— Ступай на господский двор, Симоник! Да поспеши, патроно со стражниками из Тбилиси пожаловал, — громко кричал с порога сотский.
— Еще чего ему от нас понадобилось? — простонала женщина на тахте.
Не ответив, сотский ушел. Нахлобучив войлочную шапку, Симоник поплелся на усадьбу.
Княжеский дом стоял у подножия древней родовой башни. Обширный двор, со всех сторон окруженный конюшнями и сараями, был уже заполнен поселянами. В тени большого орехового дерева у ворот на корточках сидели старики и опасливо поглядывали на балкон. Там красовались ражие, до зубов вооруженные стражники из Тбилиси. Немало было их и около конюшни, где похрустывали ячменем скакуны.
— Никогда так рано не прибывал патроно!
— С чего бы это?
— Пахоту господскую, слава богу, закончили, подати все внесены.
— И стражников с собой навел князь тьму!
Через двор от погреба в дом часто пробегали слуги, неся разную снедь со льда. Через открывающуюся дверь из барских хором доносились раскаты властного голоса.
— Видно, гневается батоно на Раждена!
— А быть может, на нас? — боялись старики.
Симоне присел на бревно. Его мускулистая, ладно сбитая фигура выделялась среди толпы, томящейся в ожидании владетеля. Наконец дверь на балкон широко распахнулась, и в сопровождении управителя вышел раскрасневшийся от вина плотный мужчина, в расшитой золотым галуном черкеске, с плетью в руке. Стражники тотчас сбежали вниз и выстроились у крыльца. Поселяне придвинулись к крыльцу и скинули шапки. Облокотившись о резные перила, сдвинув папаху на затылок, Заза непринужденно начал:
— Ну как, управились с пахотой, люди добрые?
— Только начинаем, батоно! — выступил вперед старый, белый как лунь Сандро. — Твою землю всю уже засеяли…
— Хорошо, что Бога не гневите! — благожелательно продолжал Заза. — Господь-то раннюю весну послал, успеете и вы засеять. А вам я, люди, новость великую привез…
И скинув папаху, князь широко перекрестился:
— Царь наш великий Георгий в Бозе почил! Да будет о нем память вечная.
— Вечная память! — вздохнули крестьяне, крестясь.
Заза снова надел папаху.
— И ныне на престол древний Багратунианов восходит дщерь его — Тамар.
— Дщерь? — удивился Сандро. — Того еще не бывало в Картли. Да разве у царя наследника другого нет, патроно?
— Не твоего ума дело, старик! И вот вскорости в храме Свети-Цховели коронование царское предстоит во славу божью! И смотр войску состоится… А на смотр каждый мтавар должен вдвое больше против прежнего воинов привести, — беззастенчиво врал Заза. — Конно и оружно! И для того оружия много понадобится, люди…
— Много, много! — закачали головами старики.
— А в этом богоугодном деле, — возвысил голос Заза, — придется и вам участие принять. Я приказал моураву счесть, сколько с каждого из вас приходится оброка внести.
Широким жестом закончил речь:
— Посчитаю в счет будущего года! Так и быть…
В толпе ахнули от неожиданности. Симоне протолкался вперед. В тишине раздался твердый голос:
— Не понимаю, батоно, за что я снова платить должен?
Князь покраснел как бурак. Перегнувшись через перила, он оглядел дерзкого:
— Сто раз объяснять? Сказал, на оружие для смотра!
— Так сам его и покупай, батоно! Ведь для того и земли тебе даны, — твердо продолжал Симоне.
— Мятеж поднимаешь, сукин сын! — взревел Заза. — Стражники, взять смутьяна да подать ко мне поближе…
Стражники навалились на сопротивлявшегося Симоне и, скрутив ему руки назад, подтащили к балкону. Изловчившись, Заза хлестнул его сверху. На лице Симоне появился кровавый след.
— На конюшню! Дать пятьдесят плетей! — задыхался от гнева Заза.
Толпа глухо заворчала. Из задних рядов раздалось:
— Не давай!
Поселяне придвинулись к крыльцу. Заза схватился за саблю. От конюшни с угрожающим видом пошли стражники, с двух сторон охватывая безоружных сельчан.
— Шкуру спущу! — хрипел с балкона взбешенный помещик. Моураву:
— Смотри, собачий сын, не вздумай поноровки давать, кто не внесет в срок положенное, взять силой — и двадцать плетей! А у мерзавца Симоне скотину заберешь.
Толпа продолжала глухо роптать.
— Я вам покажу, негодяи, как бунтовать! А ну, стража, очистить двор! — по-военному скомандовал Заза.
Выставив короткие пики, стражники кинулись на сельчан, тесня к воротам. Кое-кого в свалке поранили острыми наконечниками. Из конюшни слышался крик избиваемого.
— Ни стыда, ни совести! — роптали сельчане, уходя со двора.
Моурав, расхрабрившись, уже орудовал плетью.
— Пошли вон! Не гневите патроно!
