Всего людского рода. Не теряй их.
Любовь, которой нет, страшнее боли.
Так краток срок. Так редки потрясенья.
О, не бранись, сойди, впусти меня.
Нет, вопреки всему – рассудку, зренью,
Мужчина этот – не Амфитрион.
Но кто же он тогда? Во всем на мужа
Походит он и не похож ни в чем.
Он бог. Прекрасно. Требуют мужья,
Чтоб мы к ним относились как к богам.
Так, может, и не стоит мелочиться,
Когда раз в жизни к ним приходит бог
И хочет, чтоб его сочли за мужа.
Еще ты медлишь?
Нет.
Тогда не медли.
Алкмена спускается с крыши.
Ночь! Ночь, явись! То мой тебе приказ.
Перед тобой теперь одна задача:
Помочь двум существам найти друг друга.
Ночь возвращается, колышется, как бы говоря «нет», уходит.
Что, не желаешь, физика заела?
Забыла ты, что правила сухие,
К которым ты отчаянно взываешь,
Тебе даны мной заимообразно,
Поскольку у меня охоты нет
Возиться с каждым атомом отдельно.
Поберегись! Не то рогатый месяц,
И иней, и туман, и непогоду
Я просто уберу – с тобою вместе.
Я нечто лучшее могу создать.
Как раз теперь в таком я настроенье,
Что чувствую прилив великих сил,
Производить хочу я и творить.
И если нас, Алкмену и меня,
Огонь страстей расплавит в нечто третье,
То в точке той, где плавится любовь,
Зажатая в столь малое пространство,
Сосредоточится такая мощь
И стиснется энергия такая,
Что взрыв произойдет, способный в миг
Создать миры иные.
Я что сказал? Явись! Мой страшен гнев.
Ночь спускается очень медленно, бушующая и мрачная.
Не бушевать!
Ночь успокаивается.
Синей! Еще синей!
Ночь становится прекрасной.
И быстро!
Ночь ускоряет спуск, но едва заметно.
Быстро! Я тебе!
Выходит Алкмена.
Алкмена! Творится что-то страшное со мной,
Любви безмерность отвергает форму,
Которую себе я навязал,
И требует собой быть до конца.
Вот-вот оно случится. Это тело
Амфитриона… Втиснулся в него я,
Чтобы могла ты воспринять меня…
(И вообще, зачем должны вселяться
Мы каждый раз в каких-то жалких кукол?)
Сейчас оно не выдержит напора
Божественного естества… Алкмена!
Себя наружу вышвырнуть я должен
Из тесной оболочки искажений.
Их вытерпеть не в силах даже бог.
Эй, Ночь! На помощь! Помоги мне, Ночь!
Укрой меня, стань непроглядной, черной,
Ведь эта правда ужаснет ее.
О, что со мной? Любовь взрывает маску.
Свершилось! Я – Юпитер.
(Становится Юпитером).
Ночь! Где Ночь?
Ты бог. Ты мой. Идем в постель, мой бог.
Оба уходят в дом. Входит Меркурий.
Как, снова ночь? Старик наш ненасытен.
Что нового? Ведь ты все знаешь, Ночь.
Как там у них дела? Тебе известно?
Ночь краснеет.
Клянусь Аидом, Ночь-то покраснела!
Действие третье
Ночь. Созий спит. Меркурий.
В чем терпеливы мы? В капризах только.
Кто б мог подумать, что старик опять
На эту бездну тьмы нанижет мглу
И нам сплетет такую сеть теней,
Что не найти в ней ни конца, ни края.
Да, хуже нет, когда блажит начальство.
Смотрит на спящего Созия.
А, вот он дрыхнет, хмырь невозмутимый,
В сомненьях он знаток, он их не знает.
А там Амфитрион идет. Ему
Я от ворот дам поворот. А кстати
И у философа возьму реванш.
(Уходит).
Юпитер благосклонным был ко мне.
Он чудо совершил, затормозив
Движенье Феба и его сестру
Вернув назад из алого рассвета.
День только начался, едва забрезжил.
Ночь уходит. Наступает день.
Я знал всегда, меня Юпитер любит,
Он радуется всем моим удачам,
Меня с небес благословляет он.
Да, было светлым торжество победы,
Хоть и при свете факелов в грозу.
Я получил по службе повышенье,
Увенчан был лавровым я венком…
(Как листья лоб приятно холодят…)
Мне город памятник поставит вскоре…
Но как же так? Все Фивы, весь народ
Чтут мой портрет, а я, оригинал,
Терплю пренебрежение Алкмены?
Нет, нет и нет, и быть того не может.
Ночь превратилась в день, бессилье – в славу,
И страх прошел. Осталась лишь решимость
Супругу заново завоевать.
Я выясню, в чем дело, я дознаюсь,
При свете дня разрушу наважденье
(Стучит в ворота.)
Впустите, эй! Откройте! Это я.
(В воротах Меркурий в маске Созия.)
Эй, Созий, пошевеливайся, пес!
Не то тебе я уши оборву.
Не стоит, парень, я и так оглох.
Спит на ходу. Бездельник, старый плут,
Кому я строго приказал не спать
И проследить, чтоб было все в порядке?
Порядок полный был здесь без тебя,
А ты и есть источник беспорядка.
Ведь надо ж так отчаянно вопить!
Вали отсюда, друг, покуда цел.
Проклятье! Созий! Как это понять?
А очень просто, друг. Хозяин виллы,
Амфитрион, ужасный формалист.
Он о себе ужасно много мнит
И требует нижайшего почтенья,
Как все, кто не решает ничего.
Ты это мне?
Тебе лишь одному.
Все Фивы это знают. Убирайся!
Открой, чтоб шею я тебе свернул!
(Колотит в ворота.)
Впустить меня! Впустить!
(просыпается).
Прошу мне дать покой, а он колотит.
Мир мудрецу за безразличье мстит,
Его лишая сна. Едва дремота,
Как рычагом, опустит веки мне,
Уж шум он поднимает. Я не сплю,
А так, кемарю. Вон стоит хозяин.
Он возбужден. Бушует, как всегда.
Он напрочь позабыл мои уроки
О том, что все сужденья бесполезны,
И ни одно ничуть не лучше прочих.
Бедняга, хоть меня и пилит он,
Я подарю ему бальзам познанья.
А он тебе подарит мазь побоев.
(Скрывается.)
Хозяин…
Ты внизу?
Я на часах.
Хоть мне и совершенно непонятно,
Как ты без крыльев с крыши мог слететь,
Причем на это времени не тратя,
Я все очень рад, что ты так близко.
Я нужен вам? Я здесь. О, господин!
Стремительность всегда плохой советчик.
Нет, самый лучший.
(Бьет его.)
А! Что за манеры?
Тебя манерам научу я сам.
Запомнишь навсегда, как должен Созий
Хозяина встречать, Амфитриона.
Ты что плетешь? Амфитрион хозяин?
А как, мерзавец, н´аверх ты залез?
Созий прячется.
Философы хозяев не имеют,
Я сам Амфитриону господин.
Я голова, а он всего лишь мускул,
Известно всем, что главный в доме – я.
Как, раб? Ты раб мой или ты не раб?
Все – видимость. Ведь служба дураку
Позорна для меня, по мненью света.