е один десяток трупов лежал у подножия стен, раненых относили добровольцы из предместий в свои дома. Георгий оглянулся на амирспасалара Иванэ. Уловил мелькнувшую на полном лице полководца усмешку.
— Бросай в бой кахетинцев, Иванэ, время! Надо выручать сомхитаров! — сердито крикнул царь.
— Слушаю, государь, — непривычно покорным тоном ответил Орбели и отъехал.
Георгий тяжелым взглядом проводил широкую спину в темном панцире: «Доволен сейчас Иванэ, считает, что по его получается!» Отвернувшись, снова обратил взгляд на бой…
Понеся немалые потери, лорийцы оседлали наконец верх крепостных стен и ожесточенно рубились с сельджуками. К защитникам крепости, однако, уже подходило подкрепление. К Главным воротам прискакал с личной охраной эмир Фадлун, что-то крича охрипшим голосом. Парон Саргис и его люди оказались в тяжелом положении.
Вслед за камнеметами и месхийские лучники вынуждены были прекратить стрельбу — на облепленных сражающимися стенах трудно было отличить своих от врагов. Храбрые горцы с восхищением следили за смелым приступом лорийцев. Особенно поражал их своей мастерской рубкой высокий рыцарь с пером белой цапли на шлеме. До царя Георгия донеслись их восклицания:
— Смотрите, парни! Ну и багатар[37]!
— Рубится, как белый Георгий!
— Мхаргрдзели, настоящий мхаргрдзели[38]!
— Где кахетинцы? О чем думает Иванэ? — исступленно закричал царь. Но уже бежали мимо него с короткими копьями в руках кахетинские сотни.
— Вперед, храбрые кахи! — показывал Георгий плетью на стены. — Бейтесь, как этот сомхитар!
— Белый Георгий, белый Георгий! — кричали кахетинцы и лезли на стены…
Нападающие наконец захватили одну из городских башен, и парон Саргис вместе с оруженосцем взошел на ее площадку. Укрывшись за спину парона, Шоторик стал лихорадочно разворачивать боевое знамя и наконец высоко вскинул на вытянутых руках голубой стяг. И тотчас же из города донесся грозный гул человеческих голосов. Повстанцы увидели долгожданный знак…
Сеча внезапно стихла, и сельджуки горохом посыпались со стен.
С высоты башни Саргис увидел, как по улицам стремительно неслась человеческая лавина. Далеко по улицам разносился боевой клич:
— Бе-ей! Бей! Бей проклятых агарян!
Впереди всех бежал великан в блестящей кольчуге и высоком шишаке, потрясая боевым топором. Налетев на вражеский отряд, он могучими ударами свалил одного, затем другого сельджука. Тесня врага, ремесленники медленно продвигались к Главным воротам. Другой отряд повстанцев перерезал дорогу подкреплению, которое эмир бросил к городским стенам, и вступил в рукопашный бой.
Саргис устало опустил тяжелый меч и, сняв железную рукавицу, отер пот со лба. Шоторик с сияющим лицом воскликнул:
— Рамики восстали, парон Саргис!
По восточной окраине города к косогору, ведущему к мосту через Ахурян, промчался большой конный отряд. Фадлун убегал из Ани… Парон Саргис перевел дыхание и оглянулся на встающее солнце:
— Победа!
Повстанцы поспешно снимали бревна, которыми были заложены окованные железом ворота. Со скрипом медленно раздвинулись огромные створы, и ликующая толпа ремесленников высыпала в поле.
Стоявший на холме царь Георгий снял шлем, истово перекрестился. Редко улыбался суровый царь, и впервые за весь поход увидел Орбели радостное лицо властелина.
— С победой, Иванэ!
От требуемых по положению поздравительных славословий амирспасалара выручила подошедшая группа повстанцев во главе с Тиграном и Микэлом. Выступив вперед и сняв шишак, оружейник почтительно молвил:
— Анийские рамики приветствуют великого государя!
Царь Георгий был приятно поражен приветствием на родном языке.
— Здравствуйте, друзья! Большое вам спасибо за помощь. Оказывается, и здесь наши картвелы живут?
— Живут, государь. Вот один из них — мой друг Микэл из Кахети. А я сам — оружейник Тигран, исконный ширакец.
Великан-оружейник держал боевой топор на плече. Прекрасная форма рукоятки и художественная золотая насечка привлекли внимание царя, большого любителя оружия.
— Красивая у тебя секира, оружейник! — похвалил Георгий.
Тигран величавым жестом протянул топор рукояткой вперед царю:
— По древнему обычаю, хвалящему — в дар!
Георгий снова улыбнулся — уже второй раз в этот день. Передавая топор оруженосцу, он повелительно кивнул:
— Мой охотничий кинжал!
Царский кинжал в золотых ножнах был щедрым подарком анийскому оружейнику. Тот принял оружие с поклоном и, обнажив широкое лезвие и поцеловав его, громко крикнул:
— Долгой жизни великому государю! Ваша![39]
— Ваша! — дружно откликнулись ремесленники.
Царь Георгий, надевая шлем, дружелюбно сказал:
— Теперь, доблестные рамики анийские, и вы, мои храбрые грузины, показывайте дорогу в город!
