— А где мне еще быть, Самвел? — смеясь ответил Захарий. — В обозе оставаться, что ли, вьючных мулов пасти?
Тут в разговор вмешался Парсадан:
— Не смейся, патроно, старый сомхитар правду молвил! Береги свою жизнь, она наша, а не твоя…
Растроганный солдатской заботой, амирспасалар негромко пояснил:
— Вот потому-то, Парсадан, что моя жизнь принадлежит всему народу, я впереди всех и должен биться!
Парсадан хотел что-то возразить. Но тут в лунном свете появилась конная фигура, Торели негромко доложил:
— Уже вторые петухи пропели, государь амирспасалар! Дозволь людей поднимать… За конями я уже послал, скоро коноводы их подведут…
Начинался тяжелый ратный день.
Светало. Июньское солнце озарило обширную равнину и темные ряды войск. Боевые распорядки союзной армии были развернуты в десяти стадиях от городских ворот и моста через реку Шамхор.
В первой линии, прямо перед высотами, находилась месхская пехота эриставств Самцхе, Джавахети и Тао-Кларджети, вооруженная луками, стрелами, короткими мечами и кинжалами. Несравненные лучники, гордые месхи, никому не уступали права первыми начинать бой. Ими командовали Захарий Аспаанидзе и братья Григолидзе.
Во второй линии стояла главная ударная сила — тяжелая конница под личным командованием амирспасалара. В первом эшелоне, в развернутом полковом строю, находились латники гвардии, вооруженные длинными мечами и копьями, под начальством Шалвы и Иванэ Ахалцихели. Во втором эшелоне, в том же строю, стояла прославленная дорийская конница, которой командовал князь Иванэ. Позади первых эшелонов темнела большая масса эриставской конницы — абхазы, имеры, сваны, рачинцы, карталинцы, кахетинцы и эретцы во главе со своими эриставами. Справа располагались легкоконные ширванские полки Амирмирана. В третьей линии, в десяти стадиях от главных линий, стояла запасная конница Давида Сослана — аланы и кипчакские туманы Савалт-хана.
На холме под голубым знаменем со львом высилась конная фигура амирспасалара. Рядом с ним стоял наготове у стогов сена сотник Ростом. Властным голосом отдавал амирспасалар последние приказания. Заметив царя Абаса с неизменным Самвелом, он ободряюще крикнул юному зятю:
— Первый бой — первое крещение витязя!
Абас улыбнулся.
Захарий обратился к спасалару гвардии Ахалцихели:
— Возьмешь царя к себе, Шалва! — И тихо добавил: — Не отпускай его от себя ни на шаг, молодость горяча!
— Рядом со мной будет сражаться, патроно амирспасалар! — понимающе отозвался Ахалцихели.
Захарий поднял руку, подавая знак к началу сражения. Ростом быстро высек кресалом огонь и поджег первый стог сена.
— Слушай, Нидхам, в день боя, когда смотришь на стоящее перед тобой вражеское войско, смейся и говори своим пахлеванам: «Кто они, каково их происхождение? Вот сейчас мы их истребим!» — поучал Абу-Бекр своего военного везира, с помощью нукеров осторожно спускаясь с коня (он был тучен и малоподвижен).
Во дворе Шамхорской мечети, у входа в знаменитый минарет[134], атабека с низкими поклонами встретило местное духовенство. Вокруг столпа, на большой высоте, вилась арабская победная надпись с именами грузинского царя Баграта III и его полководца Липарита. Надо было осмотреть местность с минарета. Кивнув головой муллам, атабек проследовал за поджарым везиром внутрь минарета, сопя, стал подниматься по витому ходу. Когда Абу-Бекр, тяжело отдуваясь, вышел на узкую площадку с перилами и оглядел простирающуюся внизу равнину, он сразу забыл свои высокомерные советы… По ту сторону реки, на обширном ровном поле, сколько мог охватить его взор, в лучах восходящего солнца темнели стройными рядами полки курджиев.
Впереди стояли длинные пехотные цепи. Далее виднелись густые колонны панцирной конницы, а на правом крыле — легкоконные отряды под знаменем с полумесяцем.
Атабек почувствовал, как по телу прошел легкий озноб, с ненавистью прошипел:
— Проклятый Омар! Сам Эблис надоумил его связаться с презренными курджиями! Успели-таки подготовиться к бою…
Сделав усилие над собой, Абу-Бекр стал оглядывать равнину с высоты. По Гандзакской дороге, поднимая желтую пыль, непрерывно подходили войска. Их многочисленность несколько успокоила Абу-Бекра. «Нас, по крайней мере, вдвое больше! Пусть курджии с негодным Амирмираном храбрятся. Все равно раздавим!» Он обернулся к везиру:
— Нидхам! А ты правильно разместил серхенгов?
— О, Щит ислама, лучших людей я послал на правое и левое крыло, как нас учили старые сепахсалары! — заверил Нидхам-ал-Мульк и начал подробно перечислять имена серхенгов.
Атабек нетерпеливо прервал его:
— С лучшими людьми стань позади войска, Нидхам! Если бой дойдет до тебя, крепко бейся, до смерти! Ибо, кто приготовился к смерти, того с места не сдвинешь… — С этими мудрыми словами атабек стал спускаться, осторожно протискиваясь грузным телом по крутым виткам лестницы минарета.
Под большим деревом у южных городских ворот Абу-Бекра ждали эмиры и серхенги. Нукеры держали наготове оседланных скакунов.
