— Взять наглеца! И остальных, живо!
Несколько нукеров подскочили к Захарию. Двое схватили его коня под уздцы, другие стали тянуть всадника вниз, на землю, бросились к Юрию Андреевичу и Ростому. Захарий наотмашь сбил нападающего рукой в белой рукавице, поднял коня на дыбы. Юрий Андреевич уже ловко действовал мечом, воинственно выкликая:
— Бей, братцы, бесерменов!
Эмир в ярости захрипел на нукеров:
— Трусливые собаки! Не можете взять трех гяуров!
Ростом, изловчившись, сорвал колпачок с головы сокола и высоко подбросил в воздух птицу. Сокол стремительно взмыл вверх и стал описывать плавные круги над площадью. Изумленные нукеры, прекратив схватку, с удивлением смотрели на парящего в небе сокола с красной тряпицей. Это был условный знак. Со всех сторон ворвались в село лорийские сотни, рубя, разгоняя сельджуков…
Эмир Ибрахим, связанный, без зеленой чалмы, стоял, потупив взор, перед Захарием. Качаясь на коне, от души хохотал Юрий Андреевич:
— Ох и хитер ты, Захар. Обвел вокруг пальца мурзу!
Захарий спокойно сказал пленному главарю:
— Теперь веди нас в крепость, эмир. В гости!
На подступах к огромному укрепленному Двину князь Саргис невольно вспомнил взятие Ани. Однако обстановка здесь была совсем иной. Двин, занятый царем Георгием в 1163 году, через пятнадцать лет, во время восстания Орбели, был снова захвачен Шеддадидами. Здесь жило много мусульман, и рассчитывать на содействие городского населения не приходилось. Но, как и в Ани, затягивать осаду города было опасно, из Ирана и других мест могла подойти военная подмога.
Цитадель, построенная в V веке на холме, в середине огромного города, и внешний обвод крепостных стен прочно занимались большим наемным гарнизоном и мусульманским ополчением. При приближении грузино-армянских войск жители из предместий ушли за городские стены, все ворота были на крепком запоре. Войска подошли к Двину, обложили со всех сторон, разбили лагерь и повели правильную осаду города. Начался обстрел крепостных стен и башен из подвезенных тяжелых камнеметов. Сельджуки отвечали градом камней и стрел из таких же орудий, установленных на башенных площадках. Амирспасалар понял — надо предпринять что-то необычное, и ночью вызвал к себе Захария и Ростома.
Наутро Захарий лично выехал с оруженосцем на разведку. Объехав городские стены, убедились, что они сложены из сырцового кирпича на глинистом растворе и высота укреплений не превышает 20 локтей. Ростом был знаменитым по всему Лори скалолазом, и он предложил смелый план:
— Я открою ворота изнутри…
В безлунную летнюю ночь, когда трудно разглядеть даже гриву собственного коня, из лагеря бесшумно вышла небольшая группа людей, навьюченных веревками и стальными клиньями. Сам Ростом, легко одетый, нес в руках большой молот. Скоро группа скрылась в чернильной темноте ночи.
Захарий в боевом вооружении сидел в шатре вместе с Юрием Андреевичем, также облаченным в доспехи. На складном столе горела свеча в фонаре. Рядом лежали шлемы. Оба молча ждали.
В палатку быстро вошел дорийский сотник:
— Ишхан, Ростом прислал сказать, что начинает подъем на стену.
— Хорошо. Возьми людей… Условный знак — крик совы. Я сам подведу всадников к южным воротам! С богом!
Обращаясь к Юрию Андреевичу, он сказал, беря шлем со стола:
— Пора, князь Георгий! Собирайся, скоро начнем…
Надев шлемы, рыцари вышли из палатки.
Небо было безлунным, но все в крупных мерцающих звездах. Со стороны Двина доносился собачий лай. К Захарию подошли военачальники, тихо доложили:
— Все готово, патроно.
Захарий прислушался к ночным звукам:
— Обернули войлоком копыта первых сотен, как я велел?
— Да, патроно.
— Всем всадникам оставить в лагере копья, ножны мечей тоже оставить. Чтобы ни одна железка не звякнула! Первым сотням приготовить факелы, под уздцы тихо подвести коней к южным воротам. Выступать немедленно. Я сам поведу сотни…
У крепостных ворот уже шла какая-то возня. Чудились приглушенные стоны людей. Однако тревоги в городе не было, лишь громче лаяли собаки. И вдруг со скрипом раскрылись створы крепостных ворот, с лязгом опустился мост, внезапно ярким заревом вспыхнули факелы. По полю бешеным наметом мчались конники, с грохотом проскакали по подъемному мосту под темные своды крепостных ворот. Впереди летели Захарий и Юрий Андреевич, за ними несся Вышата с высоко занесенным мечом.
На рассвете городские кварталы были заняты грузино-армянскими войсками. К цитадели были передвинуты камнеметы, и осадные мастера стали устанавливать у главных ворот тяжелый крепостной таран. Сельджуки яростно отвечали на стрельбу из камнеметов градом стрел и камней, лили кипящую смолу и делали вылазки, мешая работам. Осада затягивалась.
На военном совете произошло крупное столкновение между Юрием Андреевичем и амирспасаларом. Потребовав немедленного штурма цитадели, муж царицы решил указать свое место воеводе и наговорил ему дерзостей.
