После молитвы и краткого вступительного слова высокопреосвященного Барсега на кафедру взошел тер-Минас. Немолодой монах, с изможденным лицом аскета и черной узкой бородой, воздев руки к церковному своду, патетически воскликнул:
— Отцы святые, не дай бог… я говорю, не дай бог, если писание сего вардапета, — он ткнул рукой в сторону Мхитара Гоша, — попадет в руки злонамеренного грамотея из низкородных! Вот послушайте, что пишет отец Мхитар в своем «Судебнике»: «Создатель сотворил человеческое существо свободным, зависимость же от господ возникла из-за нужд в земле и воде…» Но то же говорили Богом проклятые тондракиты, они тоже отстаивали равенство людей. А ведь «равенство» — наущение дьявольское!
— Не греши, отец Минас, — спокойно произнес с места Мхитар Гош, — я нигде не пишу о равенстве людей.
— Не давал я тебе слова, отец Мхитар! — загремел архиепископ. — Продолжай, тер-Минас.
Разозленный репликой Гоша, тот с жаром продолжал:
— А дальше вот что пишет сей вардапет зломысленный: «…В первый день нового года, равно как и в дни праздников, обязаны шинаканы делать приношения, но лишь в меру возможностей своих…»
В зале возникло движение.
Тер-Минас продолжал со злорадством читать крамольные места из «Судебника».
— «Не должно быть места притеснениям многим, и пусть исчезнут несправедливые привычки, ибо и сами приношения возникли из многих неуместных обычаев». Каково, святые отцы, а? Да ведь он хочет разорить наши монастыри, наши божьи храмы, хочет, чтобы шинаканы потеряли всякое почтение к Святой церкви дивного Григория!
— Неправда, только незаконные поборы с прихожан я предлагаю прекратить! — вновь не сдержался Мхитар Гош.
Тер-Минас выбросил последний козырь:
— А вот что наш вардапет пишет об обязанностях работников: «Работать на князя и господина должно один… — тер-Минас показал присутствующим худой, запачканный чернилами палец, — день из семи дней в неделю. Заставлять же попавшего в зависимость работать больше этого — великое беззаконие».
В зале поднялся сильный шум. Все кричали:
— Да он с ума сошел!
— Где это видано?
— Какой ишхан, какой монастырь согласится?
Гош иронически наблюдал за разбушевавшимися отцами. Архиепископа начинало бесить спокойствие настоятеля Нор-Гетика. Чувствует, наглец, широкую спину Мхаргрдзели за собой! Следует сбить с него спесь… Обращаясь к отцу Минасу, владыка повелительно возгласил:
— Зачитай, тер-Минас, что грозит книжникам, которые позволяют в своих трудах еретические высказывания!
Секретарь академии с готовностью стал читать древнюю анафему, с грозным видом поглядывая на Гоша:
— «…Проклятие всем еретикам, не признающим нашу небоподобную, святую, соборную и апостольскую Церковь святого Григория Просветителя. Да постигнет их проказа Гнезия, удавление Иуды, поражение громом Диоскора, трепет Каина, поглощение заживо землей Дафана и Авирона, да сбудется над ним проклятие сто шестого псалма и да будет он привязан к сатане! Никаким покаянием не избавится душа его от ада. Аминь!»
— Аминь! — повторил архиепископ. — Теперь ты сам видишь, отец Мхитар, чем рискуешь, если упорствовать будешь в заблуждениях своих! И не забудь, кроме академии есть еще остров на Севане…
Мхитар Гош пожал плечами. В этот момент широко распахнулись двери, охраняемые послушниками, и под старинными сводами раздался звон шпор. Твердо ступая по каменным плитам, по проходу не спеша продвигался статный рыцарь с почтительно обнаженной головой.
С негодованием взирали отцы церкви на вторжение постороннего мирянина. Постороннего? Да ведь это же племянник самого высокопреосвященного… Тер-Минас быстро юркнул на место, а архиепископ недоуменно воззрился на Захария. Подойдя под благословение, племянник твердо заявил:
— Высокопреосвященнейший, и вы, святые отцы! Мой благородный родитель князь князей великий Саргис шлет вам сыновний поклон и сообщает: прочитанный и одобренный им «Судебник» отца Мхитара по его приказу введен в действие во всех наших владениях. Он считает, что нам не придется спорить с кем-либо о толковании сих законов!
— Придется! — закричали с мест наиболее ретивые вардапеты из Санаина. Их возгласы подхватили многие сторонники.