У Главных ворот царя Георгия встретил парон Саргис, которому уже успел подвести коня расторопный Самвел. Саргиса окружили месхийцы и никак не хотели расставаться с восхитившим их мужественным воителем. Подъезжая к воротам, Георгий опять услышал приветственные клики: «Мхаргрдзели! Ваша, Мхаргрдзели!»
— Кого это так чествуют, Иванэ? — с усмешкой спросил царь.
— Не знаю, государь! — пробормотал нехотя Орбели.
Георгий, однако, сразу распознал виновника торжества. Вспомнив свои сомнения перед боем, он громко воскликнул, подняв руку в боевой рукавице:
— Привет тебе, мтавар Саргис Мхаргрдзели[40], дважды победитель саркинозов[41]! — И царь проследовал дальше в сопровождении многочисленной свиты.
Саргис был ошеломлен. «Как, мой новорожденный сын тоже будет князем?! И новое имя роду дано царем… О, как обрадуется слепец в Хожорни!» Радостные мысли парона Саргиса были прерваны посыпавшимися со всех сторон поздравлениями. После тяжелого ратного труда плохо улавливал хожорнийский рыцарь смысл льстивых слов придворных и искренние пожелания боевых соратников. Он молча пристроился к царскому шествию и въехал в ликующий Ани.
Медленно двигался царский кортеж по запруженной народом Центральной улице, и радостно приветствовали его горожане. Подъехав к величественному кафедральному собору, Георгий III сошел с коня и по широким ступеням паперти направился к южному царскому входу. Навстречу ему вышел архиепископ Барсег со всем духовенством в праздничных ризах. Высоко подняв золотой крест, владыка широким жестом благословил царя-победителя. Георгий трижды приложился к протянутому кресту. Церковный хор истово запел праздничный тропарь, и под громкие возгласы «Полихронион!»[42]царь проследовал в собор.
Глава X. АНИЙСКИЕ ГРАДОПРАВИТЕЛИ
Полк Садуна Арцруни при взятии Ани действовал довольно вяло, и на особые царские милости князь рассчитывать не мог. Но по предстательству амирспасалара Садун получил завидную должность анийского градоправителя и в этом звании присутствовал на первом царском приеме в Вышгороде.
Георгий III восседал на высоком инкрустированном перламутром кресле у открытого окна базиличного зала, где недавно пиршествовал сбежавший эмир. Властелина окружали придворные и спасалары с Орбели во главе. В их кругу стоял и новоиспеченный мтавар Саргис Мхаргрдзели и, с удивлением разглядывая расписанные фресками стены зала, поражался роскоши лепных позолоченных украшений.
Царь милостиво принял многочисленные городские депутации с дарами, с изъявлениями преданности и радости по случаю победы. Но когда в зале остались лишь приближенные, Георгий дал волю накопившемуся гневу. Победа победой, но завязавшийся клубок предательства надо распутать! И безотлагательно…
— Как же мы в засаду с тобой, Иванэ, попали, а? И кто бы мог предупредить других эмиров о походе? — зловещим голосом спросил Георгий. Сузившиеся глаза царя сверлили бесстрастное лицо Орбели. Амирспасалар молча пожал плечами.
— Когда я тебя спрашиваю, изволь отвечать, господин амирспасалар! — загремел под сводами зала гневный голос.
— Великий государь, что могу я знать об этом темном деле? Повели начать дознание о нем! — с поклоном сухо ответил Орбели. — Полагаю, впрочем, что сейчас думать надобно о другом: шахермен Сукман из Хлата, Изз-ад-дин Салдух из Арзрума и Фахр-ад-дин Ерзнкайский свои войска на Ани ведут, с ними бой предстоит немалый!
На этот раз амирспасалар Орбели был прав… Гневным жестом Георгий отпустил вельмож.
Амирспасалар Орбели возлежал на широкой тахте в отведенном ему дворцовом покое и размышлял…
«Снова повернулось счастье лицом к царю Георгию. Вторую блистательную победу одержало грузинское воинство над неверными под стенами Ани, девять тысяч их попало в плен, сам арзрумский эмир крепко сидит внизу в дворцовой темнице и ждет царского решения. Придется тебе крупно раскошелиться, друг Изз-ад-дин, немало твоих динаров перейдут в царскую казну! А оттуда третья часть по закону — в руки амирспасалара… Все это так. Но царь долгопамятен и не забудет ширакаванского дела! Кто же его подстроил? Кто предупредил эмиров? А сегодня утром Шабурдан с плачем упал в ноги и признался в пропаже бурдюка вина из личного обоза как раз накануне пьянки на пограничной заставе…»
Начальника заставы по царскому приказанию уже повесили, а бездельника Шабурдана князь Иванэ пинками выставил из покоя. Но многоопытный Орбели ясно видел одну руку во всех этих происшествиях. Внезапно его осенило:
«Князь Григол!»
Ему давно известна была неприязнь эретских мтаваров к царю Георгию. По слухам, немало злата слал им за это гандзакский эмир[43]. Григол Асатидзе знал о походе на Ани, знал, что Иванэ с царем беспечно поедут в головном отряде, и даже о получении из Кварели вина знал…