Хубасара как ветром сдуло — он быстро исчез за дверью. Повернувшись к Сурамели, который сидел понурив голову, царь сумрачно произнес:
— Мой великий дед не раз говаривал: «Как нельзя выровнять собачий хвост или заставить рака двигаться вперед, так нельзя и образумить спесивых мтаваров». Разве может существовать прочная государственная власть, пока не обузданы князья, что беззаконно оспаривают власть у помазанников божьих, стремятся ослабить ее в ущерб народу и на радость врагам?! Вот снова Орбели принялся за старое — неисправим сей род мятежный!.. — И Георгий укоризненно добавил: — Да и дядя твой, наверное, тоже там… на собрании мятежников!
Опустив голову, Рати ничего не ответил. Георгий повернулся к Савмелу:
— А ты кто, молодец?
— Конюший Хожорнийского замка, — с достоинством сообщил Самвел.
— У Саргиса Мхаргрдзели служишь, значит?
— Так, государь.
— А где теперь твой господин? — продолжал допрашивать Георгий.
— В своем замке. Вчера с конницей из Ани прибыл.
— Как? Почему он выехал из Ани? — повысил голос царь.
— Говорят, амирспасалар приказал… — смущенно пробормотал Самвел.
Царь отвернулся, стал смотреть в окно, за которым уже сгущалась ночь. Побелевшими от ярости губами шептал:
— Изменники, кругом изменники…
Хубасар, войдя снова в сторожку, доложил:
— Разъезд выслан, кони готовы.
Георгий быстро встал со скамьи. За ним последовали князь Рати и кипчаки. Проходя мимо конюшего, царь молча сунул ему туго набитый кошелек. Самвел даже не успел поблагодарить царя за щедрый подарок…
Князь Григол остервенело хлестал плетью перепуганного лесника, суля повесить его на первом суку. Бедный старик тщетно укрывал лицо от сыпавшихся ударов и твердил, что царь вечером здесь трапезовал, из лесу прискакал всадник и что-то поведал ему, после чего все быстро уехали, незадолго до прибытия благородного эристава.
Асатидзе был вне себя. Пропустить такой случай! А все князь Вахрам с его бесконечным «последним рогом на дорожку»! Амирспасалар не забудет ему такого промаха! Огрев еще несколько раз плетью ни в чем не повинного лесника, эристав поскакал обратно в Агарак. За продвижением отряда незаметно наблюдал с опушки кипчакский разъезд.
Загнав коней, царь Георгий на рассвете прибыл в Тбилиси и тотчас же объявил боевую тревогу.
Глава тбилисского купечества, почтенный Занкан, перестал понимать своего патрона, эристава эриставов и наследственного градоправителя столицы Картли Абуласана Арцруни. О чем думал князь, разрешив своему старшему сыну присоединиться к княжескому бунту? Да еще ведь и деньгами тайно ссудил мятежников, все наличные деньги у Занкана выбрал для этой цели. Не простит ему царь, ох не простит, коли все узнает! Нет-нет, Занкану не по пути с возмутителями спокойствия царства… Но устоит ли Георгий против всей княжеской конницы во главе с амирспасаларом, а? Вот в чем вопрос? А если Орбели и дидебулы победят, тогда они вспомнят о враждебности тбилисцев. Как же быть? И тут Занкан вспомнил о царском казначее Хутлу-Арслане. В прошлом военный человек, этот кипчак был в неплохих отношениях с тбилисскими дидвачарами[64] и, как близкий ко двору человек, должен хорошо знать, как идут дела! Быть может, Занкану следует уже поспешить в Исани, заверить государя в верности тбилисского купечества и даже, если понадобится, предложить денежный заем (под верное обеспечение, конечно!)?.. Приняв это мудрое решение, Занкан крикнул, чтобы ему седлали коня и подали парадную чоху.
Поднявшись по крутому мощеному подъему к Мтацминде[65], Занкан оставил своего коня у большого особняка и велел сопровождающему приказчику постучать в дубовую дверь. Угрюмый привратник не спеша приоткрыл створку.
— Хозяин дома? — спросил Занкан.
— Батоно собирается во дворец, — отрывисто проворчал страж.
— Отлично!
Занкан сошел, поддерживаемый приказчиком, с коня и поднялся на второй этаж. В обширной горнице у венецианского зеркала стоял статный мужчина средних лет и примерял с помощью портного придворный кафтан.
Выходец из кипчакской военной верхушки, Хутлу-Арслан разбогател на поставках степных коней и недавно был назначен царским казначеем. Правильные черты лица Хутлу-Арслан унаследовал у матери-грузинки. Простой нрав и необыкновенная щедрость снискали ему большую популярность среди купечества и ремесленников Тбилиси, а также у служилых людей.
За примеркой кафтана молча наблюдал сидящий у окна высокий человек в темном архалуке.
— Свет добрый дому сему! — громко возгласил Занкан с порога.
— Занкан, друг! — протягивая обе руки, пошел ему навстречу казначей. — Каким добрым ветром тебя занесло? Садись здесь, на тахте, поудобнее…
— Посоветоваться по делу одному заехал! — объявил Занкан и многозначительно уставился на портного. Потом перевел взгляд на человека у окна.
