Так… Амирспасалар громким голосом позвал дежурного сотника и приказал пригласить князя Асатидзе.
Рыбак рыбака видит издалека… После недолгих отпирательств и угадав в князе Иванэ единомышленника, эристав признался во всем. От имени эретских мтаваров князь Григол заключил тайный союз с Орбели — главарем другой группы недовольных мтаваров. Союзники обязались во всем помогать друг другу и отстаивать исконные княжеские права от незаконных домогательств царской власти. Кроме того, эретцы обещали свою помощь для возведения на престол законного наследника Багратунианов — царевича Демны.
— Но что мы ответим Георгию по ширакаванскому делу, князь Григол? — задумчиво спросил Орбели. — Я вне подозрения, потому что самого меня чуть не зарубили саркинозы. Гонца твоего осел Фадлун велел посадить на кол. Но могут ведь и другие знать об этом деле, а царские проведчики всюду шныряют…
Григол Асатидзе задумался. Потом с решительным видом сказал:
— Беру дело на себя! Надо будет найти подходящего человека и на него навлечь взор Георгия и его прислужников.
— А это и не трудно, — подхватил князь Иванэ, — ибо подозрителен царь и охотно слушает наветы на благородных и знатных людей.
На том и порешили.
После разговора двух вельмож прошло некоторое время. Садун Арцруни по-хозяйски принялся за восстановление поврежденных городских укреплений. Дело подходило к концу, когда в Вышгород прибыл Шабурдан. В тайной беседе с градоправителем он поведал, что на Садуна Арцруни поступил донос.
— Злодеи утверждают, что это ты, патроно, подстроил засаду в Шираке и предупредил эмиров о царском походе… — хрипел на ухо Шабурдан.
— Как мог поверить царь такой клевете?! — простонал побледневший Садун.
— И то, что ты спешно стены анийские восстанавливаешь, тоже тебе в вину ставят в Тбилиси. Садун, мол, хочет Ани передать Ильдегизу… — продолжал нашептывать азнаур. — Верно говорю, патроно…
Садун понял, что, хоть и безвинный, он погиб. Охваченный ужасом и отчаянием, он вдруг вспомнил о старом друге в далекой пограничной области — Григоле Асатидзе. В ту же ночь правитель Ани с небольшой охраной выехал из города и, скрываясь, по горным тропам через несколько суток прибыл в Шакэ[44], где был принят с почестями. А рано утром в Тбилиси поскакал тайный гонец. Не прошло и недели, как главный эджиб[45] Заал Саварсалидзе вручил князю Григолу царский приказ об аресте преступного вельможи Садуна Арцруни.
Садуна в оковах привезли обратно в Ани и бросили в дворцовую темницу в ожидании царского дознания. Однажды при утреннем обходе он был найден мертвым, с явными признаками отравления… Тело узника по чьему-то приказу поспешно зарыли в обширных подземельях Вышгорода, его так и не нашел впоследствии брат и наследник Садуна Абуласан Арцруни. А однажды Абуласана вызвали в Лори. Там с глазу на глаз у него произошел тайный разговор с амирспасаларом. Проницательный Арцруни понял, что мертвых не воскресишь, а себе повредить вполне возможно, если копаться в старых делах. Так и затерялись следы преступления…
Градоправителем в Ани царь назначил парона Саргиса, что оказалось весьма кстати для задолжавшего кругом хожорнийского владетеля — крестины сына, анийский поход (без добычи) и другие расходы по замку намного превысили доходы с небольших владений Мхаргрдзели. Место градоправителя было прибыльным. Однако надлежало привести в порядок потрепанную в боях дружину и требовалась немалая сумма. Пришлось вновь обращаться за ссудой к монахам. Епископ Санаина Григор был расчетлив, и, прежде чем снабдить деньгами парона Саргиса (опять под залог рудника!), он поручил отцу-эконому осмотреть на месте медные разработки и убедиться в их доходности. Договорившись с княжеским управителем, тер-Гевонд сел на мула и двинулся в путь.
В крутом лесистом склоне горы зияло большое черное отверстие. От него к руслу реки тянулся темный конус выбранной пустой породы. Рядом находилась землянка для сторожей, а поодаль — ряд таких же неприхотливых жилищ небольшого горняцкого поселка.
Верблюжий транспорт с рудой уже ушел на медеплавильный завод, и рудник казался вымершим. Все рудокопы были внизу, в забоях.
На громкий топот коней из землянки выползло невзрачное человеческое существо, одетое в дырявое рубище. Почесываясь, старик приглядывался подслеповатыми глазами к всадникам.
