Этим летом в Дорийский замок из своих присеванских владений прибыла замужняя сестра — степенная Доп с супругом, а из Тбилиси приехал ненадолго Иванэ с женой, прихватив с собой и Вананэ. Гостил в Лори и царевич Абас.
Ранним утром за городом по ровному полю мчались всадники в богатых одеждах. Взяв с разгону зеленую изгородь, они остановились в тени столетнего дуба. Их встречал около дерева пожилой мужчина в темном архалуке. Покачивая головой, конюший Хожорнийского замка Самвел что-то недовольно бурчал про себя.
Захарий, хорошо знакомый с нравом своего учителя верховой езды, полюбопытствовал:
— Почему головой качаешь, Самвел? Опять не по правилам взяли ограду?
— Конечно, один сепух Иванэ правильно коня на изгородь ведет! Впрочем, пожалуй, и ты неплохо ездишь…
Иванэ с важным видом раскланялся на похвалу Самвела. А тот с усмешкой глянул на юного Абаса и, несколько понизив голос, доверительно сообщил Захарию:
— А уж наш гость на коне — прямо как кошка на заборе сидит!
Захарий ужаснулся — он неисправим, старый ворчун…
— Тише, Самвел! Разве можно про царевича так говорить?
— А мне что? — хладнокровно ответил Самвел. — Дурно гость ездит, прямо говорю, учить его надобно. — И, обращаясь к Абасу, громко спросил:» — Государь Абас, хочешь научу хорошо ездить на коне?
Румянец стыда вспыхнул на тонком лице царевича. Опозорился он перед всеми… какими глазами будет теперь смотреть на Вананэ?..
Захарий постарался выручить царственного гостя:
— Ничего дорогой Абас, не смущайся! В твои годы я тоже неважно верхом ездил. Не так ли, Вананэ?
Княжна лукаво проворковала:
— Мой Абас, Самвелу нельзя угодить… Он считает, что, кроме него самого и брата Иванэ, никто в целом свете верхом ездить не умеет!
Все рассмеялись.
Абас с обожанием смотрел на красивое лицо княжны. Она сказала: «Мой Абас!» А учиться верховой езде у этого несносного конюшего все-таки придется…
Оставшись круглым сиротой, Абас в восемнадцать лет вступил во владение своими небольшими поместьями. Приняв традиционный титул «агванското царя», он сделал официальное предложение княжне Вананэ. Ее братьям льстила перспектива породниться с носителем царского титула. Даже сама царица Тамар, благословляя на брак юную придворную даму, не удержалась при беседе с теткой:
— Вот подлинный царственного происхождения жених! Недаром, говорят, мой покойный отец им интересовался…
После свадьбы молодая агванская царица отбывала в замок Норберд. Прощаясь, она сказала своему старому пестуну конюшему Самвелу:
— Вот и покидаю я Лори. Кто теперь будет меня бранить за плохую езду на коне?
— Я буду! — буркнул в ответ Самвел.
— Ты же здесь остаешься? — удивилась Вананэ.
— Я свободный человек, где хочу, там и живу! — гордо возразил Самвел.
Вананэ с улыбкой обратилась к мужу:
— Мой Абас, возьмем Самвела с собой в Норберд! Закарэ не будет возражать, я уверена…
Захарий ответил:
— Конечно нет! В чем я могу, дорогая, отказать тебе, да еще в день твоей свадьбы? Пусть верный Самвел живет у вас!
Самвел, насупившись, посмотрел на царя Абаса. Потом с суровым видом сказал:
— Пойду проверю коней! Здешние бездельники-конюхи и седлать-то как следует не умеют!
Глава XX. ГРАФ ЛОТАРИО КОНТИ
В небольшой комнате каменного дома, скрытого густой зеленью сада, где-то на окраине Тбилиси, сидел пожилой монах в одном подряснике и босой, низко склонившись над столом. Убористым почерком он писал на длинном свитке пергамента. Джованни Фрателли (первое донесение которого в Папскую курию было перехвачено цхумскими таможенниками и потом попало в руки Заала Саварсалидзе) строчил очередное послание в Рим. К посланию почтенный падре прилагал слезную мольбу о незамедлительном отзыве его из страны георгенов.
Восемнадцать лет назад молодой Джованни прибыл в столицу георгенов из Вечного города[119], полный радужных мечтаний и честолюбивых мыслей. Фрателли, однако, не сумел оправдать надежд Папской курии. Георгены продолжали придерживаться еретической греческой веры, а армены крепко стояли за свое монофизитское лжеучение. Годы состарили миссионера, стан его согнулся, черная борода поредела и стала пегой. И ныне больше всего на свете Джованни Фрателли хотелось бы вернуться в родной Рим.
Фрателли быстро обернулся на сильный стук в дверь. В неширокую створку, отдуваясь, пролезал толстый рыжий монах.
— Laudetur Iesus Christos![120].
Падре Джованни засуетился. Тавризский миссионер фра Грегорио Боттони только накануне вечером прибыл в Тбилиси, по пути в Рим. Он-то и должен был отвезти в Папскую курию очередное донесение Фрателли и, как надеялся падре Джованни, посодействовать его мольбе об отзыве на родину.