Наутро длинная вереница арб потянулась из села с внеочередной данью помещику. И не ударили лицом в грязь спесивые Цихишвили на царской церемонии…
Близ полудня из патриарших покоев вышла процессия. Медленно ступая по разостланным коврам, к собору направились царицы в сопровождении вельмож и царедворцев. Тамар шла как зачарованная. Что происходило в душе девушки, идущей к трону великих предков для принятия власти? Вспоминала ли Тамар, что при первом венчании на царство ее поддерживала мощная отцовская рука, а сейчас она вступает на престол одинокой? Постоянные занятия с покойным отцом открыли царевне всю сложность правления; она понимала, какие особые трудности встретятся ей во время войн или волнений. Как сможет она противостоять требованиям князей и церковников, натиску врагов, только выжидающих подходящего случая для нападения; где ее опора, где защита? Невеселые мысли царевны были прерваны приветствием главы церкви. Очнувшись, Тамар приложилась к холодному золотому кресту, который протягивал ей католикос, и вступила в собор, встреченная громогласным пением патриаршего хора. Вторичное коронование Тамар началось…
В письме, адресованном высокочтимому канонику Кастраканти в Латеран, патер Джованни Фрателли писал:
«…Вы понимаете, конечно, падре реверендиссимо, что после неприятнейшей истории со знакомым нобилем из Кахетии, синьором Шабурданом, которого так неожиданно забрали королевские сбиры, мне надо быть очень осторожным. Долго не удавалось найти надежного человека, дабы переслать письмо Вашей милости, а за это время в стране георгенов снова произошли события премногие и преудивительные.
Умер старый король Джорджио, и все знатные вельможи весьма тому возрадовались. Ибо король осыпал милостями своих безродных любимцев, а дуков и нобилей ставил ни во что и утеснял их самым ужасным образом. Теперь на королевский престол георгены возвели его дочь — принцессу Тамар, о которой я Вам как-то писал. И все дуки и нобили радуются и говорят между собой: «Теперь-то королевством будем править мы, а не всякие вилланы!»
Мессер Чаккони говорил мне, что из Константинополя приезжало большое посольство от кира Андроника, потому что греки хотят женить своего принца Мануила на королеве георгенов. Хитрые греки знают, что такого приданого, как у Тамар — властительницы семи королевств, — нет ни у одной принцессы в Европе. Мне называли их имена — вот они: Абхазия, Имеретия, Картлия, Сомхития, Кахетия, Ран и Эретия. Но мессер Чаккони уверяет, что у греков ничего не выйдет. Георгенские дуки опасаются коварных византийцев и не выдадут свою королеву за сына императора, а сие нам и выгоднее…»
Отпраздновали пышную коронацию, обильными пирами и рыцарскими играми. Протрезвев, вельможи собрались у Вардана Дадиани. Владетель Эгриси считался крупнейшим феодалом царства. Все земли Западной Грузии до Никопсии были ему подвластны. Он не был участником мтаварского восстания и потому легко сумел выхлопотать у царя Георгия поместья Орбели.
На княжеском собрании обсуждался один вопрос — смена «худородных» вазиров. Сидя в изгнании, князь Абуласан правильно угадал, в какую сторону будут в первую очередь направлены усилия высшей знати. Наиболее ненавистными для нее были амирспасалар Хубасар и министр двора Афридон, с большим рвением боровшиеся против вельможных заговорщиков во время мятежа Орбели. Председательствующий на собрании Вардан Дадиани предложил потребовать их немедленного ухода, скромно выставив лично себя на должность министра двора. Мтавары Восточной Картли, после их разгрома в 1179 году, оказались в меньшинстве, и голосами залихских князей Вардан Дадиани был выдвинут на этот пост.
В отношении будущего амирспасалара мнения дидебулов разделились. Одни князья предлагали назначить князя Гамрекела Торели, другие — молодого Рати Сурамели, третьи выдвигали доблестного Саргиса Мхаргрдзели. Тогда взял слово Кахабер, владетель рачинский:
— Снова неспокойно в царстве картлийском, государи дидебулы! Уже волнуются безродные людишки и даже вождей себе обрели, как сообщает высоко-почтенный патроно Чиабер… А снятием с поста Хубасара, конечно, мы взволнуем полки кипчакские, и поэтому новый амирспасалар Картли должен быть муж доблестный, многоопытный и в войсках почитаемый. Иначе быть снова смуте великой! Князь Саргис Мхаргрдзели (его нет на нашем собрании!) хоть и мтавар недавний, но муж брани и совета. А главное — у него есть своя немалочисленная сомхитарская конница и старый он друг Хубасара! Стало быть, кипчакское войско подчинится ему… Да и другие спасалары за него станут. Я и советую, государи мои, назначим Саргиса амирспасаларом, а для крепости признаем его дидебулом наследственным. Тогда он весь наш будет!.. Я сказал.
Вардан Дадиани поддержал разумного старца. После долгих споров князья остановились на кандидатуре сомхитского эристава.
В правительстве пребывал еще третий кипчак — царский казначей, вазир финансов Хутлу-Арслан. У вельмож не было никаких сомнений, что и этого «худородного» сановника надо немедленно снять с должности. Чиабер со зловещим видом доложил собранию:
— Связался с купчишками вазир Арслан и с разным мелким людом, требования какие-то собирается выставить… Остерегаться нам надо этого человека?
Совершенно неожиданно Дадиани предложил отложить рассмотрение вопроса. Даже беззастенчивому владетелю Эгриси показалось неудобным выдвигать одновременно с собой на вторую министерскую должность своего сына Джуаншера (этого Дадиани рассчитывал добиться позже). Со списком новых министров князь Вардан направился в Исанский дворец к царице Русудан.