— Платите джизию эмиру?
— Нет, государь, давно отказались. Попробовали было сунуться сборщики налогов из Арзрума, так мы их взашей выгнали! — усмехнулся Ваган.
— Так-так! А эмир что на это ответил?
— Все собирался нукеров прислать, селения разорить грозился. Ну да нукеров у него немного, на все села не хватит. Да мы их встретили бы по-своему. Вот только оружия мало, — пожаловался Ваган.
— А остальные подати выплачиваете? — интересовался Захарий.
— Сколько по закону положено, столько и даем, — овцу с каждого десятка, масла литру с коровы, да и все остальное. Сами привозим и сдаем даройнскому мухтасибу, — объяснял Ваган.
Амирспасалар долго смотрел вдаль на равнину, прежде чем заговорить:
— Я тебе верю, Ваган! Знай, султанцы не постесняются полезть к вам в горы. Это тебе не арзрумский слюнтяй-эмир! А горы ваши мне нужны, ох как нужны, и нельзя к ним допускать сельджуков, пока я не подойду с войском. Понимаешь, Ваган?
Горец утвердительно кивнул головой.
— Но об этом ни слова. Даже отцу родному. Говоришь, оружия у тебя маловато? Как вернусь в Ани, тотчас пришлю пару десятков арб с пиками и мечами; вооружи людей, расставь караулы. Да костры пусть почаще на вершинах чабаны разводят… Так нужно, потом объясню! Отбери надежных молодцов и сам отправляйся в Зивин-берд, там и дожидайтесь меня. Послужите проводниками войску. Вот тебе сто золотых на пропитание людей.
Ваган посмотрел прямо в глаза амирспасалару:
— Не надо денег, государь! Не для того народ поднимается. А оружие пошли побольше и поскорее!
— Добро. А теперь зови сельчан, я хочу с ними побеседовать.
Улица перед домом стала понемногу заполняться сельчанами. Захарий продолжал сидеть на завалинке.
— Все здесь, государь! — объявил Ваган.
Захарий громко сказал:
— Здравствуйте, добрые люди!
Горцы, скинув папахи, отвечали нестройно. Удобнее усевшись на завалинке, Захарий продолжал:
— Вновь идет гроза божья на земли христианские, люди! Хоть и несладко вам под чужеземным владычеством, но не трогал эмир басенских смельчаков, только все грозился. Так ведь?
— Так, государь! — ответил за всех Ваган.
— А вот сельджукский султан мешкать с вами не будет: вмиг разорит, разграбит, уведет в полон. Вы не помните, конечно, как поступали его предки с вашими дедами…
— Дед Артак помнит! — прервал пожилой горец.
— Вот как! Ваган, пошли людей за старцем, — распорядился Захарий.
Сто лет давно минуло старому Артаку, но по-прежнему тверда поступь и по-молодому глядят глаза.
— Садись рядом со мной, дедушка. Расскажи внукам и правнукам, как обращаются башибузуки с народом армянским, — ласково обратился Захарий к старику. Поник головой старый горец. Потом заговорил:
— Все было, люди! И пожары, и убийство невинных детей, и насилия, и разорение полное. Взрослых мужчин, что в живых остались, и красивейших девушек — всех угнали в Арзрум вместе со скотом. И некому было защитить нас! Пароны-то с дружинами своими убежали, от врага спасаясь…
Захарий нахмурился при последних словах. Встав во весь гигантский рост, он перебил старца:
— Все верно! Но на этот раз есть кому вас защитить, люди! На всякий случай запасайтесь хлебом и отводите на летовки семьи и отары. Долго не придется вам терпеть нужду в горах, до зимы кончим мы воевать!
— А разобьешь ли врага? — тихо спросил Артак.
— С божьей помощью надеюсь, дедушка, — твердо ответил Захарий.
Старик с трудом опустился на колени. Обнажив седую голову, он истово перекрестился, глядя на синее небо, и, обращаясь к Захарию, дрожащим от волнения голосом воскликнул:
— Да благословит Господь твой меч! Оборони землю родную…
После отъезда Захария и Савалт-хана во все стороны помчались из Коша гонцы. Темными ночами, с риском для жизни, они спускались и на равнину, добирались до Даройнка (вокруг которого уже рыскали сельджукские разъезды), узнавали о вражеских войсках. Видели посланцев Вагана и в далеких горных селениях, где их с большим вниманием выслушивали жители и тотчас же отряжали самых крепких мужей в Зивинберд. Там уже обосновался со своим небольшим отрядом Ваган. Хорошо усвоил горный вождь, чего ожидает от него амирспасалар, и создал непроницаемый заслон во всех горных проходах, ведущих к селениям Кош, Джермук, Хоран и Мукнариндж — центр Басенского нагорья.
— Птица без вашего ведома пролететь не должна! — напутствовал караульщиков Ваган. — Не щадите врага…
Начали бесследно исчезать вражеские всадники — целые патрули, которые, не довольствуясь грабежами на равнине, пытались проникнуть и к горным деревням, где стали часто гореть тревожные огни костров. Дождавшись обещанного оружия из Ани, Ваган вооружил им отборных молодцов и с нетерпением поглядывал на Карсскую дорогу. Там с часу на час должны были появиться полки амирспасалара.
Глава XVII. ВЕЛИКИЙ ШИЛЯН
Севастия, былая столица гордых Данишмендов, соперников дома Сельджука в прошлом, а ныне их вассалов, насчитывала сто двадцать тысяч жителей — больше, чем столица Рума. В центре города возвышался дворец, возведенный знаменитым Мухаммедом Гази. Здесь и остановился со своей многочисленной свитой Рукн-ад-дин.
Соблюдая обычаи, Рукн-ад-дин перед походом задал большой военный пир — шилян, на котором могли присутствовать лишь знатнейшие вельможи — эмиры и беи огузских племен, крупные ленники и гвардейские начальники. Военная знать размещалась за длинными столами строго по старшинству, согласно правилам «Огуз-намэ». На особом возвышении — стол султана, около которого чинно стояли «отведыватели кушаний». Напротив располагался восточный оркестр — лютни, арфы, трубы, флейты, барабаны. На столах были навалены грудами жареные бараны, крупная дичь, голуби, куропатки и куры; большие золотые и серебряные кувшины были полны вином и кумысом. Все присутствующие молча сидели, ожидая прибытия падишаха.
Рукн-ад-дин приехал на шилян оживленный, прямо из арсенала, где проверял осадные машины и оружие. Впереди скакала сотня огланов, разгоняя плетьми народ. У дворцового входа султана встретил эмир двора. Благоговейно облобызав золотое стремя, он помог грузному султану сойти с коня и проводил его к главным воротам, которые охраняли гулямы в серебряных бронях, с золотыми щитами и шлемами, вооруженные короткими дротиками.
Пиршество Рукн-ад-дин начал многознаменательными обещаниями. Он сулил эмирам и беям богатейшую добычу, обширные земельные владения в покоренном Казалыке.
— Аллах да дарует долголетие великому из великих! Да будут все враги сражены и порабощены его мирозавоевательным мечом! Гнев падишаха сожжет гяуров! От них не останется и пепла… Дождь несчастья прольется над неверными! — выкрикивали, перебивая друг друга, беи. — Во имя Аллаха милостивого и милосердного! О могущественнейший, победоносный, веди нас к Рассу[81]! — ревели эмиры и беи, вскочив на ноги.
Султан счел нужным предостеречь беев от опрометчивых действий:
— Помните, беи, гяуры нечистой веры коварны и вероломны! Чтобы победить неверных, мы должны быть всегда сильнее их в том месте, где с ними встретимся. Что сделали неразумные эмиры Ил-Гази и Дубайс в благословенный год гиджры 517-й[82], когда под их началом сто и больше тысяч наездников двинулись на Гурджистан? Бросившись грабить пограничные земли, они распылили великую силу! Одна лишь треть доблестных защитников веры сразилась в битве с курджиями близ Тифлиза и потерпела поражение от их гнусного тагавора Давуда. Но мы не повторим эту ошибку, беи! — заключил Рукн-ад-дин и мановением руки дал знак приступить к пиршеству.
Пронзительные звуки огласили зал. Со времен султана Санджара в сельджукской музыке преобладали «санджари», возбуждавшие воинов к бою. В промежутках узаны[83] пели песни о великих подвигах султанов и богатырей-алпов. О том же повествовали сменявшие их меддахи[84].
Между двумя беями вспыхнул ожесточенный спор за место у стола. Беи уже вцепились в крашенные хной бороды, насилу разнял их эмир меджлиса. Но падишах продолжал пребывать в хорошем настроении и не наказал строптивцев. Он только приказал узану спеть ясу, составленную легендарным прародителем сельджуков Огуз-ханом. Старый певец запел слабым голосом, перебирая пальцами струны кобзы, о порядке старшинства.
Шилян шел своим ходом. Падишах был весел, пил кумыс большими чашами и охотно беседовал с приближенными. Разговор, как обычно, шел о войне и военных обычаях.
— Надо нападать на неверных всякий раз, когда представится случай, беи! — поучал Рукн-ад-дин.
— Ва-алла! — с восторгом поддакивали беи. Предстоящий поход представлялся военной прогулкой, сулящей большую добычу и новые владения.
Тщеславный Авшар-бек, приготовившись к поездке к курджиям, прибыл на шилян, опоясавшись знаменитой дамасской саблей. Проницательный взор бейлербея сразу заметил обновку:
— Приобрел новый булат, Авшар-бек?
Эмир, важно огладив холеную бороду, хвастливо сказал:
— Да, высокородный Изз-ад-дин-бей! По милости Аллаха подвернулся счастливый случай. Сабля любому властителю под стать…
Рукн-ад-дин услышал неосторожные слова эмира меджлиса:
— Ты сильно расхвастался своим оружием, Авшар-бек. Покажи же своему повелителю меч, по твоим словам, достойный султанов!
Султан самолично вытащил из ножен диковинный клинок и, изумившись, потребовал барана для пробной рубки. Что оставалось делать бедному Авшар-беку? Став на колени, он униженно забормотал:
— Живи вечно, о великий из великих, и прими скромный дар от твоего верного слуги!
Старый меддах Коркут под звон ножей и бульканье льющегося из кувшинов вина стал рассказывать бывальщину:
— Султан мой! Если, раскрыв уста, стану славить, Аллаху над нами слава! Главе веры, Мухаммеду, слава! В низком месте построенному дому божьему — Мекке — слава! Родителю твоему, несравненному «Мечу-Льву»