Голосом греми, но крови не проливай!
Вселяй страх, но помни, что братья твои они, —
Те, кого ты теснишь, — хоть наказанье заслужили.
— Что же это получается? — крикнул рассудительный копейщик Бенуа. — Если они братья, зачем нужно их тогда пугать? А если наступаешь на врага, то как не пролить крови?
Опрокинув в широкий рот жбан с пивом, певец в сутане с новым пылом затянул:
Христу угодно обогатить тебя достоянием виновных,
Да не ограбит их иное победоносное войско!
— Ну нет, мы этого не допустим! — завопили хором вояки.
Вот тебе палаты, полные вражеских богатств:
Добро, издревле накопленное, получит новых хозяев.
— Это мне нравится! — загоготал пикардиец Жан.
— А как насчет девок? — справился обстоятельный Бенуа.
Гюнтер неожиданно перешел на увещевания:
Ты же пока придержи дух и руки,
Отложи на время и презри грабеж!
Наступай на трусов, тесни побежденных,
Не дай им вздохнуть и снова с силами собраться…
— Чертов поп несуразицу начал нести! — рассердился Жан и с угрожающим видом встал из-за стола. — Кто посмеет запретить нам грабить? Сам маркиз обещал нам полную волю на три дня…
Гюнтер поспешил успокоить разгневанного лучника концовкой:
Когда же все враги будут выгнаны из города,
Вот тогда настанет время грабить побежденных!
Последние слова услышал вошедший в таверну Жан де Курси — капитан пикардийских копейщиков. Бравому рыцарю не понравилось распевание пьяных песен о будущих грабежах в присутствии местных жителей — нескольких перепуганных греческих купцов, которых он заметил в углу заведения. Предстоящий штурм города держался в строгой тайне.
— Эй, там, преподобный, прекратите орать несообразное! — грубо прикрикнул на Гюнтера капитан. Затем он напустился на солдат: — А вы, бездельники, по какому праву бражничаете в столь поздний час? Вон из кабака!..
На рассвете в пасхальный понедельник, получив от папского легата отпущение всех грехов «именем Бога и папы», двадцать тысяч головорезов, с нашитыми на плечах крестами, полезли на стены у Влахернского дворца. Во главе штурмующих колонн шли предводители. Среди них выделялась огромная фигура Симона де Монфора, будущего главы альбигойского крестового похода — человека редкой физической силы и безумной храбрости. Впереди венецианской пехоты, поддерживаемый оруженосцами, шел Энрико Дандоло в серебряной броне, с орлиным пером на шлеме. Седая борода слепого дожа развевалась на ветру. Потрясая длинным мечом, он воинственно выкрикивал:
— Avanti! San Marco! San Marco![55]
Греки отчаянно защищались, камнями и стрелами осыпая со стен штурмующие колонны. Лишь к концу дня удалось крестоносцам овладеть ключевой позицией — башней Анема. Но и тогда латиняне не решились сразу войти в огромный город и отошли от стен, оставив летучие отряды для поджогов. Ночью в Константинополе вспыхнул третий со времени появления крестоносцев пожар, испепеливший две трети города. Пожары дезорганизовали оборону столицы, и при втором штурме Константинополь был взят. Отчаявшись, Алексей Дука бежал. В городе началась паника. Греческие отряды спешно переправлялись на азиатский берег, без боя сдавая дворцовые кварталы — Влахерны, Большой императорский дворец, приморский дворец Вукалеон, форум Константина, ипподром, собор Св. Софии. Утром 13 апреля 1204 года в город вступил Бонифаций Монферратский. Делегация греческого населения просила у него пощады. Но маркиз обещал крестоносному войску трехдневный грабеж города после взятия и не мог отменить княжеского слова. Кроме того, у него был и тайный договор с Дандоло…
Ворвавшись в город, крестоносные отряды бросились грабить по кварталам. Безоружные жители подвергались жестоким избиениям, разнузданная солдатня насиловала женщин и девушек. Грабежи и насилия продолжались трое суток при зареве пожаров, охватившем все небо. Дома, магазины, церкви и дворцы тщательно обыскивались и планомерно грабились. По весьма приуменьшенным данным, стоимость награбленной крестоносцами добычи превысила миллион марок серебром. Расхищались и гибли богатейшие библиотеки, в переплав пускались античные бронзовые статуи. Только Дандоло должным образом оценил квадригу позолоченных коней, стоявшую на ипподроме, и отослал ее в Венецию, где она была установлена на фасаде собора Св. Марка.
Девять веков просуществовал Константинополь в окружении варварских орд. Сторожевые костры гуннов, персов, арабов, славян, болгар и турок, сменяя друг друга, непрестанно горели перед его неприступными стенами. Но великий оплот мировой цивилизации оставался нетронутым до появления крестоносного войска, посланного папой Иннокентием.
Гундстабль Абелхариб стоял на палубе киликийской галеры, медленно двигавшейся к наружному выходу бухты Золотой Рог. Он возвращался на родину, глубоко потрясенный ужасным зрелищем. Великий город пылал. Огромные клубы дыма озарялись багровыми языками пламени, слышен был грохот обваливающихся балок и стен. С берега доносились отчаянные крики…
— Вот как поступают боголюбивые франги с христианами Востока! — шептал старый воин. — А царь Левон слушает латинцев и ведет переговоры с папой, устроившим эту бойню. Но как могли греки, имея в три раза больше войска на неприступных стенах, так легко сдать свою столицу франгским варварам?!