— Мой добрый приятель, азнаур Папуна Челидзе из Греми, — поспешил представить того Хутлу-Арслан. — Шакро, забирай кафтан на переделку. Я в старом поеду… — И хозяин дома шепнул приказание слуге. Вскоре на низком столике с перламутровой инкрустацией появились запотевший глиняный кувшин и серебряные кубки. Слуга разлил вино и удалился.
В иное время Занкан обрадовался бы возможности поразглагольствовать с азарпешой в руке, но казначей явно спешил… И, не дотронувшись до кубка, Занкан начал издалека:
— Восстали князья против помазанника божьего, не побоялись кары небесной…
— Выпей, прошу тебя! — угощал любезно Хутлу-Арслан.
— …И много азнауров к ним примкнуло в Лори, говорят на базаре, — продолжал Занкан, взяв кубок и чокаясь с хозяином.
— Не все, а знатнейшие и богатейшие!.. — злобно перебил высокий азнаур. Вскочив с места, он пылко заговорил:
— За холопов князья стали почитать свободных азнауров, уже отдают нас в приданое за своими дочерьми! И земли наши дедовские отнимают насильно за долги…
— Тце-тце! — зачмокал сочувственно Занкан. — Что и говорить, беззаконники эти князья…
— А в замках своих чеканят монету неполновесную, хоть и запрещено это царским указом, — добавил казначей и снова разлил вино по кубкам.
— А потом с мечом в руках нам всучивают за товар, — подхватил Занкан. — А грабежи на дорогах?
В горницу вошел шелкоторговец Манвел. Он недавно похоронил своего отца и стал главой торгового дома. Занкан возбужденно кричал:
— А вот спросите у Манвела — нашлись ли десять верблюжьих грузов наилучшего шелка, что ограбили у его покойного родителя на Лихском перевале?
— Видели наши люди, как этот шелк торговали в Цхуми у княжеского управителя грузинские купцы, — хмуро ответил Манвел и пояснил: — Пограбили тот караван слуги князя Бадиани, все так говорят…
Хутлу-Арслан нетерпеливо на гостей посматривал. Ему надо было ехать в Исани на доклад, но долг гостеприимства прежде всего. Занкан поспешил задать давно мучивший его вопрос.
— Патроно Аслан, много ли войска у благоверного царя наберется?
— Гвардия и конники Хубасара в Тбилиси, — лаконично ответил кипчак на малоуместный вопрос.
— А кто из эриставов верность царю сохранил? — допытывался назойливый купец.
Хутлу-Арслана начинало сердить любопытство главы купечества. Он стал неохотно перечислять:
— Благородный Сурамели, рачинский властитель Кахабер, да и залихские мтавары с князем Варданом как будто не примкнули к мятежу.
«Немного!» — подумал Занкан. Казначей как будто прочел его мысль:
— На одном суку все мы держимся, мой Занкан! И если восторжествуют мятежники князья и старые порядки наведут, вконец обнищают купцы и еще хуже станет ремесленному люду! Рогатки везде на дорогах понаставят, пошлины беззаконно драть начнут с купцов, и народ весь поборами непомерными задавят…
— А нас, азнауров, закабалят! — вставил Челидзе.
— Всячески должно купечество царя поддержать в этот час опасный! И если понадобится, в казну десятую часть имущества добровольно пожертвовать, ополчение снарядить, — продолжал горячо Хутлу-Арслан.
— А быть может, лучше заем предложить? — осторожно вставил Занкан.
— Не время барышничать! — возмутился тут Манвел. — Объявляй всенародную подписку на пожертвования, Занкан. Я дам сто золотых…
Хутлу-Арслан встал и застегнул ворот кафтана.
— Не обессудьте, гости дорогие. Но во дворце меня ждут…
— И я с тобой! — заторопился Занкан…
…Абуласан позеленел, когда зять с усмешкой поведал ему о неудаче в Сахате. Быстро распрощавшись с родичем, он в тот же день отбыл из Хожорни. Саргис, однако, остерегся сообщить высокому гостю, кто именно предупредил царя о готовящемся покушении. Он начинал понимать, что мятеж мтаваров, потеряв характер внезапного удара, наполовину уже обречен на провал. Мелькнула мысль, что при подведении конечных счетов ему, пожалуй, могут засчитать подвиг его конюшего — фактического спасителя царя. Внимательно выслушав доклад, парон Саргис строго велел Самвелу никому не рассказывать о том, что случилось в Сахате. У него назревало решение двинуться в Тбилиси с дорийской конницей, не дожидаясь развития событий. Удерживало от этого шага сознание невольной вины: не имел он права оставить Ани.
Не мог забыть Саргис возмущенных возгласов с городских стен, когда оставлял Ани. «А если Шеддадиды овладеют снова Ани, не простит царь мне вины, хоть и невольной… А мтавары рады будут такому большому подкреплению, как моя конница. И смотришь, на трон мальчишка Демна воссядет, воспитанник Иванэ! А тогда что? Снова поднимут головы старые княжеские роды, каждый в свою сторону власть потянет, ослабнет царство, и уж, конечно, не до дел армянских будет нам в Картли… Нет, не по пути мне с дидебулами! Надо с повинной головой ехать к царю…»
Царские войска, занимая позиции на высотах Рустави и Мцхеты, надежно прикрывали подступы к столице. Мятежное ополчение стояло между городами Дманис и Агарак, с крепость