Паниперсеваст[81] Мануил Комнин, вдовый сын императора Андроника, был единственным приемлемым кандидатом на руку наследницы семи царств Картли. Однако в Константинополе дела обстояли неблагополучно, трон Комнинов шатался под ударами крупных феодалов и от семейных неурядиц. И взор царя Георгия невольно устремлялся на далекий христианский Север, на православную Русь. Но и там было неблагополучно. Суздальские гости, изредка наезжавшие в Тбилиси за шелком и сухими фруктами, рассказывали, что в столице рузов своими же слугами был убит старый царь и престол занял его брат, великий князь Савалт[82], устранив законного наследника. Рузикские купцы добавляли, что у князя Савалта одиннадцать сыновей. Царь Георгий даже застонал от зависти. Но попробуй установить связь с северной Русью через Дешт-и-Кипчак, где хозяйничают буйные орды кочевников! Русудан поговаривает о каких-то аланских витязях. Но с каких это пор стало возможным выбирать в бедных горских аулах женихов для наследницы престола? Дело с замужеством Тамар не продвигалось.
В один из зимних дней Георгий почувствовал себя лучше, чем обычно, и решил поохотиться по свежей пороше на зайцев в окрестностях столицы. Царя, как всегда, сопровождали министр двора Афридон и ловчие с собаками. Выехав за Табахмелу, поднялись на плоскогорье. Впереди виднелся покрытый снегом Таборский хребет.
Царь Георгий повернулся к Афридону, хотел что-то сказать. И вдруг…
Министр двора с ужасом увидел, как осело в седле грузное тело царя и стало валиться на шею коня. Он еле успел подхватить Георгия за плечи. Царь хрипел, закатив глаза. Подбежали встревоженные ловчие. Георгия уложили на большую бурку, четверо дюжих слуг взялись за ее края…
Загнав коня, на рассвете в Дорийский замок примчался гонец от Хубасара. Амирспасалар кратко извещал своего заместника, что царя Георгия постиг удар, и предлагал ему немедленно прибыть в Тбилиси. Князь Саргис поспешил в столицу.
После обильных кровопусканий и пиявок царь Георгий понемногу пришел в сознание, а на вторые сутки открыл глаза. Левая половина тела оказалась парализованной, но мозг работал по-прежнему ясно. Царь лежал на широкой тахте под парчовым одеялом и молчал.
Через некоторое время Георгий потребовал к себе дочь. Тамар пришла в сопровождении царицы-тетки. Со слезами упала на колени и прильнула губами к руке, бессильно лежащей на одеяле. С трудом ворочая языком, Георгий медленно прошептал:
— Встань, дочь моя! Посиди немного со мной…
Потом спросил тихим голосом:
— Расскажи, что нового на свете, как идут дела в Картли?
Тамар продолжала плакать. Повернув глаза к сестре, Георгий мрачно усмехнулся одними губами:
— Радуются небось дидебулы, что слег царь в постель! Дай бог, не встанет больше… дни считают…
— Отец! — простонала Тамар.
Царь продолжал тем же глухим, прерывающимся голосом, с трудом переводя дыхание:
— Слушайте меня, Русудан, и ты, дочь моя! Конец приходит мне, вижу. Оставь, Русудан! Зовущий в вечность стоит у порога, и не властен я ослушаться его… Соберите завтра дидебулов и святых отцов. Последнюю волю мою пусть узнают…
Георгий утомленно смежил тяжелые веки. Потом, не раскрывая глаз, раздельно выговорил:
— Завещаю вам… На царство никого не допускайте. Никого! Пусть одна Тамар венчанной государыней Картли пребывает. Слышишь, Русудан?
Русудан скорбно склонила голову.
— На дидебулов надежды не возлагаю. Пусть у власти останутся преданные сановники из простых. Из Гареджа вызовите Антония, пусть опять будет председательствующим совета. Микаэла надо сменить, убрать с патриаршего места. Позорит он и власть и церковь…
Царь умолк, затих.
— И дня нас, худородных, не потерпят дидебулы, как только закроет глаза царь Георгий!
На лице Хубасара читались огорчение и тревога. Обращаясь к князю Саргису, старый кипчак с горечью добавил:
— Тридцать лет верой и правдой служил я Картли, весь изрублен в боях, а теперь вот уйти придется…
Князь Саргис молчал. «Прав Хубасар! Так и будет после смерти царя Георгия. Разве оставят мтавары у власти людей не из своей среды?.. Но кто будет назначен на место амирспасалара?» Как бы читая мысли собеседника, Хубасар глухо сказал:
— Конечно, мог бы я свою конницу ввести в столицу, захватить власть. Купцы и ремесленники поддержали бы нас. Ненавидят они дидебулов. И служилый люд и мелкие азнауры были бы тоже за нас. Но к чему это? Царица Тамар осталась бы заложницей у вельмож, началась бы междоусобная война. А наши враги только того и ждут! Помнишь, как при мятеже Орбели сразу их войска у Аракса появились? Нет, придется тебе, князь Саргис, должность мою принимать!
— Почему именно мне? — смущенно спросил Саргис. — Другие есть спасалары, более заслуженные…
— Да кто же у нас есть, кроме тебя? Торели стар и слаб, князь Рати Сурамели слишком молод… — в раздумье ответил Хубасар и добавил дружелюбно:
— Если понадобится, за тебя, мой Саргис, все кипчакские туманы встанут! По моему приказу…
С раннего утра в Исанский дворец стали прибывать по зову властелина знатнейшие люди царства.
У ложа царя стояли все вазиры. Величаво сидел в кресле католикос Микаэл Мирианидзе в белом клобуке. Кругом него разместились епископы. Цариц не было. Входя в зал, вельможи низко кланялись царю и тихо усаживались на скамьях вдоль стен по указанию амирэджиби. В тишине зала слышно было лишь прерывистое учащенное дыхание царя.
Первым заговорил католикос Микаэл. Осенив себя широким крестным знамением, владыка с постным видом начал:
— Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа! Братие во Христе, высокородные дидебулы, и вы, мои отцы, выслушайте сейчас царя царей Георгия, ныне на смертном одре возлежащего. Призывается он судьей неумолимым, кто страшнее царей земных, кто отнимает души у князей! И уходит он к отцам своим путем неисповедимым, по приговору нелицеприятному и по определению дивному…
— Рано отпевать меня стал, владыка! — вдруг прохрипел знакомый грозный голос. — Я царь еще, помолчи немного!
Микаэл в смятении умолк. Вельможи переглянулись. «Поспешил католикос, не дай бог, выживет великий государь, не забудет сие святителю!»
А царь продолжал внезапно окрепшим голосом:
— Дидебулы Картли, и вы, святые отцы! Я, царь царей Георгий, сын Деметрэ, сына великого Давида, оставляю наследницей дома моего отроковицу Тамар. Примите ее с миром взамен меня, и пусть она возместит урон, причиняемый смертью моей! Аминь!
— Аминь! — громко выдохнули знатные люди страны.
Обращаясь к министру двора, царь Георгий с усилием выговорил:
— Пригласи же пожаловать царицу царей…
При гробовом молчании присутствующих порог зала переступила юная царица. Как и в день коронации, Тамар была в лазоревом далматике, с царским убором на голове. Мертвенно-бледно тонкое лицо, низко опущены веки с тяжелыми ресницами, скорбно сжат маленький рот… Ее сопровождала со строгим, опечаленным лицом Русудан. За ними шла свита обеих цариц. Подойдя к отцовскому ложу, Тамар низко поклонилась и замерла.
В мертвой тишине снова раздался слабый голос царя Георгия:
— Сим препоручаю вам, дидебулы Картли и отцы святые, дочь мою Тамар. Ей единой царствие наше оставляю, и да не будет у Картли другого государя, пока жива она будет! Владыка Микаэл, прими от дидебулов клятву в верности царице царей Тамар… Я жду…
Длительная церемония принесения новой клятвы верности царице Тамар заканчивалась, когда Георгий почувствовал, что мозг его снова затопила мгла и он погружается в бездну.
Когда царь очнулся, около него находились лишь католикос со Святыми Дарами и обе царицы на коленях, с восковыми свечами в руках. Началось соборование умирающего властелина.
Вечером 6 апреля 1184 года царя Георгия не стало…
ЧАСТЬ ВТОРАЯТАМАР
Глава I. ВОСШЕСТВИЕ НА ПРЕСТОЛ
Не стало грозного властелина, и камень свалился с сердца у знатных людей царства. Траурный декорум соблюдался, впрочем, полностью, горевали при дворе строго по обрядам. Одевшись в скорбную одежду, царедворцы били себя по голове, нищие посыпали головы пеплом и прахом. Наиболее усердные остригли волосы. Заупокойные панихиды и литии следовали одна за другой, далеко за стенами Исани разносились громкие вопли плакальщиц. Сановники неустанно возглашали: «Вай-мэ! Вай-мэ! Горе! Горе-то какое…» И уже ложились на пергамент выспренние строки дворцовой записи «о событии, которое было столь скорбно, столь печально, что, казалось, сами скалы должны расплавиться и звезды потерять свой блеск. Мерзостным стало лицо земли!» Но кроме осиротевших цариц по-настоящему огорчены были одни царские соратники. Уже подняли головы своенравные дидебулы, и сразу пошатнулось после смерти царя положение безродных сановников. Не на шутку встревожилось и купеческое сословие, ремесленники, хорошо помнящие беззакония прежних царствований. Взволновались и мелкопоместные дворяне — их постоянно теснили могущественные соседи-мтавары. Лишь бедноте городских предместий да закабаленному крестьянству была безразлична ожидаемая смена власти…
На обычно оживленном, шумном базаре все лавки были наполовину прикрыты, торговля шла из-под полы. И гулкие молоты в многочисленных кузницах как будто били глуше. По базару ходили со зловещими лицами гзири и приглушенными голосами требовали прекратить торговлю, залить огонь в горнах и всем народом идти в святые храмы молиться за упокой души почившего в Бозе властелина. Но торговый и ремесленный люд предпочитал идти в ближайший духан, лить, по обычаю, вино на хлеб и, заедая свежим сыром и зеленью с чуреком, незлым словом поминать царя Георгия…
В задней комнате базарной харчевни стоял большой шум. Окруженный купцами, ремесленниками побогаче и кое-каким служилым людом, глава купечества Занкан громко разглагольствовал, держа в руке большой рог с вином: