— А, Мхаргрдзели… известный род! — благосклонно кивнул Георгий.
Придворные теснились вокруг парона Саргиса, жали ему руки, вслух восхищаясь статными юношами. Хубасар, хлопнув по плечу, сказал добродушно:
— Славные сыновья у тебя растут, князь Саргис. Один лучше другого! Уступил бы хоть одного мне, а?
Лорийский эристав счастливо крутил каштановый ус, в котором уже сильно пробивалась седина, учтиво благодарил. Через толпу придворных к нему пробирался амирэджиби, издали крича:
— Патроно Саргис, пожалуйте! Государь зовет к себе, лично хочет поздравить с победой сына. Пожалуйте…
Готовясь наградить победителя золотым венком, Тамар внимательно вгляделась в рослых юношей, стоявших перед ее отцом. В одном из них соправительница узнала собеседника на горной площадке у монастыря Джвари накануне коронации. Но только теперь услышала она его имя и запомнила. На мгновение скрестились взоры Тамар и княжича Захария… Но уже стоял в почтительной позе перед ней победитель скачек, и амираджиби протягивал ей для вручения золотой венок. С принужденной улыбкой чуть угловатым от непривычки движением Тамар увенчала чело победителя и, подумав, протянула руку для поцелуя… Захарий, потупив глаза, отошел в сторону. Раскрасневшись от гордости, парон Саргис стоял около царя, который милостиво беседовал с ним, как бы предавая забвению прошлое.
Несмотря на настояния мужа, княгиня Саакдухт все откладывала свой переезд из Хожорни. Угрюмый Дорийский замок, полный кровавых воспоминаний о долгой осаде и о гибели рода Орбели, отпугивал чувствительную женщину. При ней оставались дочери — Нурджис и малютка Вананэ. Изредка приезжали навестить сыновья и старшая замужняя дочь из Содка.
С княжеской семьей в Хожорни продолжал проживать и духовник отец Мхитар. Доведя до конца учение княжичей, Гош работал над «Судебником». В свободное время вардапет занимался с детьми замковых служителей, из которых наиболее способным оказался сын княжеского казначея — Исраэл. Кроме того, изучив в Киликии гармонию и нотопись, Мхитар Гош с благолепием руководил церковным хором. Прослышав о прекрасном пении, в Хожорни стали прибывать церковные регенты для ознакомления с нотным письмом и законами божественной гармонии. А по вечерам, отдыхая от ученых трудов, почтенный вардапет сидел у камина около княгини Саакдухт, любуясь работой ее дочерей над алтарным покровом из тяжелого шелка, замысловато вышитого в многих красках сценами из Святого Писания. Глядя на произведение искусных женских рук, Гош мысленно воздавал хвалу Господу Богу, наделившему женщин чудесным умением украшать ткани, как об этом говорится в книге Иова. Преподобный отец любовался и чудным ликом Нурджис, с огромными глазами, прикрытыми полукружьями мохнатых ресниц.
С негодованием вспоминал вардапет о происшествии в храме, где настоятельствовал тер-Егише. В воскресный день княжеская семья — сестры с братом Иванэ — спустилась в сельскую церковь на богослужение. Во время чтения Святых апостолов суровый иерей заметил неподобающее: когда Нурджис откинула тяжелое шелковое покрывало, все присутствующие молодые рыцари стали неотрывно глядеть на прелестный девичий лик, уже не внимая божественным словесам. Оборвав чтение Евангелия, тер-Егише загремел на весь храм:
— Княжна, прикрой свой лик покрывалом! И не отвлекай земной красой моих прихожан от службы Господней…
Смутилась Нурджис от окрика священника и тотчас покинула храм. Вспыльчивый княжич схватился было за саблю, едва удержали его вассалы-старики… Но с тех пор стало все бледнеть прекрасное лицо Нурджис, и обеспокоенной родительнице пришлось выписать искусного лекаря-сирийца из Тбилиси…
«Нет, неправ, неправ отец Егише… — с осуждением шептал преподобный Мхитар. — Красота великая Нурджис — от Господа Бога дана, для вящего его возвеличения…» Размышления Гоша прервались — он уловил слезы на глазах хозяйки замка. Неотрывно глядела высокородная Саакдухт на своих дочерей, и такая тоска читалась в еще прекрасных ее глазах, что вардапет не выдержал:
— Как можешь грустью гневить Всевышнего, княгиня? Почто плачешь, взирая на дщерь-красавицу? А быть может, тревожит тебя судьба старшей дочери Доп? — прошептал духовник.
— Нет, отец Мхитар, я спокойна за мою смелую Доп. Хоть и тревожно в Васакашене, но знаю я — Господь сохранит ее для семьи многочисленной! А вот дни моей ненаглядной Нурджис сочтены. Не жилица она на свете… Так вчера поведал мне хаким-сириец, которого прислал супруг, узрев кровавые пятна на ее платке, — печально ответила княгиня.
Умолк отец Мхитар при столь горестной вести, печалясь о скоропреходящей жизни прекрасного божьего создания…
Сбылось предсказание сирийского врачевателя. Поздней осенью того же года пришлось Мхитару Гошу составлять горестную эпитафию на могилу юной красавицы. Медленно прочел духовник полуослепшей от слез старой госпоже:
«Покоится здесь Нурджис, дочь ишхана Саргиса. Мечтой она была и развеялась, как мечта. Помяните ее в молитвах своих».
Почтенный вардапет любил работать спозаранку, когда в замке все еще спали и лишь чириканье воробьев в снегу нарушало тишину. В это зимнее утро отец Мхитар, сидя у камина в глубоком кресле, рассеянно пощипывал полуседую редкую бородку и перечитывал записанное на пергаменте, иногда прикрывая глаза и бормоча отдельные слова и выражения, как бы проверяя их на слух. Легкий стук в дверь заставил законоведа поднять голову. В комнату вошел княжич Захарий, приехавший накануне с отцом и братом к матери. Скинув подбитую волчьим мехом шубу, Захарий подошел и почтительно поцеловал руку наставника. Тот ласково провел сухой ладонью по щеке юноши и, знаком показав на скамью, свернул рукопись. Захарий протянул озябшие руки к пылавшему в камине огню.
— Что вы вчера с братом с таким интересом читали? — задал вопрос Гош.
— «Стратегикон»[79] императора Маврикия, отче, — объяснил Захарий.
— Так, мой Закарэ! Внимательно читай древних военных авторов. Изучай опыт искусного вождения войск римлян и византийцев. Учись их умению побеждать отвагой и наукой, при меньшем числе воинов, но с лучшим вооружением, продуманными действиями против врага. Предвижу я, суждено быть тебе таким же полководцем, как твой доблестный отец! И много ратных дел свершишь ты на радость народу. До сих пор порабощена страна армянская и стонут братья наши под пятой иноземной…
Вардапет замолчал, скорбно качая головой.
— Так ли сильны мусульманские властители? — задумчиво спросил Захарий.
— О, ислам — религия, наиболее подходящая для завоевателей! — с горечью воскликнул Гош. — Пророк Мухаммед хорошо знал, что нужно алчным мекканским старейшинам и купцам — выгодных паломников к черному камню Каабы да побольше награбленной на войне добычи! А завоевания во имя Аллаха были нужны, чтобы вожди мусульман могли жить в роскоши и безделье, за счет покоренных народов… Недаром же халиф Омар говорил: «Мусульмане пожирают покоренных, пока те живы. Когда же и мы, и они умрем, наши дети будут пожирать их детей, пока будут жить те…» А рвение своих бедняков пророк подхлестнул обещанием блаженства рая с гуриями после смерти в бою. Знал чем соблазнить! В это время и Византия, и Иран были ослаблены бесконечными войнами и смутами. И когда лихие всадники под зеленым знаменем пророка вырвались из аравийских пустынь, они легко завоевали полмира! Насилу сумели франги в Европе да императоры Византии их остановить… И то пришлось Испанию отдать халифам! А в Армению они хлынули, как раздувшийся горный поток, все сметая на пути…
Мрачный огонь загорелся в глазах Захария:
— И никто не отомстил, отче?
Мхитар Гош махнул рукой.
— Не в отмщении тут дело, Закарэ! Много раз восставал народ наш против гнета остиканов[80], пока не сбросил их иго… Но погубили власть Багратидов распрями нахарары и отцы церкви, сыграли на руку вероломным византийцам! А потом в Армению ворвались орды зверонравного Алп-Арслана. Яростно ревел, желчь своего сердца жаждал излить на весь мир сей зверь! Губил неповинных, жег города и села, хотел покорить всю вселенную, но был стерт смертью с лица земли. Не узреть ему лика Господня! А ныне улемы ту же «священную войну против неверных» проповедуют и по-прежнему стонет народ в Айрарате и других областях армянских под чужеземным игом… Снова надо поднимать его на борьбу с поработителями!
— Клянусь, отче Мхитар, всю жизнь бороться за свободу отчизны! — подняв руку, с жаром воскликнул Захарий.
Мхитар Гош ласково улыбнулся:
— Да, мой Закарэ. Только помни, когда сам будешь правителем (а я уверен — этот день настанет!), не притесняй простого народа. Помни, что народ поставляет в войско защитников страны, народ кормит и войско и властителей… Поэтому надо защищать тружеников от поборов чрезмерных, от незаконных притеснений. Без народа правитель — ничто!
Вардапет встал и взял подбитую овчиной шубу.
— Солнце ярко светит, хочу пройтись по снеговой дорожке. Иди с миром, Закарэ! Наверное, высокородная госпожа тебя заждалась…
Глава XXIV. ЗОВУЩИЙ СТОИТ У ПОРОГА
Царь Георгий давно чувствовал недомогание. В ушах стоял постоянный шум, мучили головные боли и бессонница. Не помогали и кровопускания, предписанные придворными лекарями. Но Георгий не считался с болезнью и продолжал уделять много времени делам царства. Он потребовал, чтобы юная соправительница присутствовала при утренних приемах сановников, чем несказанно возмутил Русудан — ревнительницу придворного этикета. Однако царь упорно гнул свою линию, заблаговременно приучая дочь к трудному искусству управления обширным государством. А от самой Русудан царственный брат потребовал обучения Тамар всем тонкостям придворного ритуала.
Тамар шел восемнадцатый год, и царь в беседах с Русудан не раз упрекал сестру, что она мало заботится о замужестве племянницы. Но как ни ломали головы старая царица со своими приближенными, ничего придумать не могли. Царской фамилии явно не хватало прежних талантливых в интригах людей, вроде князя Абуласана Арцруни. Министр двора Афридон каким был, таким и остался, — бесхитростным малообразованным варваром; Заал Саварсалидзе уже два года как лежал в могиле, а хитроумный Чиабер оказался малосведущим во внешних делах.