После смерти Саварсалидзе всех зарубежных лазутчиков передали в ведение войска, где эту тайную работу возглавлял заместник амирспасалара. По рекомендации вазира Чиабера на эту должность был назначен начальник дворцовой охраны Цихишвили. Это было большой ошибкой. Князь Заза оказался беспечным человеком и растерял большую часть лазутчиков. Лишь донесения Кулихана продолжали поступать в обычном порядке, раз в месяц. Сообщения Кулихана были успокоительные, ничего в Тавризе как бы и не происходило. Цихишвили раскручивал узкие ленты пергамента и спокойно подшивал донесения в особую кожаную папку, а затем прятал папку в большой железный сундук. В последний раз князь Заза соблаговолил побеседовать с посланцем месхом:
— Каждый раз одно и то же пишет ваш Кулихан! Ты ему скажи — если нет ничего нового, можете зря не приезжать. Что попусту тратить пергамент, раз у вас в Иране все тихо и спокойно?
— Слушаю, патроно, — ответил Шалва и пустился в обратный путь.
Смбат очень скучал в отсутствие своего друга. В свободное от работы время он сидел у входа во двор дома и наблюдал за уличной жизнью. Однажды вечером, когда обычно утихает городской шум, послышались необычайные звуки. Гремели барабаны, трубили трубы, раздавались клики многочисленной толпы. По улице к дому Кулихана, который отсутствовал, находясь в поездке по своим делам, приближалось торжественное шествие. Впереди шел большой слон с позолоченными бивнями, украшенный разноцветными конскими хвостами. Со спины слона свешивался огромный священный ковер. За слоном двигались вооруженные всадники. Под богатым балдахином несли большое зеленое знамя. Сзади выступали улемы, вертелись в экстазе дервиши, шла большая толпа айаров[125], воинственно завывая:
— О, Мухаммед! О, Али! Джихад!
Смбат уже несколько лет проживал в Тавризе, бегло говорил по-персидски и сразу понял зловещее значение процессии.
— Зеленое знамя пророка… Джихад… Но это значит — война!
Ночью приехал из Тбилиси Шалва. Когда он передал другу разговор в Тбилиси с князем Цихишвили, Смбат, предостерегающе подняв палец, прошептал:
— Кулихан обманывает — сегодня я видел зеленое знамя пророка на улице…
— Война?! — с ужасом произнес Шалва. — Но тогда и мы с тобой, Смбат, тоже изменники родины. Нет нам прощения!
Смбат побледнел. На его горбоносом лице, покрытом юношеским пушком, появилось выражение растерянности:
— Ты прав, мой Шалва! Что делать?
— Бежать скорее из Тавриза. Этой же ночью, пока Кулихан не приехал.
— Как, оставить подлеца без мщения?! — с гневом воскликнул Смбат.
— Сейчас не до мести! Надо скорее предупредить наших…
— Но что им сообщим? Что видели зеленое знамя? Какие мы тогда лазутчики? Разве этому нас учили? — возразил Смбат.
— Хорошо, останемся на один-два дня и постараемся узнать у воинов, когда они отправляются в поход и сколько их собралось, — согласился Шалва.
До рассвета не спали друзья и с утра бросились на базар. Воинов там оказалось очень много. Они покупали разные нужные для похода вещи — кремни, огнива, иголки, нитки, чинили доспехи, оттачивали клинки. Молодые лазутчики быстро установили, что передовые части выступают на следующее утро и что войскам у атабека нет числа. Их столько, что они заполнили весь Атрапатакан…
Когда, обернув войлоком копыта коней и вооружившись кинжалами, Шалва и Смбат стали выводить из конюшни лошадей, им внезапно в глаза ударил свет потайного фонаря:
— Куда вас, Аллахом проклятых, несет ночью шайтан?
Вернувшийся из поездки Кулихан стоял посередине двора.
Шалва шел впереди. Быстро обнажив кинжал, месх, как барс, прыгнул и вонзил кинжал в горло сарафа. Кулихан захрипел и повалился наземь. Подскочивший Смбат сильным ударом кинжала отрубил голову бывшему хозяину, спрятал ее в кожаный мешок:
— Надо привезти с собой голову изменника! Иначе нас повесят как соучастников…
Бесшумно открыв ворота, лазутчики скрылись в темноте ночи.
Глава XXII. НАШЕСТВИЕ
Впереди шли конные сотни воинственных дейлемитов, табаристанцев и курдов со склонов Эльбурса. За ними в походной колонне двигались многочисленная пехота, вассалы и союзники со своими конными отрядами. Прославленный Сатмаз-ад-дин вел отборное войско — гулямскую гвардию[126] и наемный корпус хорасанских панцирников. За ними ехал сам Абу-Бекр в сопровождении младшего брата Узбека и близкого родича — марагинского атабека Арслана Аксанкорида, прибывшего из крепости Равандуз с большим отрядом конных стрелков. Следом двигались походные камнеметы и огромный обоз — десятки тысяч вьючных верблюдов, мулов, арбы с припасами и снаряжением, гарем атабека, лагерная обслуга — пленные и рабы…
Наступала воинственная Азия! Та самая, что, ряд веков давя и удобряя своими и чужими костями равнины и предгорья Кавказа, кровью захлестнула высокую культуру его народов, в десять раз сократила численность населения Грузии и Армении, разрушила почти все города и до начала XIX века удержала в их пределах феодальный строй, отягченный иноземным и иноверным гнетом.
Громоздкое воинство продвигалось медленно. Лишь через несколько дней Абу-Бекр с главными силами подошел к Каравазскому мосту на Араксе. Широко разлившаяся от талых снегов и летних дождей река стремительно катила буро-коричневые волны, унося вырванные водой деревья и кусты.
К берегу подскакала большая конная группа. Впереди всех, на кровном скакуне, в зеленом тюрбане с крупным алмазом и в богатых хорасанских доспехах, маячила фигура Абу-Бекра. К нему подъехал начальник заставы на мосту — мрачный перс в кольчуге и остроконечном шлеме.
— Никто не переправлялся через реку за эти дни? — крикнул атабек.
— При нас никто, великий султан, — почтительно доложил перс.
Абу-Бекр поморщился. Он остерегался этого громкого титула, помня о печальной участи дяди Кызыл-Арслана.
— Ну а до вас? Что говорит бездельник смотритель моста? — снова вопросил атабек.
— За день до нашего прихода двое вооруженных всадников подъехали к мосту и, не заплатив пошлины, проскакали на ту сторону, умчались к Байлакану, — угрюмо ответил начальник заставы.
«Не лазутчики ли?» — задумался атабек. Если проклятые курджии раньше времени проведают о походе на Тифлиз, они успеют подготовиться. На густо заросшем волосами лице Абу-Бекра мелькнула нерешительность. Но уже через секунду атабек встряхнулся и властно крикнул военному везиру Нидхам-ал-Мульку:
— Во имя аллаха! Начинайте переправу…
Солнце уже клонилось к закату, когда в воротах Дорийского замка раздался конский топот и в замковый двор влетел всадник. Бросив поводья подбежавшему слуге, он стремительно поднялся по парадной лестнице.
Подняв голову на шум шагов, Захарий удивился появлению пятисотника Вардана — старого служащего родовой конницы.
— Беда, ишхан! — пересохшими губами с трудом выговорил пятисотник Вардан. Запыленная одежда и утомленный вид показывали, что старый воин скакал в Лори без отдыха весь день.
— Садись, Вардан, выпей вина, передохни. Рассказывай, что случилось в Тбилиси? — спокойно спросил амирспасалар.
— Бубакар[127] с большим войском переправился через Аракс.
Это была грозная весть.
Амирспасалар поднялся во весь исполинский рост, спросил Вардана:
— Почему прозевали Бубакара?
Ответа не ждал, усмехнулся. В самом деле, откуда честный пятисотник мог знать о всех промахах его заместника Цихишвили, ведавшего лазутчиками?
— Однако беспечно живут мои спасалары в Тбилиси! Но что собирается делать аланский воитель?
— Сослан в бой рвется — храбрый он человек. Да что в нем одном толку? — с горечью ответил Вардан. Старый воин явно чего-то недоговаривал.
— А где князь Цихишвили? — спросил Захарий, в уме что-то подсчитывая.
— В Кутаиси, ишхан Закарэ, собирает имерское ополчение, — докладывал Вардан.
— Еще только собирает? А что делают другие спасалары — Ахалцихели, Махатлидзе, Торели?
— Тоже собирают войска Картли, Месхети. Тебя ждут, ишхан! Но… — Вардан замялся.
— Говори! — в голосе амирспасалара зазвенел металл.
Вардан пробормотал:
— При дворе некоторые люди считают — надобно договориться с Бубакаром! Твой высокородный брат, князь Иванэ, просит тебя немедленно вернуться в Тбилиси. Бубакар посла прислал из Тавриза к царице Тамар, требует…
— Что может требовать проклятый обрезанец от великой царицы Картли? — повысил голос амирспасалар.
Вардан оробело прошептал:
— Царицу в жены себе как будто требует…
Захарий подскочил к пятисотнику:
— С ума сошел, что мелешь, Вардан?!
— Истинная правда, ишхан. И некоторые люди при дворе болтают, что придется согласиться… — уверял полузадушенный Вардан.
— Согласиться?!
Амирспасалар бросил трепать неповинного пятисотника. Подбежал к окну, высунул голову. Громовой раскат пронесся по всему замку:
— Вахрам!
— Здесь я, ишхан! — отозвался откуда-то старый комендант.
— Объявляй боевую тревогу! Три дыма!
Вскорости все горное плато опоясалось черными дымами. Немного погодя со дворов многочисленных селений Дорийской степи стали выезжать в боевом снаряжении всадники. К замку стягивалась знаменитая конница Мхаргрдзели.
В ранней предутренней мгле с Коджорского спуска показался дремотный Тбилиси. Восток розовел безоблачной зарей, предвещая погожий день. По каменистой дороге крупной рысью двигался трехтысячный конный отряд. Всадники ехали молча, утомленные тяжелым ночным маршем. Ветер колебал голубое полотнище с вздыбленным золотым львом. Путники испуганно прижимались к стенам оград и зданий при виде мчащейся конницы… Бурей несся к городу разгневанный полководец.
Во двор Исанского дворца амирспасалар въехал на полном скаку. За ним следовала обычная свита — Ростом со знаменем, пятисотник Вардан и охрана. Из дворца на парадную лестницу выбежал министр двора. С тревогой взглянув на омраченное лицо брата, Иванэ крепко обнял его: