— Ага, пощади! Завтра полностью внесем деньги…
— Не завтра, а сегодня, сейчас надо! — невозмутимо отвечал толстяк. Остановив коня у самого берега, он отдал приказание стражникам. Те быстро выстроили недоимщиков в ряд, у самой кромки воды. Махмуд вытащил пергаментный свиток, развернул и, защищая ладонью от снега, начал протяжно выкликать:
— Ткач Погос, должен его высочеству три динара…
— Каменщик Вартан… один динар.
Первых двух должников вызволили родичи, внеся деньги мустасибу. Но у третьего ремесленника сердобольцев не оказалось. Дважды оглашал без успеха его имя Махмуд. Рассердясь, он повелительно крикнул:
— В воду!
Дюжий стражник резким ударом ноги сбросил недоимщика в воду. Тот, сразу оледенев, захлебнулся и пошел на дно, пуская пузыри. В воздухе мелькнуло тело. Молодой горец прыгнул в ледяную воду и, ухватив утопающего за волосы, вытащил на берег. Мустасиб чуть не задохнулся от гнева. Высоко подняв плеть, он гаркнул:
— Схватить наглого гяура! Как он смеет препятствовать слугам его высочества?
— Постой, ага! — шагнул вперед Кюрех. — Я плачу джизию. Сколько должен этот бедняга? — И он вытащил из-за пазухи кошель.
— Плати, четыре динара, гяур, и прочь с глаз моих, пока цел! — заорал мустасиб…
— Всегда жестоки с народом властители! А чужестранцы — тем более… Свой владетель хоть иногда рассчитывает, что не стоит резать курицу, пока яйца ему приносит. Ну а эмиру вдвойне наплевать на страдания людские — сегодня он царит в Ани, а завтра, смотришь, и выкурят его анийцы, как некогда дядю Фадлуна! Вот он и старается побольше денег выколотить с жителей…
В маленькой комнате тепло. Малиновым пламенем рдел в камине кизяк. Закутанный в овчины Петрос растянулся на каменной лежанке. В углу, под грудой лохмотьев, в беспамятстве метался рамик. Кюрех сидел на низком чурбаке у камина. Изредка бросал взгляд на воспаленное лицо больного, беспокоился: «Позвать лекаря надо!»…
Петрос попросил:
— Расскажи мне еще о славных тондракитах, кэри Кюрех!
Кюрех оживился.
— Слушай о вожде Смбате из Зарехавана. Любимым учеником у него был мой тезка Кюрех. А о богачах учитель говорил: «Подобно тому как крупные рыбы в море проглатывают мелких, так и богатые поглощают бедных…» С оружием в руках боролись тондракиты за народные права, и к ним примыкали иногда бедные дворяне и даже священнослужители. Целые области в Армении присоединились тогда к праведному учению Смбата, и задрожали в своих крепостях князья!
— Почему же ныне исчезло это учение? — несмело спросил Петрос.
— Не исчезло оно, но приуменьшилось до крайности число приверженцев! — с грустью ответил оружейник. — Ополчились на тондракитов и цари, и князья, и патриархи, с воинством великим — своим и византийским — пошли они на тондракийские селения, жгли, предавали мечу без жалости, не щадя ни стариков, ни женщин, ни детей. А патриархи выжигали на лбах их печать лисью, глаза многим выкололи. Мученической смертью погибли вожди Смбат и Кюрех, а уцелевших выслали в далекие края, мало кто остался в Армении. Но из поколения в поколение хранят верные люди светлое Смбатово учение, хотят донести его до тех времен счастливых, когда народ освободится от господского ярма! Меня в юные годы послали наши старцы в Русию разыскать там последователей учения, их там немало… Долго жил я в столице царства рузикского и оружейному делу там научился. А потом повелели старцы возвратиться в Ани… Знай, Петрос, все люди равны перед лицом божьим и перед друг другом; а поборы и налоги всяческие — великое беззаконие, что насильно творят князья и патриархи. И бороться с ними надо неустанно…
— Но ты же уплатил сегодня джизию амирскому надсмотрщику? — возразил Петрос.
— Эх, дорогой, лучше бы я ударом меча расплатился за долг бедняги! — кивнул в сторону лежащего рамика Кюрех. — Но времена еще не наступили. Быть может, ты еще успеешь их узреть, сын мой! А за мной следят архиепископские соглядатаи, и дни мои сочтены!
— Готовь пробу, Галуст! — кратко сказал Езник, когда увидел законченный подмастерьем хачкар по заказу богача Оненца.
Радостно принялся за работу молодой камнерез, с утра до позднего вечера не выходил из дворика. Наконец наступил долгожданный день испытания Галуста на звание мастера. С утра Езник отправился с ним в церковь и после обедни заказал за свой счет молебен. Потом, стоя у ворот небольшого двора, оба они с поклонами встречали прибывающих седобородых мастеров с главой братства каменщиков «стариком» Погосом.
После обычных вопросов о происхождении и вероисповедании, убедившись в грамотности испытуемого и хорошем знании ремесленного устава, Погос приказал варпету Езнику предъявить пробу — изготовленное подмастерьем изделие — и поклясться на Святом Евангелии, что оно сделано самим Галустом. Езник с гордостью подвел мастеров к каменному фризу из розового туфа со сложным узором, стоящему в углу двора.
— Вот осмотрите, варпеты, это сделал мой выученик Галуст сам, с помощью Бога!
