Галуст поднял голову. Из-за ограды на него встревоженно глядел высокий человек. С трудом узнал камнерез в покрытом пылью оборванце своего младшего брата. «Что случилось в Хожорни? Как Петрос пробрался сюда?» Положив резец на камень и вытерев руки о передник, он быстро шагнул к ограде…
После краткого разговора Галуст тут же поделился скромным завтраком с братом и свел его в баню, захватив из дома кое-какую одежду, а после представил Езнику. Старый мастер сочувственно выслушал рассказ беглеца и посоветовал отправиться искать работу у оружейников. При Шеддадидах процветало оружейное дело в Ани, много мечей, сабель и доспехов требовалось мамлюкам. Хоть трудно было получать деньги за оружие от вояк, мастерская Тиграна работала полным ходом. Сам хозяин почти перестал появляться в кузнице, ссылаясь на старость, больше находился при лавке, с малолетним сыном. А всем делом стал заправлять Кюрех.
Этот пожилой мужчина в темной одежде, с большими руками молотобойца, появился в Ани незадолго до ухода грузинского войска и своим изумительным умельством сразу завоевал уважение всей Кузнечной улицы, где помещалась и мастерская оружейника Тиграна. Никто не мог так искусно выковать меч или склепать непробиваемую кольчугу, как этот неведомо откуда появившийся мастер… Тигран сразу забрал его к себе и не жалел об этом… Позже, несколько разговорившись, Кюрех поведал, что оружейному делу он обучался далеко на севере. Но какая судьбина занесла в Русию армянского кузнеца, никто так и не смог выведать. Всех поражал глубокий взгляд темных глаз пришельца. Порой они горели зловещим огнем (не от горна ли отблеск?), а иногда светились мягко и вдумчиво…
Скрестив руки под прожженным кожаным передником, Кюрех внимательно смотрел на Петроса. Статный парень с широкими плечами и смелым взором понравился мастеру, он доброжелательно прогудел:
— Ладно! Ужо испробуем молодца на молоте!
В кузнице колдовал старый Оган. Приземистый, с длинными руками, с седой всклокоченной бородой, старик был упрям и строптив.
Горн ярко пылал. Эмирский оружничий заказал Тиграну железную «баранью голову» для крепостного тарана. Поковка была довольно крупная и, укрепленная железной цепью на блоке, сидела в горне. Воздуходув в рваной одежде раскачивал рычаг мехов. Оган пошевеливал поковку в горне, покрикивал: «Дуй, не ленись!» Петрос, голый по пояс, стоял наготове с длинноручным молотом. Кузнец клещами выхватил поковку, закричал воздуходуву:
— Тяни!
Поковка, бросая искры, пошла по кузнице, легла на наковальню. Оган быстро обмел веником окалину. Неистово крикнул:
— Давай!
Петрос, откинувшись, поднял молот и, описывая круги, стал бить с оттяжкой. Жгучие брызги летели на кожаные передники. Оган поворачивал железо, хрипел:
— Крепче бей!
— Шабаш! — закричал Оган. Не снимая передника, он схватил длинноручный молот, с размаху съездил по наковальне. Тотчас из соседней кузницы эхом раздался звонкий удар. Старый кузнец еще дважды ударил молотом и, опустив его на землю, уселся, отирая пот, на большой чурбан.
— Ну что ты уставился на меня, малый? Разве сегодня не четверг? Обычая нашего не знаешь? — ворчливо обратился Оган к новому ученику.
— Кэри Оган, и наш кузнец на селе тоже бил по четвергам три раза! А почему, я не спрашивал, — пробормотал Петрос смущенно. Ему почудился насмешливый огонек в глазах Кюреха.
— Какая молодежь пошла ныне! — продолжал ворчать Оган. — И вовсе ей не ведомо, что велением божьим заточен в глубоком подземелье злой див Артавазд на вечные времена. Верные псы его лижут оковы, и делаются они тоньше нитки, и уже разорвать их собирается Артавазд, чтоб выйти на погибель людям. А мы, кузнецы армянские, теми ударами молота по четвергам снова крепим цепи Артаваздовы…
— И охота тебе бабьими сказками парню голову дурить! — не поворачивая головы, произнес Кюрех.
— Как бабьими?! — сжав кулаки, бешено завопил Оган. — Ты, может, и в чудеса угодников не веришь, варпет?
Оружейник, не отвечая, встал с досок, потянувшись всем телом, молвил:
— Иди отдыхать, Оган! И вы тоже идите, — обратился он к рабочим. — Пора вечерять…
Глава XXIII. РИСТАНИЯ В ДИДУБЭ
На Дидубийском поле было людно. Предстояли ежегодные скачки, на которых прекрасная Тамар-соправительница лично вручала победителю ценный подарок и золотой венок. Неудивительно, что на состязание со всех концов обширного царства в Тбилиси прибыли лучшие наездники. В ожидании начала состязаний они гарцевали по полю, вызывая всеобщее восхищение своим бравым видом и отменными скакунами.
Конюший Самвел держал под уздцы чистокровного аргамака арцахской породы. Поджарый золотистый конь был заботливо укрыт расшитой разноцветными шелками попоной с гербом князя Саргиса. Перебирая тонкими, сухими ногами с маленькими копытами «стаканчиком», скакун приплясывал на месте, встряхивая маленькой узкой головой, и сердито косился фиолетовым глазом на конюшего, который ласково его уговаривал.
К Самвелу направилась большая группа людей. Впереди шагали, возвышаясь над спутниками, парон Саргис и его старший сын. За ними шел стройный княжич Иванэ в легкой одежде наездника. Сдавшись на просьбы Иванэ, отец разрешил ему в этом году принять участие в осенних скачках. Княжескую семью сопровождали многочисленные вассалы. На всекартлийских ристаниях княжичу, который уже успел прославиться лихой ездой во всем Лори, краю искусных наездников, предстояло защищать честь владетелей Сомхити.
До сих пор с ужасом вспоминал княжеский казначей ту баснословную сумму, которую пришлось выплатить за жеребчика. Два года холил коня Самвел, не допуская никого близко к конюшне, где содержался золотистый красавец. Потом он осторожно стал сам объезжать аргамака. И только в эту весну в торжественной обстановке, при великом стечении любителей коней, в присутствии самого ишхана, он передал скакуна лучшему выученику, княжичу Иванэ.
Парон Саргис озабоченно осмотрел жеребца, велел Самвелу снять попону, провел рукой по лоснящейся спине и, задержав руку у почки, слегка нажал. Не дрогнув телом, конь лишь покосился на гиганта. Самвел ревниво следил за движениями рук ишхана — строгого ценителя и знатока конного дела.
— Что ж, Самвел, конь в полном порядке. Теперь дело за тобой, Иванэ! — произнес князь Саргис.
На красивом лице княжича появилась самоуверенная улыбка. Тронув небольшие черные усы, он весело ответил:
— Все сделаю для победы, отец. Не сомневайся!
Захарию захотелось подзадорить брата. Похлопав Иванэ по плечу, он со смехом сказал:
— Не хвались заранее, дорогой! Сурамели уверяет, что покажет тебе хвост своего жеребца…
Иванэ вспыхнул, но промолчал. Обидевшись за любимца, Самвел уверенно обратился к князю Саргису:
— Ишхан, лучшего коня на поле никто еще не видел. А молодой князь — самый искусный ездок во всем Лори и, стало быть, во всем царстве! — И, подозрительно всмотревшись в Иванэ, он вдруг спросил:
— Вина сегодня не пил?
Иванэ весело замотал головой:
— Как можно, ты ведь мне запретил, Самвел!
— Ну то-то! — назидательно молвил конюший, снова накидывая попону на аргамака.
На краю скакового поля из толстых сосновых досок был сколочен большой помост с навесом, украшенный коврами и флагами. Под навесом стояли два кресла для царских особ. Все поле было огорожено с боков и оцеплено конными гвардейцами. За оградой толпился народ. Собралось такое множество людей, и напор их был столь велик, что заборы не устояли и в ряде мест полегли. Многочисленная стража с трудом наводила порядок, ожидая прибытия двора.
Под звуки фанфар на поле выехал пышный кортеж. Царь Георгий занял свое место рядом с юной соправительницей. По знаку распорядителя скачек наездники выстроились в ряд перед помостом, оглаживая скакунов. За царскими сиденьями полукругом стояла блистательная свита сановников и придворных. На целую голову над присутствующей знатью возвышался огромный владетель Сомхити, дружески беседовавший с амирспасаларом Хубасаром и стариком Торели.
Загремели трубы. Наездники, сорвавшись с места, помчались по полю и вскоре исчезли за холмами. По толпе прошел гул. Все смолкли, впившись глазами в даль. На равнине показалось облако пыли, затем стали видны скачущие во весь опор всадники. Впереди на золотистом скакуне летел княжич Иванэ. Отстав на несколько корпусов, скакал за ним крупный вороной жеребец молодого князя Сурамели. По всему полю растянулась длинная цепочка остальных наездников. Неистовыми кликами и подбадривающими возгласами встретила многотысячная толпа мчавшихся соперников. Заметив, что расстояние между ним и князем Сурамели сокращается, Иванэ в первый раз в жизни оскорбил благородного скакуна ударом плети. Распластавшись птицей, вытянув маленькую голову, молнией вынесся вперед золотистый аргамак и под оглушительный рев толпы грудью оборвал натянутую алую ленту.
С трудом остановил Иванэ разъяренного скакуна, который грыз покрытые клочьями пены удила и поднимался на дыбы. По полю уже бежали конюхи. Выхватив у подручного попону, Самвел бережно закутал потного скакуна и стал шагом водить его по полю.
Снова загремели трубы, вызывая к царскому помосту победителя скачек. К Иванэ подошел старший брат и, любовно обняв, повел получать заслуженную награду. Сзади шел конюший Самвел, горделиво ведя под уздцы красавца скакуна. По полю прокатились приветственные крики зрителей: «Ваша! Ваша!» Фанфары заиграли встречу, и юный победитель предстал перед царем.
Царь Георгий поздравил княжича и, взяв из рук амирэджиби[78] кинжал в ножнах из слоновой кости с золотой инкрустацией и такую же саблю, собственноручно вручил памятный подарок Иванэ со следующими словами:
— Славное будущее ожидает тебя, юноша, если будешь всегда побеждать в честном соревновании! Как звать тебя и какого ты рода?
— Великий государь, я Иванэ — сын эристава Сомхити князя Саргиса, а это — мой старший брат Закарэ! — с поклоном ответил сияющий Иванэ.