Глава X. СТРАТЕГИ
Трапезунтский поход был завершен. Алексей Комнин прочно сидел на троне, а младший брат — Давид уже вел лихое наступление на владения Феодора Ласкаря, зятя Алексея III Ангела, оспаривая у него власть в малоазиатских провинциях. Амирспасалар счел положение «Великих Комнинов» в Трапезунте упроченным и, отобрав наиболее отличившихся спасаларов для представления к царской награде, поскакал с ними по караванному пути обратно в Картли.
Радостной была встреча в Тбилиси. Горячо обнимали доблестных спасаларов боевые товарищи в Исанском дворце. После вручения наград в честь победителей состоялся торжественный пир. Амирспасалар сидел за столом по правую руку Тамар. Слева от царицы улыбался преосвященный Антоний. Он то и дело поглядывал на Захария, ему не терпелось встретиться с амирспасаларом по неотложным государственным делам. Отсутствовал лишь муж царицы. Поздней осенью, пренебрегая опасностью снежных обвалов, Сослан спешно отправился через горный хребет набирать конные дружины в Алании.
Вечером в небольшом кругу приближенных состоялась беседа с амирспасаларом. По-прежнему блистал лучистый взгляд Тамар, в полном расцвете была ее прославленная красота.
— Снова вижу тебя в венце победителя, мой Закарэ! — милостиво обратилась царица к амирспасалару.
Захарий молча поклонился.
— Как вели себя в походе мои юные родичи? Прочна ли их власть и нет ли какой опасности от свирепых франгов? — расспрашивала Тамар.
— С отменной храбростью действовали царевичи, государыня. Молодому императору Алексею я оставил для охраны кларджетскую конницу. Между франтами и Трапезунтом действует смелый грек Феодор Ласкарь, что хочет новое царство основать. С ним-то и соперничает царевич Давид. А франги уже воюют с царем болгарским Калояном, так что до Трапезунта им не добраться. Но по-прежнему остаются сельджуки… — И амирспасалар замолчал, не договорив.
Министр двора спросил брата:
— Об ужасной участи Константинополя мы извещены послом. Но как могло произойти такое несчастье, Закарэ?
— Византия получила по заслугам! — коротко бросил амирспасалар.
— Как можешь так мыслить, дорогой? — ужаснулся гуманный Антоний. — Сколько невинных человеческих жертв и поруганных православных святынь оказалось при сем горестном событии! Погас великий светоч христианской веры на Востоке…
Царица укоризненно посмотрела на Захария. Тот понял свой промах… «Хорошо еще, что католикос Тевдор находится во Мцхете, а то быть бы неприятности!..»
— Ты прав, высокопреосвященный! Латиняне как сущие варвары себя вели, и безвинно греческий народ пострадал. Франги разграбили все дворцы, церкви и дома, которые уцелели от пожаров. Но убивали греков преимущественно франгские купцы, в отместку за прежние погромы, — хмуро вымолвил Захарий.
Тамар поспешила заговорить о другом:
— Закарэ, в твое отсутствие послы из Багдада прибыли и привезли от халифа Насира нам дары богатые с посланием. Просит он прекратить набеги наших порубежников. Я ему послала отдарки и известила, что просьбу халифа мы выполним.
— Халиф хитрит, прикрывает подготовку к войне Нукардина! — горячо воскликнул Сурамели.
— Воистину так, батоно Рати! — поддержал старика Захарий. — Внутренние распри Рума нас не касаются, хотя, конечно, лучше, если бы на престоле сидел Гийас-ад-дин, он более покладист. Когда я был в Трапезунте, он там находился, собирался обратиться за помощью к франгам! А Нукардин свиреп и воинствен, да и купцы сельджукские его на завоевания толкают, выходов к морю ищут. Поэтому надо следить зорко за Румом и с рвением готовиться к обороне. Не в этом, так в будущем году обязательно султан ударит.
— Особенно после того, как мы освободили побережье от мелких хищников! — задорно вставил Иванэ.
Тамар молвила с тайной тревогой:
— От ширваншаха на этот раз трудно помощи ожидать, там свои беды! Но мой Давид уже набирает конницу в Алании.
— С лихвой эту недостачу покроют армянские панцирные полки. Ведь их не было под Шамхором, государыня… — возразил амирспасалар.
После окончания летних маневров в местности Эрцо-Кухети, близ реки Иори, в шатре Захария собрался цвет войскового командования. Окинув внимательным взором соратников, амирспасалар повел неторопливую речь:
— Необычна эта встреча, друзья мои, ибо новому тяжелому испытанию рассудил Всевышний подвергнуть наше воинство! Уже не тайна, что сельджуки вновь намереваются вторгнуться и предать огню и мечу мирные пределы нашей отчизны. Султан похваляется, что приведет с собой больше всадников, нежели было у Алп-Арслана… Уверен я, однако, что румскому властелину не удастся повторить зверства того кровопийцы, ибо укрепились наши братские народы и несокрушимы ряды их доблестных войск. Мы победим!