одан на капот.
– Открывай, – крикнул Тарасов.
Склонясь над чемоданам, Субботин стал беспорядочно тыкать пальцами в замки, дергать наверх крышку. Чемодан почему-то не открывался.
– Чего копаешься?
Субботин виновато развел руками.
– Замки барахлят. Сейчас, сейчас…
Он снова начал возню с чемоданом. Тарасов заскрипел зубами. От этой вонючки чего хочешь жди, любого фокуса. Жадная сволочь. Для двух миллионов долларов выбрал грошовый обшарпанный чемодан со сломанными замками. Субботин, озираясь по сторонам, судорожно дергал за крышку чемодана, которая все никак не хотела подниматься. Сверху было видно, как трясутся его руки.
– Тридцать секунд – и я стреляю, – крикнул Тарасов.
– Все в порядке.
Субботин, наконец, поднял крышку, повернул открытый чемодан к Тарасову и отступил на шаг. Тарасов вытащил из кармана наручники, кинул их вниз. Наручники упали у самых ног Субботина.
– Надень браслет на правую руку и пристегни себя к рулю.
Субботин поднял с земли наручники, сел на водительское место, пристегнул себя к рулю. В эту секунду он понял, что обманут всеми. Старика сыщика нет и в помине. А Тарасов, он не оставит своего врага живым. Помимо воли на глаза навернулись слезы, Субботин вдруг неожиданно для самого себя заплакал.
Тарасов сбежал на первый этаж, встал на пороге барака, осмотрелся по сторонам. Все тихо. Субботин с бледным, как молодая луна лицом, сидит в машине и не шевелится. Понимает, тварь, что жизнь повисла на волоске. И волосок этот вот-вот…
Странный шум долетел до Тарасова. Похоже, будто кто-то автоматный затвор передернул. Тарасов прислушался. Не может этого быть. Наверное, ветка треснула в лесу или обвалилась что-то на крыше. Карабин оттягивал плечо, левая рука оставалась свободной.
Тарасов подошел к машине, заглянул в чемодан. Вытащил снизу толстую пачку, пошевелил купюры одним пальцем. Порядок, деньги настоящие. Он закрыл крышку чемодана, щелкнули замки. Подошел к открытой дверце, держа в одной руке карабин в другой чемодан с деньгами.
Субботин сидел не шелохнувшись. Только глаза от страха расширились, и мокрые от слез веки моргают слишком часто. Тарасов скинул с плеча ремень, поднял ствол карабина на уровень груди Субботина. Ветер стих. Кажется, и дождь перестал капать. Субботин закрыл глаза. Он ждал смерти.
– Пу, пу, пу, – выдохнул Тарасов и расхохотался.
Субботин вздрогнул.
Все, нужно уходить. Тарасов, выбрав ориентиром высокую березу на опушке леса за забором, зашагал в её сторону. Рядом с этим деревом стоят «Жигули». Он повернул за угол административного здания…
И тут грохнул первый выстрел.
Пуля с тонким писком прошла над головой. Тарасов, как подкошенный, упал на землю. Через пару секунд пулям стало тесно в воздухе. Стреляли и справа и слева. Пули врезались в железобетонную стену, разлеталась в стороны цементная пыль.
– Это не я, – заорал из машины Субботин. – Не я привел ментов.
«Откуда ты знаешь, тварь, что это менты?» – хотел крикнуть Тарасов, но не стал зря расходовать силы. Он забросил карабин за спину, накинул ремень на плечо. Вжавшись в мокрую глину, пополз обратно к зданию. За собой он тащил чемодан. На дороге попались две неглубокие лужи, Тарасов перепачкался в грязи по самые уши.
Стрелять стали реже. И не автоматными очередями, а одиночными выстрелами. Где-то рядом послышались мужские голоса. Субботин, пристегнутый наручниками к рулю, барахтался на переднем сидении.
Тарасов дополз до крыльца здания, с силой развернул плечо, кинул чемодан в дверной проем. Стало тихо. Ни голосов, ни выстрелов. Тарасов вскочил с земли, бросился в дверь. Он схватил чемодан, лежавший возле порога. Вслед полетели пули. Они изрешетили старую дверь. Она не удержалась на петлях, упала.
Сгибаясь в пояснице, Тарасов взбежал по ступенькам наверх. Положил чемодан на пол. Он подполз к чердачному окну, выглянул наружу. Пять человек в камуфляжной форме один за другим, побежали от ближнего оврага за сарай. Точно, менты. Их прикид.
Тарасов подтянул к себе карабин и успел выстрелить в последнего бегущего человека. Тот упал в высокую траву. Тарасов ещё четырежды выстрелил в то место, где свалился мент. Затем прижал голову к полу. Автоматная очередь раскрошила переплет окна и раму.
– Выходи, – крикнули со двора.
– Плевал я на вас, – отозвался Тарасов.
Он высунул ствол карабина и выстрелил в никуда, не целясь. Горячие гильзы полетели в пыльный угол. Стрельба снова стихла. В тишине металлический голос, доносившийся из милицейского мегафона, казался голосом дьявола из преисподней.
– Дом окружен. Вы блокированы. Сопротивление бесполезно. Предлагаем сдаться и выйти с поднятыми руками.
Тарасов отполз вправо от окна. С этой новой позиции был виден мент, сидящий на корточках за торцевой стенкой сарая. Тарасов сменил обойму в карабине. Он взял человека на мушку и нажал на спуск. Пуля вошла в незащищенную бронежилетом шею. Человек боком повалился на землю.