— Управитель приехал! — прошамкал он испуганно беззубым ртом и быстро нырнул в землянку. Из караулки, с опухшим от сна лицом, выскочил старшой. Рванув лохматую папаху с головы, он подобострастно таращился на дородного княжеского управителя, рядом с которым на крупном муле высился худой монах в черной рясе. Кивнув караульщику, управитель тяжело слез с коня и обратился к монаху:
— Придется переменить одежду, тер-Гевонд, в твоем монашеском одеянии в рудник спускаться нельзя! Приготовь-ка светильник, Макар, — приказал он старшему караульщику, — да кликни снизу надсмотрщиков. А мы пока посидим здесь, на пригорке, да подзакусим с дороги…
Почтительно сопровождаемые надсмотрщиком рудника и его помощником, управитель и тер-Гевонд медленно поднялись по горной тропе и, вступив в узкий лаз, стали спускаться по кривым, выбитым в диком камне скользким ступеням. С низко нависшего потолка и со стен лаза капала вода. Промозглая сырость охватила вошедших. Ход шел вниз в плотной базальтовой породе, креплений не было. Вскоре вдали замелькали огоньки. Рудокопы лежали на боку и железными кайлами долбили камень, выламывая небольшие куски темной породы. Рядом на земле стояли масляные плошки, тускло освещая забой. Подносчики быстро укладывали руду в кожаные мешки и, кряхтя, выносили на поверхность земли. Рудокопы (по большей части военнопленные и неоплатные должники-крестьяне, обреченные на работу в княжеских рудниках, пока их родственники не выкупят деньги или не освободит смерть) не обратили никакого внимания на приход почтенных посетителей. Надсмотрщику это не понравилось. Он громко заревел:
— Разве так рубят руду, бездельники? — И, выхватив из-за пояса длинную кожаную плеть, начал сплеча хлестать по обнаженной спине одного из рудокопов. Тот обернул искаженное болью потное грязное лицо:
— За что бьешь?
— Так поучай всегда ленивцев, Торос! — одобрительно заметил управитель. Зевнув, он спросил:
— Как за неделю выполнен урок?
Торос перестал бить рудокопа, угодливо осклабился:
— Более ста мешков сверх урока вынесли из рудника за сегодня. И так почти каждый день.
Отец-эконом внимательно наблюдал. В полутьме слышался только стук кайл. «Рудник работает на славу!.. И порядок должный. Так и сообщу преосвященному…» Вслух сказал, обращаясь к управителю:
— В Писании сказано о рабе нерадивом, но надобно и поощрять прилежных! Иначе плохо будут работать, и большой урон понесут владельцы.
Управителя обеспокоили слова тер-Гевонда. «Плохой доклад может сделать епископу, и откажут в деньгах монахи. Тогда нагорит мне от ишхана!»
— Конечно, конечно, тер-Гевонд! Торос, выдай наиболее усердным в воскресенье по чарке водки, велю…
Глава XI. ДИНАСТИЧЕСКИЙ КРИЗИС
Тамар — дочь Георгия III и красавицы аланки Бурдухан — родилась в царской резиденции Гегути[46], около Кутаиси. Царь был в очередном походе и, получив известие о появлении на свет девочки, только махнул рукой. Никто при тбилисском дворе не посчитал радостным появление на свет маленькой царевны — слишком напряженно ждали рождения сына-наследника у царя. Событие это опечалило сторонников и безусловно обрадовало противников грозного Георгия III. Законы престолонаследия и в Европе и в Азии не допускали возможности воцарения женщины, хотя исключения изредка и бывали.
Получив эту весть, вельможи сочли все-таки нужным облачиться в парадные одеяния и отправиться с поздравлениями и небольшими дарами в Гегути, где их с кислым видом принимала царица Русудан — сестра Георгия III. Но рыскавшие по базарам и духанам царские соглядатаи в один голос доносили: «Все говорят, что, если у царя Георгия не родится сын, придется ему на смертном одре передать власть царевичу Демне».
Россыпь Млечного Пути разлилась по ночному небу над Тбилиси. Изредка оставляла след падучая звезда и быстро гасла. В городе не было ни одного огонька. Лишь издалека доносился лай собак, да слышался топот коня запоздалого путника. Где-то внизу неумолчно рокотала Кура, стесненная узким обрывистым ущельем. На противоположном высоком берегу реки мрачной громадой вырисовывалась городская цитадель — неприступная Нарикала.
Душная ночь не принесла прохлады в Исанский дворец[47], и царица Бурдухан напрасно пыталась уловить у окна свежее дуновение с Коджорских высот. Царь Георгий вернулся поздно вечером из очередного похода и, усталый, уснул в тронном зале на хорасанском ковре.
Красавице аланке было скучно в обширном дворце среди чужих людей и жесткого этикета чопорного грузинского двора. В Тбилиси все было иначе, чем в стенах родового замка, там, далеко в горах, близ нависших над лесистым ущельем ледников. Царь Георгий находился постоянно в походах и разъездах по обширному государству. Его женитьба на Бурдухан — дочери аланского властодержателя Худдана — была решена молодым царем скоропалительно, в одно из его посещений данников Дешт-и-Кипчака. Впрочем, она особенно и не удивила тбилисский двор. Грузинские Багратиды всегда опасались засилия алчной родни из местной знати и поэтому часто женились на чужеземных царевнах. Царскую семью беспокоило другое — отсутствие сына-наследника. И все чаще придворные, пугливо озираясь (у дворцовых стен были уши, а царь Георгий шутить не любил!), шептали, что брак монарха остается без божьего благословения. Попросту говоря, у царствующего Багратида не было ребенка мужского пола, а у амирспасалар Орбели подрастал царевич Демна… И не раз на пиру в Дорийском замке, при редких посещениях царя Георгия, юноша со страхом ловил тяжелый взгляд царственного дяди, невольно вспоминая загадочную смерть отца…