Чья — то фигура загородила тусклый свет из окошка с толстой железной решеткой, и хриплый, но довольно приятный тенор громко запел:
Рим и всех и каждого
Грабит безобразно,
Пресвятая курия —
Это рынок грязный.
К папе ты направился?
Ну, так знай заранее —
Ты ни с чем воротишься,
Если пусты длани.
— Заткнись, проклятый еретик! Не то получишь стрелу в рожу… — раздался зычный окрик со двора.
Фигура озорно свистнула и спрыгнула с подоконника. Обернув грязное, заросшее волосами лицо, человек скривил щербатый рот в подобие улыбки:
— Злится проклятый папист! Как будто не безразлично — получить стрелу в глаз от болвана-часового или, как каплун, изжариться на костре аутодафе…
Хетумян мрачно воззрился на фигуру, нехотя буркнул:
— Кто таков?
— Школяр из Тулузы. А звать меня Гюг-вагант, — бойко ответил тот.
— А за что ты попал в тюрьму? — продолжал допрашивать Хетумян.
— Carmen nebelle[29], синьор! — подмигнул вагант[30].
— Это еще что такое? — удивился Хетумян.
— Песни против папы. Вы только что прослушали одну из них, — пояснил Гюг и смолк, уставившись на железную дверь.
Тяжелые засовы загремели. В глаза ударил свет потайного фонаря.
— Хетумиано, выходите! — голос тюремщика был необычно любезен.
Когда кардиналу-префекту Рима комендант тюрьмы в числе задержанных за истекшие сутки преступников назвал и имя Гарегина Хетумяна, префект, невзирая на свой высокий сан, смачно выругался:
— Ослы святого Петра! О чем вы думаете, ведь его святейшество лично приказал доставить во дворец этого «еретика»!
Тюремщики быстро привели Хетумяна в надлежащий вид, вернули документы и деньги, отобранные при аресте, и чуть не вскачь доставили во дворец. Привратник в расшитой ливрее провел левантинского купца по длинным коридорам к внутренним покоям. Там его принял дежурный камерарий и после доклада ввел в обширный папский кабинет.
Иннокентий III сидел за столом, покрытым парчовой скатертью, и читал пергаментный свиток. Подняв голову, он внимательным взглядом окинул склонившегося в низком поклоне Хетумяна.
— Приблизься, figlio mio! Нет, туфлю целовать не надо, мы не в церкви… Можешь сесть вон там. Как твое имя?
— Хетумян Гарегин, ваше святейшество, — тихо ответил Хетумян, осторожно присаживаясь на край стула в конце длинного стола.
Из-под опущенных ресниц он осторожно рассматривал могущественнейшего из властелинов Европы. Перед ним был человек небольшого роста, в белом одеянии и в белой камилавке на седеющих волосах, с гордым профилем аристократа и блестящими, молодыми глазами.
— Хетумиано Гарегино? — повторил задумчиво папа. — Похоже на итальянские имена… Ты христианин, сын мой?
— О да, святейший отец.
— Греческой веры?
— Нет, я принадлежу к Церкви святого Григория Просветителя.
Иннокентий III нахмурил брови:
— Монфизит — вдвойне еретик! Хотя…
Папа задумался. Как показывали переговоры легатов с армянским патриархом в Киликии, между еретиками (альбигойцами или катарами) и Армянской церковью с ее крепкой иерархией и верховным главой — католикосом — была существенная разница. Впрочем, дело сейчас было не в догматических разногласиях…
— Расскажи мне, Хетумиано, о народах твоей родины. Кто там царствует ныне? И правда ли, что ваши войска одолели сарацинов в большой битве?
— Сущая истина, ваше святейшество, — степенно подтвердил Хетумян. — Семь лет истекло с того дня, как наше христолюбивое воинство под командованием великого Закарэ разбило бесчисленные полки нечестивого короля Абу-Бекра.
— А много ли воинов у этого вашего коннетабля?[31] — продолжал расспрашивать папа.
— Считают сведущие люди, что одних панцирников, по-вашему рыцарей, под его началом не менее двадцати тысяч, — не задумываясь ответил Хетумян.
— Двадцать тысяч рыцарей?!
Иннокентий в изумлении поглядел на армянского купца:
— Не ошибаешься ли ты, сын мой?
— Нет, святейший отец. Всего у великого коннетабля Закарэ конных и пеших воинов не менее ста тысяч было на поле боя. Ну а у короля сарацинского — вдвое больше, — уверял Гарегин.
Удивился папа. Таким количеством войска не располагал ни один европейский государь, кроме германского императора да еще, пожалуй, французского короля! Но между восточным христианским рыцарством и Римом досадным средостением стояла Византия. Об этом надобно помнить…
— Сын мой, пройди в соседнюю приемную и спроси там каноника Кастраканти. Иди, Господь с тобой! — милостиво закончил беседу папа и начертал небольшой знак креста в воздухе белой рукой с перстнем. Хетумян с глубоким поклоном вышел из покоя римского первосвященника.
После аудиенции у его святейшества престиж купца из Сиса необычайно возрос. Хетумян это сразу заметил, очутившись в приемной, где находились несколько духовных особ. Первым с любезным видом подошел к нему сухонький старичок.
