— Наконец-то, Закарэ! Заждались мы тебя…
— Где Сослан?
Резкий тон Захария встревожил министра двора, и он быстро зашептал:
— У себя в покое! И спасалары все собрались. С нетерпением ждут твоего приезда…
На гневном лице амирспасалара на мгновение мелькнула легкая усмешка. Он быстро прошел в распахнутые настежь двери. Иванэ следовал за ним.
В большом покое Давид Сослан сидел за столом и уже некоторое время внимательно прислушивался к шуму во дворе. Но вот в коридоре послышались тяжелые шаги. Сослан выпрямился и застыл, сделав строгое лицо.
Амирспасалар отдал короткий поклон мужу царицы. Сослан встал. Сделав два шага в сторону неподвижно стоявшего Захария, произнес с чарующей улыбкой на красивом лице:
— Спасибо, мой Закарэ, что вовремя приехал! И я, и Тамар с нетерпением тебя ожидали… — и приветливо протянул руку.
Амирспасалар нехотя ее пожал, сухо ответил на приветствие:
— Выполняю мой долг амирспасалара, батоно Давид! Так что благодарить меня не за что… — И, обернувшись к брату, сурово спросил: — Всем ли эриставам[128] царские приказания разослали? Как собирается мтаварское ополчение? Где гвардия, кипчаки? Собирает ли месабджрет-ухуцес[129] хлеб для воинов и корм для коней?
Сослан ответил за оторопевшего от вопросов министра двора:
— Гвардейцы и кипчаки Савалт-хана у Красного моста, на реке Кция, стоят, амирспасалар. Охраняют переправу. Картлийские и кахетинские знамена понемногу начинают собираться. Ждем ширваншаха Ахсатана с Амирмираном и имерских эриставов вместе с амирахором Цихишвили. Зерно и сено везут день и ночь к лагерю у моста.
Амирспасалар недовольно заметил:
— Вижу, время здесь теряете! Прозевали Бубакара — теперь народ будет безвинно страдать… Пошлите немедленно гонцов ко всем неприбывшим эриставам, предупредите, что за малейшее опоздание строго буду взыскивать!
Снова обернулся к Иванэ, произнес грозно:
— Проследи, Иванэ, за языками царедворцев. А то поставлю на базаре виселицу, начну пачками вешать твоих болтунов и трусов!
Министр двора побледнел, услышав упреки брата. Но тот уже обратился к Сослану. Усмехаясь в усы, сказал более спокойным голосом:
— Мы покажем Бубакару, как сватов к царице Картли посылать!
От неожиданных слов лицо Сослана радостно и несколько смущенно вспыхнуло. Отлегло от сердца и у министра двора — разговор со вспыльчивым амирспасаларом стал принимать более мягкий характер. Оправившись от неприятного впечатления, Сослан любезным жестом пригласил обоих братьев Мхаргрдзели к столу. Захарий сел и глубоко задумался. В покое наступило молчание.
— Когда Бубакар через Аракс переправился? И сколько войск он ведет с собой? — спросил наконец амирспасалар.
— Порубежники доносят — переправу через Каравазский мост он начал пять дней назад. Войска у него — без числа! — ответил Сослан.
Амирспасалар насмешливо фыркнул:
— Нечего сказать, точные сведения! Но почему проклятый Кулихан не прислал вовремя сообщения о том, что Бубакар готовится выступить?
— Кулихан убит за измену своими же связными. Они первые прискакали на границу, подняли тревогу, привезли отрубленную голову предателя…
— Вот как! Значит, я не прав — вашей вины тут нет, виноват мой заместник! А связные — молодцы! Надо их наградить, Иванэ…
Подумав некоторое время, амирспасалар сказал Сослану:
— Начнем военный совет. Прикажи, батоно Давид, пусть войдут спасалары.
Большой царский покой быстро заполнился военачальниками. Присутствовал весь цвет грузинского войска. Первыми вошли убеленные сединой Кахабер Кахаберидзе и Рати Сурамели. Захарий встал с места и с низким поклоном приветствовал маститых воителей, пожелавших присутствовать на военном совете. Князь Кахабер отечески обнял молодого полководца, тихо молвил:
— Вся ответственность за Картли лежит ныне на тебе, мой мальчик! Не посрами же славы великого отца…
Когда все спасалары расселись, Захарий открыл заседание совета. Обрисовав создавшееся опасное положение страны вследствие измены лазутчика и близости многочисленного врага, уже вступившего в пределы Аррана, амирспасалар стал развивать план военных действий.
— В долину Аракса Бубакар не пойдет — там трудно в эту пору прокормить многочисленную конницу да и грабить некого, все города в Айрарате сейчас в руках его союзников и вассалов. Двинувшись через Каравазский мост в Арран, он избрал наивыгодный путь. Конечно, по дороге его орды займутся грабежами сел и деревень Дизака, Муханка, Хачена и других армянских пограничных областей, и к Гандзе атабаг с главными силами раньше пяти-шести дней не подойдет. Но его передовые конные части, вероятно, уже находятся на подступах к городу… Пусть занимает враг Гандзу! Там эмиром сидит его друг и вассал, нам нельзя попадать между двух огней — и город осаждать, и с Бубакаром сражаться. Дальше Бубакар пойдет на Шамхор и Тбилиси, по равнине мимо гор, по правому берегу реки… — После небольшой паузы бросил решительно:
— При огромных обозах и множестве пехоты Бубакар неизбежно растянет походные колонны и на Шамхорских высотах захочет навести порядок в войсках! Вот мы и спутаем ему карты, дадим встречный бой на поле перед Шамхором…
Осторожный Чиабер Торели стал возражать:
— Батоно амирспасалар, Шамхор весь в садах и река с обрывистыми берегами, а городская ограда — на возвышенности. Если Бубакар там укрепится, трудно будет брать Шамхор!
Амирспасалар спокойно ответил:
— А мы его из садов выманим! Согласны ли с моим планом, господа спасалары?
Сдержанный гул голосов подтвердил одобрение слов Захария. Двери зала распахнулись. Амирэджиби возгласил:
— Царица великая, опора мира и веры!
Все встали. В зал вошла Тамар. На бледном лице правительницы Картли читалась большая тревога. Воспаленными от бессонницы глазами она оглядела присутствующих спасаларов. Прямо смотрели суровые загорелые лица, полные решимости. Немного отлегло от сердца…
Простая речь Тамар понравилась закаленным в боях воителям, людям трезвых мыслей, полагающимся только на силу мышц, воинский опыт и бранную доблесть. Призвав всех военачальников выполнить свой долг и мужественно отразить нападение грозного врага, Тамар обратилась к амирспасалару:
— Я считаю, что амирахор Цихишвили своей беспечностью поставил под угрозу безопасность царства нашего. Надо его сменить! Кого же ты предлагаешь назначить заместником, князь Закарэ?
— Спасалара Торели, государыня! — не раздумывая, ответил Захарий.
— Согласна. Подготовь указ о его назначении, я подпишу.
На этом заседание военного совета закрылось.
Глава XXIII. НАРОДНАЯ ВОЙНА
Абу-Бекр всегда считал, что «война должна питать войну же!». Иначе говоря, поголовный грабеж вражеских областей должен обеспечивать питание людям и коням, а пленные и всякая другая добыча вознаградят пехлеванов. Однако осторожный военный везир Нидхам-ал-Мульк был иного мнения о предстоящем походе и осмелился это высказать на совете в Тавризе.
— Великий из великих знает, что поход в Гурджистан мы начинаем, с помощью Аллаха, до жатвы. А стало быть, у гяуров сейчас в закромах пустовато! Муку и ячмень придется везти с собой…
— А мясо? — проворчал недовольно атабек. — Ты забыл о тучных отарах, что пасутся на склонах гор!
— Мясо добудут мои джигиты! — уверенно вскричал смелый Сатмаз-ад-дин.
— Хоп! — и атабек закрыл военный совет.
Немного хозяев богаче старого Серопа насчитывалось в большом селе, что находилось у выхода реки Хачингэт на Утикскую равнину. Каждую весну два вецкэ[130] выводили в поле старшие сыновья, а на пастбищах триста овец стерегли младшие. Сам Сероп был пчеловодом и ежегодно вывозил на летовку до пятидесяти ульев. И хоть осенью и обсчитывал безбожно наглый княжеский управитель Богос и не забывал тер-Саргис взимать «божью десятину» и подношения по праздникам, все-таки кое-что семье оставалось…
Жил Сероп, высокий мускулистый старик, с обликом и повадками ветхозаветного патриарха, в дедовском доме и строгий порядок держал среди многочисленного потомства. В это погожее июньское утро, покончив с сенокосом, семья отдыхала на дворе. Под кроной вековой туты глава дома неторопливо отдавал распоряжения по подготовке жатвы:
— Косы и серпы отобьешь сегодня же, Торос. А ты ярмо у молотильной доски почини! — обратился Сероп к другому сыну.
Дробный топот копыт прервал наставления старика. Во двор на взмыленном коне влетел младший сын — чабан. Кровь текла по его загорелому лицу.
— Беда, отец! Дейлемиты убили Мацака, всех овец угнали, — прохрипел чабан и свалился замертво с коня.
Сначала все окаменели. Потом старая мать подскочила к упавшему сыну, схватила в объятия, заплакала, запричитала:
— Вай! Убили сыночков, убили!..
В один голос, как эхо, царапая лица, запричитали и остальные женщины:
— Вай! Мацак-джан!
Встав с места, Сероп сдвинул густые брови:
— Рану промой, мать, перевяжи! — С тревогой стал прислушиваться к шуму на улице. Быстро вышел за ворота.
В селе уже стояла тревога. С криками бегали жители, выгоняя из хлевов скот, торопливо грузили скарб на арбы. По улице проскакал небольшой отряд — убегал княжеский управитель со своими подручными. «Спасаются в Хоханаберд, к ишхану Григору!» — с горечью подумал Сероп. Вернувшись, он громко закричал близким:
— Собирайтесь! Чего ждете?
Поздно! Бешеным наметом, оглашая воздух гортанными криками, в село ворвались многочисленные всадники в косматых папахах…
Дым низко стлался вдоль сельской улицы. Горели подожженные обозленным врагом пустые сараи. За околицей, поднимая густую пыль, мычала угоняемая скотина. На улице стояли опрокинутые арбы — и быков и самое ценное из скарба забрали дейлемиты. Кое-где у ворот лежали на земле побитые собаки — они честно сражались за своих хозяев. Из домов доносились выкрики, причитания женщин. Оплакивались убитые и угнанные в плен люди. На крыльце своего дома, охватив руками седую голову, сидел старый Сероп, весь отдавшись горю по убитым сыновьям, по разоренному дому…