— Прошу вас, дорогой фра Грегорио, я с самого утра нетерпеливо жду вашего прихода! Как отдохнули с дороги, хорошо ли спали, не беспокоили ли вас блохи — их здесь премного! Прошу, устраивайтесь поудобнее на сем ложе, возьмите подушку!
Рыжий монах уселся на тахту, которая заскрипела под тяжестью тучного тела. Положив пару мутак за жирную спину, он воззрился мутными глазами на падре Джованни.
— Вчера вы были сильно утомлены, дорогой брат. Немудрено! Дороги здесь ужасные, все по горам, совсем как у нас в Калабрии. Вечером я не решился утруждать вас вопросами о том, что нового в Персии, — елейно частил Фрателли.
Фра Грегорио прищурился:
— Одно могу сказать, падре Джованни, — новый властелин Тавриза, король Абу-Бекр — чрезвычайно воинствен! И больше всего на свете ненавидит здешних правителей. Особенно с того времени, как младший брат — соперник Омар, проиграв ему подряд четыре сражения, сбежал сюда, на Кавказ.
— Вы хотите сказать, эмир Омар Амирмиран? — уточнил фрателли.
— Да, тот самый.
— Эмир Амирмиран, прибыв в Шемаху, женился на дочери ширваншаха Ахсатана и получил от него большой феод на границе с Персией.
— Вот как! Теперь понятно, каким образом имеет возможность Амирмиран совершать постоянные набеги на владения своего старшего брата. Тот, конечно, от них в дикой ярости! Недаром же незадолго до моего отъезда он выехал в Багдад к сарацинскому халифу Насиру с большой свитой вазиров и нобилей…
Монах сделал долгую паузу. Фрателли встревожено спросил:
— Но с какой же целью, фра Грегорио?
Боттони понизил голос до шепота:
— В Тавризе толковали, что Абу-Бекр поехал за зеленым знаменем…
— Для… для священной войны?! — заикаясь, прошептал падре Джованни.
— Надо думать, что так, падре Джованни, — серьезно ответил монах. — Именно в этом духе я и буду делать доклад его блаженству кардиналу Конти.
— Как все это неприятно! — простонал Фрателли, расстроенный сообщением миссионера из Тавриза, и с опаской спросил: — А что, если этот дикарь с зеленым знаменем дойдет до Тбилиси? Я ведь могу не успеть получить отзыв из Рима, кардинал-диакон мало интересуется здешними делами…
Боттони с усмешкой ответил:
— Вероятно, падре Джованни, это оттого, что вы не смогли надлежащим образом заинтересовать кардинала!
Не обращая внимания на пущенную шпильку, Джованни Фрателли продолжал упавшим голосом:
— Как вы думаете, фра Грегорио, не следует ли предупредить георгенов о военных намерениях Абу-Бекра?
— Ни в коем случае, падре Джованни! Шпионов у него достаточно, предателей здесь немало найдется, и тогда нашим отцам в Тавризе сильно достанется, — забеспокоился приезжий.
— Хорошо, я нем. Однако, дорогой фра Грегорио, прошу вас, ускорьте ответ от Святой курии, очень прошу! — твердил со страхом Фрателли.
Ошибались оба почтенных миссионера. Кардинала-диакона Лотарио Копти всегда глубоко интересовали события на Востоке. Но дело было в том, что он уже не состоял государственным секретарем Латерана по иностранным делам…
Джиованни Лотарио Конти, сын графа Тразимундо Конти, родился в Риме в 1161 году. Наследственные владения не обеспечивали ему ни особого положения, ни достаточного богатства, и граф Тразимундо был оттеснен на второй план более могущественными римскими семьями — Орсини, Франджи-пани, Колонна, Савелли. Возвысить род Конти суждено было Джиованни Лотарио. Он получил образование в Парижском и Булонском университетах и в 1185 году был рукоположен в священнослужители. Быстро выдвинувшись благодаря блестящим способностям и родственным связям, Конти в 1187 году был назначен на должность субдиакона — папского казначея.
В 1190 году начался третий крестовый поход, — предстояло отплатить султану Салах-ад-дину за кровавый разгром крестоносцев при Хиттине и отвоевать обратно «Гроб Господен». Крестоносное воинство должно было выступить под началом двух венценосцев — короля английского Ричарда Львиное Сердце и французского — Филиппа-Августа. Третий вождь похода — германский император Фридрих Барбаросса на пути в «Святую землю» бесславно утонул в реке Каликадн в Киликийской Армении.
Папская курия приняла самое деятельное участие в организации крестового похода, и ей нужны были энергичные, умные люди. Папа Климент III, дядя Джиованни Лотарио по матери, произвел племянника в том же году в кардинал-диаконы. Новый государственный секретарь по иностранным делам, разбирая архивы, нашел сообщения патера Фрателли из Тбилиси о разных кавказских делах и сделал для себя ряд важных выводов. Но практических результатов ни для дела, ни для самого Фрателли не оказалось. В 1192 году аристократическая семья Орсини, враждебная графам Конти, захватила папский престол и новый папа Целестин III немедленно снял кардинала Конти с его высокого роста. В тихом уединении в родовом поместье Ананья опальный кардинал много читал и размышлял о судьбе католической церкви, как бы созревая для будущей кипучей деятельности, которая должна была прославить этого крупнейшего церковного деятеля.
Незадолго до опалы кардинал-диакон Конти имел беседу с каноником Бартоломео Кастраканти, письмо к которому