Давно не видели старые мастера такого умельства, принимая пробы у камнерезов. Между листьями смоковницы свешивались плоды граната и сочные гроздья винограда, а на ветках сидели и пели диковинные птицы.
Старый Погос удовлетворенно хмыкнул в бороду, но от суждения пока воздержался, только молвил:
— Как находите работу этого подмастерья, братья?
Варпет Гевонд, поглаживая седую бороду, низким басом изрек:
— Чистая работа, ничего не скажешь! Резьба четкая, окопов и трещин нет в камне. Вот только рисунок…
— …Рисунок-то старинный! — подхватил язвительный варпет Индзак. — Теперь больше узор мозаичный делается. Скажи-ка нам, парень, что есть правильная каменная мозаика?
— Мозаика правильной тогда бывает, когда делают узор из треугольников, квадратов и многоугольников, точно прикладывая их друг к другу, без зазоров, — без запинки ответил Галуст.
— А сколько их бывает, этих мозаик, на свете? — продолжал выспрашивать Индзак.
— Таких три, кэри. — И Галуст бойко схватил мелок, дабы на стене дома изобразить соответствующий мозаичный узор.
— Постой, парень, постой, — степенно вмешался варпет Гевонд, — ведь мозаика бывает не только из треугольников и квадратов, можно ее делать и из звезд, крестов и иных фигур…
Тогда Езник с торжествующим видом стянул темную ткань, прикрывающую другой фриз:
— Вот, варпеты, другая работа моего Галуста.
По фризу пятиконечные резные звезды чередовались с резными же пятиугольниками, создавая причудливый орнамент. Варпеты переглянулись. Гевонд гулко пробасил:
— Работа изрядная! И ничего не скажешь, Индзак-джан. На теперешний вкус вырезан камень…
— А достаточная ли глубина? — усомнился недоверчивый Индзак.
Измерили глубину. Резка оказалась строго по правилам. Старейшина Погос тогда решил высказаться:
— По моему суждению, Галуст достоин звания каменных дел мастера. Камень режет хорошо и устав знает. А вы как судите, братья?
Варпеты дружно закивали седыми головами.
— Достоин, брат Погос, можешь не сомневаться! — прогудел Гевонд. Подойдя к Езнику, он поцеловал его в лоб.
— Спасибо тебе, Езник, что достойную смену подготовить себе сумел! — с чувством возгласил Погос и тоже облобызал старого варпета, у которого уже стояли слезы на глазах.
В тот же вечер, несмотря на трудные времена, был зарезан жирный барашек и в домике Езника устроили пирушку. Праздновалось получение Галустом долгожданного звания мастера. На семейное торжество кроме Погоса и варпетов-судей пригласили и старых друзей — оружейника Тиграна и шорника Микэла.
Мало изменился Микэл со времени памятного восстания. Познакомившись с молодым сомхитаром из Хожорни, Микэл должным образом оценил его трудолюбие и веселый нрав. Галуст, как все лорийцы, хорошо говорил по-грузински, и шорник охотно с ним беседовал на родном языке, сидя в лавке, увешанной кожаными хомутами и шлеями. Немного охмелев, Микэл кивнул старому другу оружейнику на Галуста и громко сказал:
— Жених вырос. Молодец что надо. Как ты думаешь, Тигран?
Галуст вспыхнул как пламя. Однажды за чарой вина он признался шорному мастеру, что любит Ашхен, дочь оружейника, и хочет на ней жениться. Микэл, насупившись, спросил:
— А она как?
— Она согласится, варпет Микэл.
— Откуда ты это знаешь? Ведь Ашхен совсем еще девочка.
Галуст потупился, тихо произнес:
— Сама сказала.
Микэл взорвался:
— Как, дурень, значит, ты с девочкой встречаешься и разговоры с ней ведешь, без ведома отца?!
Припертый к стене Галуст признался, что оружейник ничего об этом не знает, и тут же упросил отходчивого шорника быть у него сватом. Микэл на пирушке и закинул словцо за новоиспеченного мастера. Но Тигран ничем не отозвался на возглас друга, точно не понял смысла его слов. Повернувшись к Езнику, оружейник спросил:
— Как дела, дружище?
— Очень плохие, Тигран-джан, — уныло ответил Езник.
— Но я слышал, что эмир начал строить новую мечеть, значит, есть работа?
— Да что толку? Разве добьешься у вора-казначея платы за работу? А других заказов почти не бывает… разве что хачкары надгробные, — жаловался каменщик.
— Да, ваше ремесло требует спокойствия. Строить можно только тогда, когда в стране царит мир, — задумчиво молвил Тигран.
— Ну конечно! В смутное время только вы, оружейники, и зарабатываете… Признайся, брат Тигран, сколько ты подзаработал на войнах, продавая оружие? — прищурив глаз, отозвался глава братства каменщиков.
Нахмурившись, Тигран с достоинством ответил:
— Дай бог, друг Погос, чтобы пришлось ковать мне только лемехи для плугов и подковы для коней.
— Но ведь, Тигран, лемехи и подковы не так выгодно сбывать, как мечи и копья!
С упреком глянув на Погоса, оружейник только махнул рукой…
Дела у анийских каменщиков шли все хуже и хуже. Семьи голодали. Безвыходное положение вынуждало сколачивать небольшие артели и тайком перебираться на север на заработки. Пришлось и Галусту вступить в одну из таких артелей. Артель состояла из молодых каменщиков. И друзья избрали Галуста старостой.