– Вот вам, уроды, ублюдки тупые, – заорал Тарасов.
Снова автоматный треск, сверху на голову Тарасова сыплется деревянная труха, летит сухой голубиный помет. Фу, сколько голубиного дерьма. Он прикрыл голову руками.
Тарасов снова высунул ствол наружу и, не целясь, выпустил по сараю девять пуль. Кто-то вскрикнул, послышалась внятная матерщина, и снова все стихло. Голос из репродуктора пролаял:
– Внимание. Предлагаем добровольно сдаться. Иначе вы будете уничтожены.
«Сейчас, сдамся, – проворчал себе под нос Тарасов. – Уже из портянки флаг сделал. И парламентеров высылаю». Он поменял обойму, отполз на прежнее место. Надо кончать эту музыку. Не подыхать же здесь в обнимку с этими деньгами, с этими чертовыми миллионами. Сейчас менты пустят «черемуху», ворвутся сюда и искрошат все вокруг из автоматов. Спасения нет.
– Я сдаюсь, – крикнул Тарасов. – Не стреляйте. Сдаюсь.
– Выходи с поднятыми руками, – ответили в мегафон.
– Сдаюсь, – снова крикнул Тарасов.
Ногой он отпихнул чемодан к лестнице. Приподнялся на одно колено, вскинул карабин, и пуля за пулей выпустил всю обойму в бензобак «Опеля». Субботин завыл нечеловеческим голосом.
– Вот тебе, урод, мать твою, – заорал Тарасов.
Он упал на пол. Тарасов не видел, как загорелась и тут же взорвалась машина. «Опель» подбросило вверх. Отлетела крышка багажника и, описав в воздухе замысловатую дугу, упала на сарай. К небу поднялся стол черного дыма. Кто-то кричал истошным голосом. Тарасов бросил карабин в угол.
Он встал на ноги, подхватил чемодан, сбежал вниз. Очутившись на первом этаже, в длинном через все здание коридоре, он низко пригнулся и пошел в противоположную от двери сторону. Свернул направо, в маленькую комнатенку с узким окном.
Тарасов наклонился, ухватился за крышку люка, дернул её на себя. Он сбросил вниз чемодан. Удерживая крышку над головой, спустился на три ступени вниз. Нога соскользнула со ступеньки. Он полетел вниз, отпустил руку. Крышка, обитая листовым железом, захлопнулась тяжело, словно могильная плита.
Полный мрак, никаких звуков.
Он поднял чемодан, вытащил из кармана плоский фонарик, нажал кнопку. Луч света выхватил из темноты штольню с низким земляным сводом. Сложившись пополам, как перочинный ножик, Тарасов медленно пошел вперед.
Локтев следовал за «Опелем» от той самой придорожной закусочной, возле которой Субботин битый час ждал указаний Тарасова. Припарковавшись сзади, в десяти метрах от «Опеля», он пять минут ерзал на сидении и старался слушать радио. Журавлев сидел рядом и хранил суровое молчание.
Ранним утром перед тем, как отправиться в это путешествие, сыщик установил на приборной доске какое-то устройство, напоминающее крошечный телевизор. Локтев не стал задавать вопросов, и без них понятно, что телевизор – это пеленгатор, выполненный кустарным способом. Примерно за два километра до закусочной, в самом углу темного экрана вспыхнула светло зеленая точка, а прибор издал тонкое комариное попикивание.
Журавлев убавил звук и пояснил:
– Радиомаяк в зоне досягаемости.
Сыщик уставился на экран неотрывным гипнотическим взглядом. С приближением «Опеля» зеленая точка выросла в размерах и сместилась с периферии в центр экрана. Сыщик волновался и не хотел выдать своего волнения. Раскрыв большой пакет с сухим печеньем, он ссыпал себе в рот неаппетитные на вид светлые кусочки, посыпанные маком. Журавлев вылез из машины, подошел к телефонной будке и вернулся назад через минуту.
– Надо ждать, – сказал он.
Локтев не мог долго усидеть на месте. Он дошагал до закусочной, взял чашку черного кофе. Заняв место под многоцветным брезентовым тентом, натянутым над столиками, выпил первую чашку. Затем повторил удовольствие. Третья чашка не полезла. Встав из-за стола, он подошел к «Жигулям», поднял крышку капота. Локтев сделал вид, будто копается в моторе.
Когда «Опель» тронулся с места, Локтев неторопливо вытер руки тряпкой, опустил капот и поехал следом. Журавлев расправился с печеньем, опустил стекло и выбросил пустой пакет на дорогу.
– Жаль, у нас нет радиотелефона, – вздохнул сыщик. – Могли бы держать с ним связь.
Когда проехали Пушкино, с машиной Локтева поравнялся светлый микроавтобус. Сиденье рядом с водителем занимал Максим Руденко. Через стекло Руденко продемонстрировал Локтеву здоровый кулак, скорчил страшную рожу и пальцем показал на обочину. Пришлось остановиться.
– Кажется, у нас неприятности, – сказал Локтев.
Микроавтобус тормознул чуть поодаль. Локтев выбрался из машины и пошел вперед. Ему навстречу уже спешил бледный от злости Руденко.
– Мать твою, Кактус… Что ты тут делаешь?
– Я хотел как лучше…
– Ты хотел, мать твою. Тебя прямо сейчас урыть или позже? Это милицейская операция.
– Я тоже в этом принимаю участие.
Руденко не дал договорить. Он затряс в воздухе кулаками, казалось, уже готовый съездить Локтеву в ухо.