Архиепископ понял, что он попал впросак. Мысленно ругая хитрюгу тер-Минаса, который с отсутствующим видом отсиживался в задних рядах, Барсег с важностью молвил:
— Прекратите шум, отцы! Я сам прочту «Судебник» и велю изъять все, что найду противоречащим установлениям и канонам нашей Святой церкви…
Глава IX. ДЬЯК ОНУФРИЙ В ГРУЗИИ
Недолго длилось семейное счастье венценосной четы… В самых резких выражениях сообщают грузинские летописцы о разногласиях Тамар и Юрия Андреевича вскоре после свадьбы. «Целых два с половиной года, как наковальня, переносила бодрая духом Тамар пороки русского, как никто другой не мог бы это терпеть», — пишет Басили. Так ли было на самом деле? Юрий Андреевич, чужеземец, не имевший собственного войска в стране, при недоброжелательном отношении к нему многих грузинских вельмож мог удержаться исключительно за счет личного расположения супруги, с помощью южных феодалов. Однако недостатки у мужа царицы были, и немалые…
Князь Джуаншер Дадиани отличился при подавлении восстания Хутлу-Арслана, особенно на кладбище Сагодебели, где самолично разгонял мятежников, за что, как известно, и был награжден должностью вазира финансов. Но гарцевать на породистом скакуне — это одно, а считать деньги — другое. Конечно, в казначействе хватало умелых счетчиков и взимателей налогов. Но пройдохи эти требовали умелого руководства, и вскоре начались недочеты и хищения. А серебряный кризис, что не одно уже десятилетие свирепствовал на Востоке, делал свое дело. Выпущенные еще в царствование Георгия III позолоченные пули никто не хотел принимать вместо настоящей золотой монеты. Так что после отстранения опытного Хутлу-Арслана дела казначейские сильно подзапутались, чем не преминул воспользоваться Абуласан. Посты эристава эриставов и потомственного градоначальника Тбилиси были ему возвращены. «Но иметь на троне своего человека и довольствоваться лишь прежним положением?!» — пожимал плечами Арцруни. Место вазира финансов пока что устроило бы честолюбивого вельможу, и он начал исподтишка действовать, искусно используя всеобщее недовольство неумелым ведением дел Джуаншером. По городу поползли слухи о предстоящей отставке царского казначея. Как ни малоопытен в интригах был Джуаншер, но и он почуял запах гари и тотчас бросился за помощью к отцу. Министр двора до сих пор не мог забыть сокрушительного поражения, нанесенного ему соперником — князем Абуласаном, и добился частной аудиенции у Русудан. Старая царица не могла не посчитаться с авторитетом могущественного главаря имерского дворянства. И хотя по просьбе Арцруни раза два намекнул супруге князь Юрий, что вместо мальчишки, который плохо ведет казначейские дела, следует назначить более опытного человека, Тамар, по совету тетки, воздерживалась с новым назначением.
Тогда у князя Абуласана созрел новый план…
Юрий Андреевич скучал. Тамар с теткой уехали на богомолье в почитаемую Шио-Мгвимскую лавру, близ Мцхеты, где их, в чаянии недуховных благ, нетерпеливо дожидалась двухтысячная монашеская рать.
Из сада сильно пахло жасмином, журчали фонтаны, пробовал голос соловей. Незаметно для себя Юрий забылся в кресле. Из полудремоты его вывел негромкий голос. Покачиваясь на толстых ногах, с улыбкой на лице перед ним стоял Гузан Арцруни.
— Ты, Гузан? Зачем явился, по какому делу? — спросил, потягиваясь, Юрий Андреевич.
Гузан ухмыльнулся еще шире. Ласково сказал, облокотившись на спинку кресла:
— Вижу, скучаешь один без царицы… А не проехаться ли нам за город? Вино из Шираза один купец привез в мою усадьбу. Ох и сладкое же, и ароматное! И такую же придачу к нему…
— Не пойму, о чем городишь, Гузане! — приосанился Юрий.
Но Гузана нелегко было сбить с толку. Наклонившись, прошептал на ухо Юрию Андреевичу:
— Персидские пляски никогда не видел, патроно Георгий, нет? То-то! Поедем, жалеть не будешь…
Уже темнело, когда два всадника подъехали к загородной даче Арцруни, недавно построенной в Табахмело, рядом с царским дворцом. В густой зелени деревьев светилась беседка. Она освещалась множеством цветных светильников и выглядела как сказочный домик. На топот коней у входа появились и застыли в низком поклоне дворецкий и старый перс в чалме, с крашенной хной бородой. Подбежали слуги.
— Все готово? — отрывисто спросил Гузан, спешиваясь.
— Как приказал, великий господин, — с готовностью ответил дворецкий.
Пол в беседке был устлан огромным кашанским ковром, на котором в углу лежали шелковые подушки. Призрачный голубой свет освещал низкий восьмиугольный стол из черного дерева. На нем расставлены были серебряные чаши с финиками, очищенным миндалем и фисташками. Рядом, на плоских фаянсовых блюдах, лежали фрукты из крцанисских садов — ранние черешни и абрикосы, восточные сладости. Пенилось розовое вино в большом серебряном ковше.
Юрий Андреевич и князь Гузан удобно разлеглись на подушках. Дворецкий быстро разлил вино в золотые кубки. Чокнулись, выпили. Гузан кивнул старому персу, тот хлопнул в ладоши. В беседку вбежал высокий юноша с насурмленными глазами и девичьей талией, в голубом чекмене с широким розовым поясом, с парчовой тюбетейкой на блестящих черных волосах. В руках ашуг держал саз. За ним степенно вошли пять девушек в белых газовых покрывалах с серебряными лютнями и уселись, скрестив ноги, в другом углу беседки. Низко поклонившись вельможам, юноша произнес приятным голосом витиеватое приветствие на арабском языке, которое быстро стал переводить неизвестно откуда появившийся седой толмач.
После приветствия, взяв в руки украшенный перламутром саз, ашуг сказал:
— Если будет благоугодно высокоблистательным и просвещенным эмирам, я спою им песнь нашего божественного Омар-Хайама.
Певец ударил по струнам и запел нежным тенором. Девушки стали тихо ему вторить, подыгрывая на лютнях.