— А ты мне, великий воевода, не указчик! Ишь что вздумал — государей учить ратному делу! Да я давно эту крепостцу взял бы, а ты все вокруг да около ходишь…
Амирспасалар, не отвечая, тотчас закрыл военный совет.
Все разошлись недовольные. Поздно ночью, пошатываясь, в общую палатку вернулся Юрий Андреевич с попойки у князя Гузана. А на рассвете, вместе с кларджетцами и примкнувшими к ним месхами, Юрий храбро полез на приступ. С великим уроном для осаждающих приступ был отбит, и сам Юрий Андреевич чуть не попал в плен — еле выручил силач Вышата, сам получивший тяжелое ранение. Пристыженный Юрий сидел угрюмо в палатке у раненого друга, но покориться не захотел. Амирспасалар послал донесение в Тбилиси о действиях царского супруга и, собрав спасаларов, настрого запретил выполнять чьи-либо приказы, кроме приказов амирспасалара. Таран, наконец, был установлен…
Шеддадид сдался.
Возвращение в Тбилиси было нерадостным. Юрий Андреевич ехал обособленно, рядом с паланкином, где лежал раненый Вышата. Амирспасалар понимал, что рузикский князь, действуя заодно с его же родичами, замыслил овладеть полнотой власти в царстве. Это пахло новой смутой… Парон Саргис насторожился.
Глава VI. ПОСЛЕДНИЙ ТОНДРАКИТ[92]
— Приглядывайся повнимательнее, как я работаю, Петрос! Вот я беру три кольца кольчужных. Каждое отдельно отковал и в масле закалил, не вырезал из листа железного, как плохие мастера делают! А три кольца теперь вместе сварю, вот так, — приговаривал Кюрех, дробно постукивая молотком по раскаленному железу.
Искры летели на кожаный передник и гасли. Петрос неотрывно глядел на ловкие, точные движения покрытых черным волосом могучих рук оружейного мастера. Прихватив клещами второе кольцо и наложив посередине круглую стальную склепку, Кюрех рядом ударов прочно склепал оба звена.
— Только так и получается настоящая панцирная кольчуга, что никакой стрелой не пробьешь да и мечь не возьмет. Не хуже рузикских или дамасских! — И Кюрех усмехнулся. — А за кольчугу подобную хозяин сдерет с какого-нибудь мамлюка не меньше семидесяти золотых…
— А тебе и половины не даст за труд! — вспыхнул Петрос.
Мастер нахмурил брови.
— А ты уже деньги считать выучился? Рановато… Сначала работать научись! — Со вздохом: — Так уж на свете повелось — один другого объегорить норовит, в кабалу взять. Вот и Тигран наш был когда-то хорошим варпетом, сам трудился в кузнице, великим умельцем оружейного дела слыл. А теперь разбогател, работников завел, сам только в лавке, с покупателями…
— А вот ты давеча рассказывал… — начал и осекся Петрос: в кузницу в овчинной шубе ввалился седой великан. Запальчиво крикнул:
— Опять за твою кольчугу не заплатил проклятый сельджук! Что с ним делать?
Кюрех, не отвечая, продолжал оглушительно стучать молотом по железу.
— Тебе говорю, варпет! — рассердился Тигран и сразу напустился на Петроса: — А ты почему без дела болтаешься, дармоед?
В темных глазах оружейника загорелся мрачный огонек. Бросив молоток на наковальню, он скрестил руки на кожаном переднике:
— Не видишь разве, хозяин, — кольчужному делу Петроса обучаю. Тебе же на пользу!.. Или мало прибытку тебе?
Тигран гневно воззрился на мастера. Хотелось одернуть непочтительного. Но твердый взгляд мастера остановил хозяйский порыв. Показав широкую спину, выплыл из мастерской, хлопнул дверью. «На самом деле, откуда знать Кюреху, как взыскать долг с беспутного вояки?»
По субботам Кюрех любил размяться после работы, в любую погоду гулял по окрестностям города. Его всегда сопровождал Петрос. Часто присоединялся к ним для прогулки и веселый кахетинец Нико, племянник старого шорника Микэла.
Трое рамиков неторопливо спускались по скалистому склону к мосту. Крупными хлопьями падал первый снег, оставляя мокрые следы на туфовых камнях. Из ущелья дул ветер, небо было в серых обложных тучах. Внезапно Кюрех остановился. По косогору к реке приближалась необычайная процессия. Впереди, на добром коне, мерно покачивался в седле тучный мустасиб[93] Махмуд. За ним, подталкиваемые щедрыми пинками городских стражников-сельджуков, плелись несколько десятков людей в поношенной одежде. Многие были без шапок. Поодаль двигалась большая толпа, главным образом женщины и дети, оглашая морозный воздух причитаниями.
Петрос схватил учителя за руку. Весь дрожа, он выкрикнул:
— Да что это такое?
— Недоимщиков купать в реке будут! — глухо ответил Кюрех. — Верно, джизию не уплатили рамики… А с чего платить? Вот и будут мерзавцы мучить людей, если родственники не выкупят!
— У нас в Кахети позабыли и думать о джизии, — с гордостью вступил в разговор Нико.
Кюрех усмехнулся:
— Да ваши князья вместо той джизии давно десять новых налогов придумали. Навидался я в Картли… три шкуры с народа дерут!
Шествие приближалось, уже слышны были голоса женщин, подбегавших с мольбой к мустасибу: