— Хорошо, пусть будет по-твоему!
Тамар попрощалась с сановниками, которые стали расходиться. И удержала правителя Армении:
— Закарэ, прошу тебя остаться. И ты останься, Иванэ!
Около топившегося в сырую погоду камина, глядя на огонь, сидели царица Тамар, Давид Сослан и братья Мхаргрдзели.
— Поведай нам, Закарэ, что еще сообщил твой лазутчик. Какова общая сила франгских войск и Венетика? — заговорила Тамар.
— Двенадцать тысяч конницы и восемнадцать тысяч пехотинцев собираются посадить франги на суда этой осенью. А торговых судов у Венетика триста крупных и три тысячи мелких. Сорок пять военных галер охраняют венетикские пределы, — сдержанно ответил Захарий.
— Так. А как ты полагаешь о Византии? — продолжала расспрашивать Тамар.
— Кровавые распри ослепили императорский двор. Давно уже ведут безумную, самоубийственную игру высокомерные басилевсы — недаром их так часто убивают свои же родичи! Злобствуют к другим христианам и отцы греческой церкви. (Тамар подняла брови, но смолчала.) А сил прежних нет у ромеев — все азиатские области, откуда они лучших воинов получали, отошли от Византии. Впрочем, по заслугам идет божье наказание на Константинополь, что ненависть возбудил повсюду!
Тамар прервала амирспасалара:
— Значит, Византия не сможет помешать занятию Понта нашими войсками. Остаются сельджуки…
— Нукардин не простит нам захвата гаваней Понта, моя Тамар, — осторожно заметил Сослан.
— Ты прав, государь Давид, — согласился Захарий. — Я думаю дело это поручить отважным порубежникам Шавшети и Артаани: братьям Григолисидзе и Захарию Аспаанидзе. Остальным же спасаларам надо усиленно готовить главные силы для достойной встречи Нукардина, если он возжелает нанести удар… Но воитель сей посильнее окажется Бубакара! Одних уджских всадников более двухсот тысяч у него насчитывают мои лазутчики…
Малолетние сыновья «счастливейшего» кесаря Мануила Комнина (убитого вместе с престарелым отцом Андроником при дворцовом перевороте) Алексей и Давид были спасены верными слугами и тайно доставлены в Цхуми, откуда их переправили в Тбилиси. Как дальние родичи Тамар, царевичи воспитывались при дворе вместе со знатнейшими юношами. Алексей был уже совершеннолетним, когда его и младшего брата Давида вызвал преосвященный Антоний и под строжайшей тайной сообщил о предстоящем изменении их судьбы. Вскоре обоих царевичей захотел повидать сам амирспасалар.
Захарий зорко оглядел юношей. Горечь изгнания и сиротское положение при тбилисском дворе наложили отпечаток на тонкие, византийского склада лица царевичей. Амирспасалар помнил, что их предки были даровитыми государственными деятелями, хотя далеко не всегда отличались благоразумием, особенно в военных делах.
— Приветствую вас с наступлением новой, счастливой жизни! — дружелюбно сказал Захарий. — По воле великой царицы вам предстоит вернуться на родину и вновь занять трон, отнятый у вашего деда презренными Ангарами.
— Благодарим за добрые пожелания, великий доместик[47],— вежливо ответил по-гречески Алексей.
Младший царевич Давид, более подвижный, не утерпел:
— Патрикий Закария, а скоро мы в поход двинемся?
— Во благовременье, мои царевичи, во благовременье! Недалек тот час, когда мои доблестные войска водворят вас в акрополь Трапезунта… если только не помешает греческий флот! — неожиданно добавил Захарий.
Осмотрительный Алексей, заметив прозвучавшую в голосе амирспасалара озабоченность, осторожно спросил:
— Разве он так силен, флот Византии[48]?
— Когда-то императорский флот сильнейшим был в мире. Но при последних Комнинах он сошел почти на нет. Твой прадед, кир Мануил, все средства тратил на военные походы, и на флот денег ему не хватало. Но своим жидким огнем[49] ромеи могут и ныне наносить чувствительные удары!
— Что входит в состав огня? — заинтересовался Давид. — И как его применяют?
— То большая тайна ромеев. А больше всего его применяют в морских сражениях, сжигая им вражеские корабли. Впрочем, жидкий, или греческий, огонь может быть полезен и при осадах крепостей. Вот нам бы знать его состав!.. — вздохнул Захарий.
Подумав, старший царевич сказал:
— Великий доместик, среди спасших нас верных людей находился Ставракий, что некогда был начальником морского арсенала в Константинополе в звании друнгария[50]. Конечно, ему должно быть известно, как изготовляется жидкий огонь. Ныне Ставракий доживает свой век в Анакопии и бедствует со своими сыновьями. Вели привезти старика для сего нужного дела!
Старый грек с седыми косматыми бровями и длинной пегой бородой исподлобья смотрел на Захария. Сзади с хмурыми лицами стояли два дюжих молодца — сыновья друнгария.
— Патрикий Ставракий, прошу занять место за столом. А молодым людям будет скучно слушать наши разговоры. Ростом, проводи наших друзей в трапезную, — распорядился Захарий.
