Очень обидно было аббату Террачини получить письмо из Рима, полное брани и угроз. Поразмыслив, падре Джордано пришел к утешительному выводу, что монсеньор Рандола сам попал впросак с хитроумным левантинцем и кардинал Бенедикт да и его святейшество этого ему не простят. А тогда… Но сейчас не время думать о карьере, надо выполнять задание Рандолы, пока тот еще в силе. И аббат двинулся во дворец, где рассчитывал встретить понимание и даже благодарность за сведения об армянском шпионе.
По обыкновению, он пробрался к эмиру меджлиса Авшар-беку, который вел при конийском дворе посольские дела. Когда аббат через толмача объяснил ему необыкновенный случай с лазутчиком из Ани, Авшар-бек сразу оживился:
— Великий падишах (живи он вечно!) будет очень доволен, если мы поймаем этого проведчика арменов. Но спроси франгского улема, как это нам сделать?
— Эччеленца, вот его портрет. А на обороте написано по-латыни: «Хетумиано — армянский шпион» и поставлена печать, — объяснил Террачини.
Авшар-бек схватил портрет и застыл с открытым от изумления ртом:
— Да ведь это сирийский купец, который втридорога продал мне дамасскую саблю!
— Вы его знаете, эччеленца? — в свою очередь изумился Террачини.
Тотчас был вызван правитель столицы. Ему был отдан строгий приказ — в двухдневный срок лично обыскать все караван-сараи и рынки, найти сирийского купца Башира или как там еще может назваться этот пройдоха, и в оковах доставить его к Авшар-беку. Эмир сообразил, что в случае поимки и казни купца-шпиона он сохранит пятнадцать, а быть может, вернет и десять динаров, неосмотрительно выплаченных в счет стоимости дамасской сабли. А франгский улем, со своей стороны, обещал пятьдесят динаров сыщику, которому удастся изловить Хетумяна.
После двухдневных безуспешных поисков начальник города опасливо доложил, что сирийский купец Башир бесследно исчез из Конии.
— Направь чаушей во все города, безмозглый ишак! — заорал разъяренный Авшар-бек. — Головой отвечаешь за поимку эрменского лазутчика!
Глава XV. ХАЛИФ НАСИР
С начала XII века Багдад уже начал терять свое былое значение и на первое место выдвинулся Моссул, крупный торгово-ремесленный центр Ирака, близко расположенный к горным разработкам Армянского нагорья. Под владычеством Айубидов в Сирии процветали Дамаск и Алеппо, а в Египте — Каир. Но из Персидского залива продолжали в громадном количестве поступать (через Басру) на багдадские склады восточные товары для переотправки на Запад. А улицы Багдада, подобно католическому Риму, кишели бесчисленным духовенством — сеидами, шейхами, пирами, улемами, муфтиями и факихами. Часто мелькали и фигуры в остроконечных колпаках «мусульманских монахов» — дервишей.
После бездарных аббасидских халифов талантливому Насиру за свое долголетнее правление удалось несколько восстановить былой престиж «повелителей правоверных». Противоборствуя засилию богословов, он перестал преследовать городские братства и даже преобразовал их в своеобразный рыцарский орден. Насиру удалось вернуть и «Папскую область» ислама — Ирак — Араби. С крупнейшими мусульманскими правителями Передней Азии — конийскими султанами — Насир связался брачными узами.
Захватив султанский престол, Рукн-ад-дин известил об этом халифа, послав в Багдад богатые дары. В ответ Насир любезно пожаловал ему «с пречистого и благородного своего тела шаровары целомудренной чистоты, халат доблести» и мула с золотыми подковами, одновременно прислав разрешительную грамоту на верховную власть в Руме с титулом «Победоносного Помощника Повелителя правоверных». При короновании Рукн-ад-дин надел присланный почетный халат, а халифский посол трижды стукнул его золотым скипетром по спине, наставляя в соблюдении справедливости и истинной веры. Потом подвели дарованного мула, и султан благоговейно облобызал золотую подкову на его копыте. Так внешне благожелательно складывались взаимоотношения между халифом и его почтительным вассалом.
Свидание халифа с Рукн-ад-дином состоялось в том же дворцовом зале и с тем же сложным ритуалом, что и десять лет назад с неудачливым атабеком Азербайджана. Сильно подвел тогда Абу-Бекр халифа позорной утерей в сражении священного знамени пророка, и Насир насторожился, когда был почтительно извещен о приезде султана. Зачем нужно было Рукн-ад-дину покидать свою столицу и ехать к халифу в далекий Багдад в такое горячее время, когда со всех областей обширного султаната началось передвижение войск?..
Сразу бросалась со стороны разница во внешности между утонченным халифом — сорокалетним сухощавым арабом с орлиным профилем, с маленькой головой под белым тюрбаном, красивыми миндалевидными глазами и небольшой черной бородкой, и грузным рыжебородым сельджуком с крупным костяком и громадной головой, круглым плоским лицом с тяжелыми веками и толстыми губами. В душе Рукн-ад-дин презирал своего духовного владыку, растерявшего былую воинскую мощь Аббасидов, и мечтал о том дне, когда сможет провозгласить себя султаном султанов. Но, как правоверный суннит, он не мог решиться на войну с курджиями без халифского благословения. С своей стороны, проницательный халиф хорошо понимал, какую непоправимую ошибку допустили его предки, приняв в пределы халифата тюрков, идущих напролом к своей заветной цели — верховной власти над всеми правоверными…
Беседа двух мусульманских властителей началась с разговора о безнаказанности подлых исмаилитских убийц отца Насира.
— Собаки! — с горечью говорил халиф. — Нет ни одного разряда людей более зловещих, более преступных, чем этот люд… Да проклянет их Аллах! Разве не они убили моего достойного отца? До сих пор кости его тщетно вопиют о мщении…
Рукн-ад-дин сочувственно заметил:
— Да озарит свет Аллаха его могилу! Но Аламут — в пределах Азербайджана, и, как я слышал, атабек некогда обещал разрушить это гнездо порока…
Насир недовольно покосился на султана, а тот уже начал с пафосом излагать свои воинственные намерения:
— Курджии вынули голову из ярма покорности и ходят по ковру возмущения, великий халиф! Я намерен их покарать и прибыл в «город благоденствия» испросить благословения наместника пророка на дело веры!
Насир решил отплатить падишаху. Поглаживая небольшую бородку, он ядовито молвил:
— Да, Абу-Бекр также уверял, что собирается покарать курджиев… Приезжал ко мне в Багдад, упросил дать золото и зеленое знамя пророка. Дал я ему и то и другое. Валлах! Где теперь деньги, где священное знамя? Мое золото растрачено на трусливых наемников, а знамя попало в руки презренных курджиев. Каждый день молитвенно прошу Аллаха простить мне сей грех!.. Кто вызволит святыню из рук гяуров? — И халиф раздумчиво добавил: — А к стране курджиев добавилось много армянских земель, и сила их весьма возросла…
— Я не прошу золота у великого халифа! — вскипел Рукн-ад-дин.
Положив руку на осыпанный драгоценными камнями эфес сабли, султан с возмущением продолжал:
— Во имя аллаха, как можно сравнивать мое мореподобное воинство с ордами Абу-Бекра?! Двести — триста тысяч закаленных воинов у моих эмиров и беев, много раз разбивали они с помощью Аллаха лучшие ромейские и франгские войска!
Насир печально покачал головой:
— То же самое говорил и Абу-Бекр! Да и чем могу я помочь святому делу? Денег тебе не надо, знамени пророка у меня больше нет. Впрочем, к чему оно тебе? В пустынях Хорезма твои славные предки всегда сражались под черным знаменем радости[78]…
Рукн-ад-дин стоял на своем:
— Благослови мои войска, о великий халиф, и объяви джихад!
В такой благочестивой просьбе Насир отказать султану не мог. Хлопнув в ладоши, он приказал вбежавшему нукеру призвать везиров и улемов. Вскоре обширный зал наполнился придворной знатью и духовными лицами, к которым халиф обратился с речью:
— Во имя Аллаха милосердного! Слава Мухаммеду, превосходнейшему из пророков, избраннику Аллаха, принесшему священное писание! Так сказал пророк: «Кому нужен свет солнца счастья, тому нужно видеть, как идет кровавый дождь из облаков. У кого меч в ножнах, у того нет порядка в делах…»
Присутствующие благоговейно склонили головы:
— Бисмиллах!
Обращаясь к дивану везиров, халиф пояснил свои слова:
— Аллах, преславный и всемогущий, удостоил нас владеть этим миром, обратив на нас полноту благодеяний. Но не можем мы видеть благо в том, чтобы относиться благодушно к мерзостям, творимым гяурами Гурджистана. Пусть же посредником между великим и могущественным султаном Рукн-ад-дином Солейманом, моим «Победоносным помощником», и курджиями будет священный меч веры. Объявляю джихад!
Старцы благоговейно склонили седые головы:
— Да свершится воля Аллаха!
Ханека ордена Руфаи в Конии походила скорее на крепость, нежели на молитвенную обитель. Незадолго до отъезда Рукн-ад-дина в Багдад в ханеку верхом на сером муле прибыл сам шейх-ул-ислам. Здесь группами, в ожидании зикра[79], восседали в темно-бурых халатах и островерхих шапках дервиши этого могущественного духовного ордена, столь удивлявшие своих почитателей искусством глотания шпаг, огня и прочими опасными фокусами. Спешившись, шейх-ул-ислам сделал неуловимый знак двум пожилым дервишам и двинулся дальше в келью настоятеля, куда вслед за ним явились оба дервиша и простерлись ниц, испрашивая благословение.
Сидя на покрытой ковром тахте и поглаживая длинную, окрашенную хной бороду, шейх повел неторопливую беседу с дервишами:
— Преславный везир везиров Низам-ал-Мульк (да озарит свет Аллаха его могилу!) говаривал: «Надо отправлять лазутчиков постоянно во все места под видом купцов, странников, суфиев, продавцов целительных снадобий и нищих. Пусть они сообщают нам обо всем, что услышат в стране неверных, чтобы ничто из дел их никоим образом не оставалось скрытым. А если произойдет какое-либо событие, случится что новое, чтобы мы знали и приняли соответствующие меры». Так учил мудрый везир. Сильный разум и знание противника для государя лучше сильного отряда конницы, так считал великий из великих султан Санджар. И мы будем поступать по их завету… Сабля и ислам — нераздельны! Итак, братья, возьмите в руки свои острые посохи и чаши подаяния и отправляйтесь без замедления к озеру Хилат