— Предосточтимейший мессер, я весь к вашим услугам! — промолвил каноник Кастраканти. — Располагайте мной. Я уверен, что мы будем друзьями. Пожалуйте ко мне в кабинет, там мы спокойно побеседуем…
В уютном покое преподобного Кастраканти Хетумян почувствовал себя много свободнее, чем в огромном кабинете его святейшества. Разговор со старым церковным дипломатом сразу наладился, и Гарегин стал охотно рассказывать о горах Армении, о ее гордых и смелых обитателях, о богатых торговых городах. С неослабным интересом слушал каноник о далекой христианской стране, изредка делая пометки на листе пергамента.
В кабинет вошел хорошо одетый нобиль в черном берете с длинным белым пером. В руках у него был объемистый пакет с тяжелыми печатями. Поклонившись его высокопреподобию, нобиль со значительным видом возвестил:
— Эстафета его святейшеству от высокоблагородного и могущественного синьора Энрико Дандоло.
Кастраканти встрепенулся. Взяв пакет из рук гонца, он тихо спросил:
— Рыцарственное воинство все еще на Лидо?
— Да, реверендиссимо.
— Голодает?
Гонец помялся, покосившись на Хетумяна, который безучастно глядел в окно.
— Видимо, да, реверендиссимо.
— Все мечтают о походе на Египет благородные рыцари? — не отставал от венецианца каноник.
Нобиль с удивлением взглянул на старого каноника:
— Разумеется, реверендиссимо. Ведь там решено о походе…
От Хетумяна не укрылась усмешка, скользнувшая по желтому морщинистому лицу падре Бартоломео. Еще больше насторожили его следующие слова каноника:
— Будем надеяться, что высокородный маркиз сговорится наконец с монсеньером Энрико! Ответ его святейшества я передам вам, мессер, незамедлительно.
Внимание Хетумяна отвлекла новая мысль. Он стал невпопад отвечать любезному старцу. Беседа еще продолжалась, когда в кабинет вошел другой каноник, помоложе. С учтивым поклоном он сказал левантинцу:
— Мессер негоцианто, вас ждет его блаженство кардинал Бенедикт.
На тонком аристократическом лице кардинала читалась явная досада по поводу неожиданного проникновения какого-то купца из Армении к его святейшеству. Но с темпераментным папой Иннокентием такие случаи происходили нередко. Скрывая обиду, кардинал любезно сказал:
— Сын мой, с тобой хочет познакомиться поближе монсеньор Рандола. Доверься ему, как своему духовнику, будь чистосердечен в показаниях.
Кардинал говорил так, словно Хетумян — лицо подозреваемое. Ухо разведчика сразу это уловило… Прелат с невозмутимым видом продолжал:
— Мне донесли, что по досадному недоразумению ты попал в замок Сан-Анджело. К счастью, ненадолго… Однако берегись, сын мой, римской полиции! Она неумолима и всеведуща. Дай бог, чтобы тебе никогда больше не пришлось увидеть это мрачное подземелье.
Яснее нельзя было сказать.
Впрочем, вид монсеньера Рандолы мог успокоить любого человека, за исключением Хетумяна, нервы которого в этот тревожный день напряглись до предела. За небольшим столом сидел человек в фиолетовой сутане и с открытой улыбкой на румяном лице. Водянистые глаза толстяка при виде армянского купца блеснули. Пухлой рукой он помахал в воздухе.
— Поближе ко мне, мессер Хетумиано! О как бы мне хотелось вас назвать «figlio mio»! Вы другой веры — увы! Но пути господни неисповедимы, и я льщу себя надеждой, что когда-нибудь наши руки встретятся над одной кропильницей со святой водой…
Рандола был многословен и откровенен. Вскоре на столе появилась фляга с кипрским вином и ваза с отменными плодами. Разлив вино по серебряным кубкам, Рандола провозгласил:
— За драгоценное здоровье его святейшества государя-папы! Да будет долгим его правление!
Хетумян охотно выпил за римского первосвященника, который ему понравился простотой обращения. Второй бокал выпили за новое знакомство. Потом монсеньор Рандола шепнул Хетумяну:
— А теперь, carissimo[32], расскажите мне поподробнее, какие дела привели вас в Рим? Неужели вы прибыли в нашу столицу только для того, чтобы продать несколько тюков товара?
Глава III. ФРАНЧЕСКА САЛЬВИАТИ
Слишком далеко отстояла Армения от Латерана, и длинная рука папской разведки не достигала Ани; монсеньор Рандола не мог проверить всех утверждений подозрительного армянского купца. Левантинец стоял на своем — он-де много лет торгует в Киликии и ныне приехал в Рим, чтобы наладить выгодные коммерческие операции. Монсеньор может о нем запросить Сис, до царского двора включительно…
Долгая беседа, перемежаемая дружескими увещеваниями и грозными посулами, закончилась для Гарегина Хетумяна в общем благополучно. Отобрав у него расписку в получении двухсот дукатов от святой конгрегации и выдав на руки лишь половину, монсеньор Рандола обязал Хетумяна в месячный срок отправиться на родину для выполнения его заданий.