Друнгарий императорского флота, осторожно присев на предложенный стул, молча глядел на амирспасалара.
— Царевич Алексей указал нам на тебя, патрикий, как на сведущего человека по жидкому огню, — начал прямо Захарий.
Ставракий вздрогнул, но продолжал молчать. На изможденном годами бедствий лице старого моряка читалось беспокойство. Захарий невозмутимо продолжал:
— Решили мы с великой царицей Тамар вернуть Комнинам их дедовский трон и возвеличить верных слуг древнего дома! Наша доблестная конница стоит на границе и ждет только моего приказа двинуться на Трапезунт. Но… — голос говорящего понизился. Нагнувшись к Ставракию, амирспасалар доверительно прошептал: — Для успеха этого дела нам нужен жидкий огонь, патрикий! Сумеешь ли изготовить его со своими сыновьями? Тысячу золотых за это дело выдаст тебе на руки мой казначей. А по воцарении Алексея на престол получишь звание дуки Трапезунтской фемы[51]! Сыновей твоих тоже не обойдем царской наградой…
— Великий доместик, нерушимую клятву в Святой Софии перед иконой Христа Спасителя я давал — до конца дней хранить сию дивную тайну, — прохрипел Ставракий, кося глазами из-под густых бровей. — Не смею я никому ее открыть…
— А ты тайну и не открывай, боже упаси! Изготовь со своими сыновьями-молодцами сколько потребуется оного горючего состава — и делу конец. Соглашайся, патрикий, помоги общему делу! — убеждал Захарий. — И царевичи Алексей и Давид тебе велят то же самое…
Старая ненависть к Ангелам превозмогла. Друнгарий кивнул в знак согласия:
— Пусть по-твоему будет, великий доместик. Когда приступить к делу прикажешь?
— А какие вещества и инструмент тебе надобны, патрикий? Может, что-либо доставать издалека придется? — справился Захарий.
Ставракий вновь замешкал с ответом.
— Да ты мне о составе подробно не рассказывай! Скажи только, какие вещества понадобятся, — успокоил старика Захарий.
— О, для жидкого огня надобно много веществ, великий доместик! Нужны нефть, деготь, смола, сера, разные масла, толченая медь, соки неких растений, яичный белок, армянская соль…[52] — начал перечислять Ставракий.
— А в воде он действительно горит? И как его применяют, Ставракий?
— Огонь сей может гореть и в воде, и ничем его не потушишь. Железные шары с множеством отверстий надо этим горючим составом начинить и в катапульту вставить. Потом мастер зажигает затравку, а когда состав воспламенится, быстро катапульту в действие приводит, и огненный горшок летит на врага, все сжигает! — с жаром поведал Ставракий.
— Превосходно! Вот тебе записка в арсенал. Все, что потребуешь, приказываю смотрителю выдавать без малейшего промедления. Когда пробу огня делать будем?
Ставракий пожал плечами:
— Если Бог захочет, не раньше двух месяцев, великий доместик!
Сын Тиграна-оружейника Волт с детства не вылезал из отцовской кузницы, донимая работников дотошными расспросами. Возмужав, он быстро овладел кузнечным ремеслом и к двадцати пяти годам, сдав пробу, получил звание мастера-оружейника. Злые языки утверждали, что богатый отец немало потратился для получения Болтом почетного звания, но то была сущая клевета. Молодой оружейник не только превзошел отца в сложном деле, но, не довольствуясь изготовлением по старым образцам, стал искать новые пути в производстве более совершенных изделий. У зодчего Джундика, который некогда работал в мастерских и арсеналах Константинополя и Дамаска и который был не только искусным зодчим, но и хорошим инженером, Болт многому научился. Джундик обучал молодого мастера черчению и рассказывал о производстве оружия и других изделий. С недавнего времени Болт перестал спать и все ночи напролет (к вящему удивлению домочадцев) что-то мастерил в своей каморке. Наконец в одно утро, прихватив несколько пергаментных свитков и завернув в платок какую-то вещь, Болт решительно двинулся в Вышгород.
Дворцовый комендант был большим приятелем семьи Тиграна и встретил оружейника веселым возгласом:
— Добрый день, Болт! С чем пришел? Не кувшин ли старого кахетинского завернул в платок, чтобы попотчевать дядю Ростома?
— Дядя Ростом, умоляю тебя, не смейся, — прошептал Болт, разворачивая ткань.
— Что это у тебя за игрушка, Болт? — удивился пятисотник.
— Не игрушка, а образец большого лука на колесах, который может метать каменные ядра или тяжелые дротики на две тысячи шагов! — объявил Болт, выкладывая на стол модель и чертежи.
— Гм! Откуда ты можешь знать это, парень? Шутка ли сказать: две тысячи шагов! Ни один лучник дальше пятисот шагов не посылал еще свою стрелу.
— Помоги мне изготовить лук, дядя! Зодчий Джундик видел сию вещь и весьма одобрил, — взмолился Болт.
Так уверенно смотрели глаза молодого мастера, что Ростом сдался: