Машины повернули в сторону акрополя. После нескольких залпов загорелись деревянные постройки около дворца. На башне акрополя взвился белый флаг.
Амирспасалар удовлетворенно улыбнулся. Он громко сказал старшему царевичу:
— Считай себя императором Трапезунта, царевич. Полихронион!
Глава VIII. РОДНОЕ ЗНАМЯ
Необычайной была внешность девяностолетнего Энрико Дандоло: седая борода бога Саваофа и гордая голова, посаженная на геркулесовский торс. Необыкновенной была и его судьба. Принадлежа к одной из двенадцати знатнейших патрицианских семей, имевших исключительное право выбирать дожа «Яснейшей Республики», Дандоло, в бытность послом Венеции в Константинополе, был почти ослеплен по приказу императора Мануила Комнина[54], чем в значительной мере объяснялась его ненависть к Византии. Слепота не помешала Дандоло с блеском занимать четверть века высшие государственные должности и даже отважно ходить на приступ крепостей. К остальным вождям крестового похода престарелый Дандоло относился со снисходительностью подлинного хозяина. Впрочем, обращение «молодой человек» к пожилым людям в устах почти столетнего старца не могло звучать оскорбительно, утешали себя спесивые рыцари.
Встреча слепого дожа и маркиза Монферратского состоялась в одном из загородных дворцов, которыми изобиловали окрестности Константинополя.
— Итак, сын мой, жалкий хвастунишка Алексей и его слепой, как и я, родитель — в лучшем из миров, если только не жарятся у сатаны за многочисленные свои прегрешения! А дука отказывается платить. Пропали наши денежки… — спокойно говорил старец, поглаживая длинную седую бороду.
«И откуда старый черт выкапывает выражения вилланов?» — брезгливо поморщился Бонифаций, но промолчал. А Дандоло невозмутимо продолжал:
— Мы — простые купцы Венеции — привыкли честно расплачиваться за выполненную работу, но и своего заработка не упускаем. Византия должна уйму денег. Так вот как теперь нам поступить, молодой человек?
Давно перешагнувший за пятый десяток, Бонифаций проглотил досаду и только пожал плечами, забывая, что слепец не увидит красноречивого жеста.
— Надо их взять самим, сын мой! — заключил старый дож. Нашарив на столе пергаментный свиток, он протянул его маркизу: — Вот, читайте, какие выгодные предложения делаю я, дож Яснейшей Республики, вождям крестоносного рыцарства!
Бонифаций стал неохотно читать свиток. Постепенно лицо его начало проясняться. Предложения дожа Дандоло представлялись действительно весьма выгодными, в основном сводясь к следующему: Константинополь берется приступом и отдается на разграбление крестоносцам; вся добыча складывается в одно место и делится полюбовно, причем три доли идут на погашение долга Венеции, а четвертая — крестоносцам; по завоевании столицы двенадцать избирателей (шесть венецианцев и шесть крестоносцев) выбирают императора новой «Латинской империи», который получает в свое управление четвертую часть всех византийских земель, остальная же территория делится поровну между Венецией и крестоносными феодалами.
«Яснее не напишешь», — подумал Бонифаций и неожиданно заговорил не по существу: — Проклятый евнух Птериогинит по приказу императора Андроника отравил моего родного брата Райнера и его жену, цесаревну Марию…
— Ты сам видишь, сын мой, что этим христопродавцам верить нельзя! — подхватил с усмешкой Дандоло. Чутким ухом дельца он уловил: Бонифаций соглашается. Еще бы! Рыцарям дай только пограбить… (Энрико Дандоло сохранял старую неприязнь купца к бездельникам феодалам.)
— Так подпишите сегодня же договор, благородные синьоры, и начнем втайне подготовку нового приступа города. Долго затягивать дело не следует, Дука начал уже исправлять городские стены, — внушительным тоном закончил беседу дож.
Охотно подписали договор французские феодалы и сам маркиз Бонифаций. А в ожидании приступа Дандоло предложил главарям крестоносцев совершить увеселительную прогулку на его адмиральской галере по Мраморному морю.
В эти тревожные дни к одному из причалов бухты Золотой Рог подошла большая галера. По сходням на берег медленно сошел высокий воин в богатом панцире и серебряном шлеме, с красным плащом на плечах и большим мечом на боку. За ним следовали оруженосцы и вооруженная охрана. Царь Левон II вполне резонно был обеспокоен нарастающим конфликтом между крестоносцами и слабеющей Византией. Кто одолеет — кир Алексей Дука или дерзкие франги? Обстановку в Константинополе и должен был выяснить гундстабль Абелхариб, синьор Гуда, командующий войсками и один из крупнейших феодалов Киликийского армянского государства.
Возведя в торжественной обстановке на трапезунтский престол Алексея Комнина, амирспасалар продолжил поход, выбрасывая вперед подвижные кипчакские разъезды. Захарий двигался в авангарде вместе с пылким царевичем Давидом. Конные полки Аспаанидзе вели на побережье небольшие бои с византийскими гарнизонами и дружинами местных князьков. Лишь потомок воинственного таронца Феодор Гавра оказал ожесточенное сопротивление в Самсуне. Комнины без труда занимали город за городом — Самсун, Синоп, Амастриду. После утомительного похода по гористой местности грузинская конница достигла античной колонии Гераклеи, а в начале апреля сюда прибыл сам амирспасалар. От беженцев он узнал, что крестоносцы приплыли на венецианских галерах в Константинополь, прорвались в бухту Золотой Рог и посадили было на престол царевича Алексея Ангела. Но народ восстал. Алексей IV задушен в тюрьме, и сейчас на троне Алексей Дука, который деятельно готовится к обороне столицы от непрошеных гостей.
— А это значит, что предстоит новый приступ Константинополя, — заключил Захарий, обращаясь к молодому Комнину.
— Какой ужас… — прошептал Давид и, умоляюще подняв глаза на амирспасалара, воскликнул: — О, великий доместик, как я хотел бы хоть издали взглянуть на стены города моих предков!
Захарий любил смелость, особенно у юношей. Ласково поглядев на Давида, который храбро вел себя во время похода, он молвил:
— Что ж, мой царевич, попытаемся пробраться к Босфору, хоть и опасной может оказаться наша прогулка!
В назначенный день на огромной адмиральской галере собралось избранное общество. В числе гостей оказался и гундстабль Абелхариб — Энрико Дандоло был осведомлен о переговорах Папской курии с Левоном Киликийским и принял с почетом королевского представителя. В полдень галера снялась с якоря.
От Гераклеи до Мраморного моря считалось два конных перехода. На рассвете следующего дня амирспасалар Захарий с царевичем Давидом и неизменным Ростомом двинулись в путь. Их сопровождал отборный конвой из анийских панцирников и аланов охраны Вышгорода, на отменных скакунах. Шли тропотой — волчьим ходом о двуконь. Заночевали в селении на половине пути. К концу следующего дня перед всадниками блеснула синяя гладь моря. В четырехстах шагах от берега недвижно стояла большая галера. На ее палубе находилось множество людей, блестело оружие. Ростом, обладавший исключительным зрением, вгляделся и заявил:
— На галере не менее двухсот вооруженных людей. Катапульт и баллист не имеется.
— Стало быть, могут стрелять лишь из обыкновенных луков, — спокойно сказал Захарий и, тронув коленом коня, шагом направился к морю. Царевич Давид, Ростом и всадники конвоя последовали за ним.
Подъехав к самой линии прибоя, амирспасалар остановил коня и с улыбкой обратился к царевичу:
— Жаль, в море вода соленая, мы не сможем напоить коней! А дальше, пожалуй, и не придется ехать. С галеры нас уже увидели и если сами не атакуют, то вызовут навстречу конницу из Константинополя.
На галере и впрямь заметили конную группу. Бонифаций обратился к слепому дожу:
— Монсеньор Энрико, на берегу вооруженные всадники, примерно сотня латников. Но то не греки, у них иное вооружение…
Сообщение вызвало интерес, и Дандоло приказал шкиперу подойти ближе к берегу. Конный отряд продолжал стоять на месте. Лишь когда судно приблизилось на расстояние ближнего полета стрелы, конница стала медленно отходить на высокий холм, развернув голубое знамя с золотым львом. Бонифаций и французские князья залюбовались грозным видом латников, впереди которых ехал всадник гигантского роста в богатом золоченом доспехе и в шлеме с белым пером.
— Я еще не видел этакого великана на наших рыцарских состязаниях — воскликнул храбрый Блуа.
— Да, весь отряд как на подбор. Почище королевских драбантов! — с завистью сказал Балдуин, граф Фландрский.
— Но кто они? — нетерпеливо спросил слепец.
Вдруг над морем раздался звучный голос гундстабля:
— Армянская конница у Босфора, сиры!
Всех присутствующих поразило необычайное волнение знатного гостя из Киликии. Не стыдясь текущих по лицу слез, неотрывно глядел суровый воин на гордых всадников, едущих под родным знаменем далекой Армении…
Глава IX. ПАДЕНИЕ КОНСТАНТИНОПОЛЯ
Шумно в день Пасхи на улицах Галаты, уже целый год занятой крестоносцами. Радуются светлому празднику христовы воины, пьют в долг в кабаках предместья, предвкушая богатую добычу. В таверне близ церкви Св. Петра особенно весело за большим столом, залитым вином и пивом. Здесь восседает каноник Гюнтер из Парижа. Капеллан отряда Блуа пьян. Развалившись на широкой скамье и выставив толстое брюхо, он горланил песню:
Вторгнись, доблестный воин христов,
Вторгнись в город, Христом победителю данный!
Смотри: царь миролюбивый Христос на осляти
Предшествует тебе с улыбающимся лицом…
Суровые копейщики и лучники из Пикардии и Лимузена покатываются со смеху, слушая диковинное пение.
— Здорово наш попик поет, кум Бенуа!
— После такой песни так и тянет поскорее потрусить грекосов!
— Эй, дайте послушать песню! — прикрикнул лучник Раймонд.
А Гюнтер гремел на весь кабак:
Вторгнись, грози, гони робких, подступай сильнее,