Увидя приближенных, бездействующих в ожидании его приказаний, атабек обозлился. Садясь на поспешно поданного берберийского жеребца и разбирая поводья, Абу-Бекр раздраженно выкрикнул:
— Чего вы здесь стоите без дела, эмиры? Или вас ослепил Эблис? Разве не видите, что пехота курджиев уже двинулась с места?! Нидхам, почему молчат камнеметы, что делают пешие лучники?
— По повелению великого султана, пеших табаристанцев и дейлемитов с камнеметами я поместил на берегу реки в садах. Сейчас они сомнут гяуров! — заверил везир.
Атабек поморщился, как всегда при упоминании опасного титула, но сейчас было не до того. Начинался бой…
— Скачи к ним, Нидхам, и еще раз крепко накажи серхенгам — пусть не вздумают выходить из укреплений навстречу курджиям, пока не взовьется знамя пророка! Пусть стреляют по врагу, наносят ему сильный урон. Я еду с Сатмаз-ад-дином к коннице…
Атабек пустился вскачь туда, где за Шамхором в ожидании боя стояла тяжелая конница. Многочисленная свита вразброд поскакала за ним.
Увидя условленный сигнал — столб дыма на холме, Аспаанидзе повел в наступление пехотные цепи. Впереди шли стрелки, держа каждый на левом плече длинный лук и пучок стрел в правой руке. За ними размеренной поступью двигалась остальная горская пехота. Дойдя до крутого левого берега реки Шамхор, лучники остановились, вздели тетивы и с расстояния трехсот шагов пустили тучу стрел в показавшегося из укрытий противника. Враги немедленно ответили залпом из камнеметов и поранили несколько человек. Тогда Аспаанидзе, обнажив меч, первым стал спускаться к пойме. За ним неотступно следовали братья Григолидзе. Горская пехота, держа наотвес короткие копья, проворно скатывалась с кручи берега вниз и, пробежав по пойме к руслу реки, стала переправляться по пояс в воде, под градом стрел и камней. Месхи дружной стрельбой из луков старались поддержать свою пехоту, которая уже карабкалась по склону противоположного берега. На ограде города у ворот взвилось большое зеленое знамя. Ярко горел на солнце золотой наконечник. По этому знаку из садов, из-за городской ограды высыпала многочисленная вражеская пехота и обрушилась на горцев, сминая их числом. Слева и справа показались конные отряды. Аспаанидзе яростно схватился с серхенгом пехоты, свалил его могучим ударом меча и оглянулся назад. Горцы под натиском превосходящих сил врага медленно откатывались к левому берегу, устилая своими и вражескими телами каменистую пойму реки Шамхор.
Амирспасалар с холма напряженно следил за действиями Аспаанидзе. Увидя поднятое над оградой зеленое знамя и последовавшую яростную вылазку, он поспешил приказать поджечь второй стог сена. Два черных столба дыма четко встали в воздухе. Увидя их, Аспаанидзе радостно закричал:
— Мужайтесь, храбрецы! Сейчас наша конница примется топтать врага!
Сепахсадар Сатмаз-ад-дин уже выводил под личным наблюдением атабека конницу по отлогому берегу реки в поле. Полки за полками разворачивались в десятиколонном строе на равнине, затопив все пространство перед Шамхором между предгорьем и рекой. Их было много, тяжеловооруженных мусульманских всадников, собранных отовсюду — от Нишапура до Мосула, гораздо больше, чем было конницы у амирспасалара. И все же стоявший на холме Захарий облегченно вздохнул. Он правильно угадал! Враг сам шел на нужное место, где ему не было возможности развернуться в полную мощь для охвата противника…
Снова взревели боевые трубы на холме у стяга главнокомандующего, призывая конницу приготовиться к атаке. Опустились копья первых рядов. Всадники выхватили и приставили мечи к плечу. Быстро съехав с бугра, Захарий стал впереди гвардии, которой он командовал несколько лет. За ним на огромных конях — братья Ахалцихели.
Высоко подняв тяжелый меч, амирспасалар воскликнул громовым голосом:
— Вперед! Вперед, за отчизну!
Тысячеголосый боевой клич прокатился по равнине:
— Вперед! Вперед!
Колонна тяжелой конницы двинулась шагом, сделала заезд левым плечом и, выстроившись фронтом против врага, пошла в атаку, наращивая рысь. Справа скакали легкоконные полки Ширвана.
Гвардейцы в тяжелых латах на рослых конях мчались тесной стеной за амирспасаларом, быстро уносившимся вперед на караковом скакуне. За гвардией летела дорийская конница и тяжело двигалась огромная масса эриставских отрядов.
Скоро густые облака пыли скрыли поле сражения и атакующую конницу. Высоко поднятое сильными руками Ростома голубое знамя с вздыбленным львом неотступно следовало за амирспасаларом, словно рея в воздухе над пологом пыли.
Атабек все-таки опоздал. Сатмаз-ад-дин еще только выводил в поле конницу, когда Захарий начал свою знаменитую атаку. А по непреложным законам встречного кавалерийского боя, Сатмаз-ад-дин должен был без замедления мчаться со своими конниками навстречу врагу. Но курджийская конница уже имела преимущество в ходе, когда сомкнутыми рядами, колено к колену, врубилась в толщу вражеской кавалерии. Яростно атаковали и ширванские полки. Впереди всадников, под знаменем с полумесяцем, лихо мчался Амирмиран, кроша конницу врага. В густой пыли сверкали пики и сабли, слышались яростные крики и дикое ржание коней.