Она уже собиралась было распрощаться, но Иван Александрович вдруг спросил.
– Евгения Георгиевна, а что вы завтра делаете?
– Я?
– Завтра у меня день рождения. Я пригласил кое-кого из коллег посидеть в кафе, отметить.
– Ох, точно.
Женя вспомнила: перед самым Новым годом на кафедре упоминали, что у Быкова скоро пятидесятилетний юбилей. Они даже скидывались ему на хороший подарок.
– Так вы придёте? Мне было бы очень приятно вас видеть.
– Да, конечно. Завтра в 7?
– Да-да, я вам пришлю смс с адресом ресторана. Это не так далеко отсюда.
– Отлично.
– Евгения Георгиевна, если хотите, приводите и своего молодого человека. Многие будут с мужьями и женами.
– Молодого человека? – ошарашенно уставилась на него Женя.
– Ну вы же вроде встречаетесь с нашим следователем, – улыбнулся во весь рот Иван Александрович.
Вот оно что! Оказывается, весь факультет уже знает. Хотя что удивительного, если каждый четверг Тамерлан забирает ее с работы. Что ж, может, оно и лучше.
– Хорошо, спасибо, Иван Александрович. Мы обязательно придём.
– Тогда до завтра.
– До завтра.
Женя проводила Ивана Александровича взглядом, пока он не скрылся в дверях университета. Интересно, что бы сказал Нургалиев, услышь он, как кто-то назвал его молодым человеком. Вот уж точно неподходящий для него эпитет! Женя улыбнулась собственным мыслям, вспомнив рождественскую ночь. Черт! Ударила она себя по лбу. Вот так всегда! Стоит кому-нибудь отвлечь ее, и она тут же забывает о самых важных вещах. Женя побежала к дверям флигеля, где располагался музей, то и дело скользя по снежному насту.
В музее было, как всегда, тихо. Гулкое эхо ее шагов раздавалось по мраморным плитам пола.
– Фёдор Иванович, вы где? – слегка повысив голос, спросила Женя.
Тут же где-то в глубине помещения скрипнула старая дверь и показался сам смотритель музея. Фёдор Иванович был человеком старым. Женя не знала, сколько точно ему лет, но никак не меньше семидесяти. Тем не менее он – невысокий, плотный, розовощекий, с седой шевелюрой и густыми пушкинскими бакенбардами – дышал здоровьем и жизнелюбием.
– А, Женя! Это ты! – заулыбался Фёдор Иванович, завидев девушку. – Что, опять поработать в тишине пришла?
– Нет, Фёдор Иванович. Я по вашу душу.
– Это как так?
– Во-первых, с прошедшим вас Новым годом, – Женя протянула пакет, который держала в руках. – Вот, это вам.
– Что опять удумала, а?
– Ваши любимые, с яблоком и ещё с капустой.
– Ох, Женя, избаловала ты меня.
Женя хорошо готовила, а Фёдор Иванович уже давно жил один, похоронив жену лет тридцать назад. Дети его жили в Петербурге, лишь изредка навещая отца, а потому Женя ещё со студенческих лет подкармливала старика. Часто готовила что-нибудь вкусненькое и приносила ему в музей. Особенно Фёдор Иванович жаловал ее пирожки. Вот и сейчас Женя напекла ему целую гору.
– Я же знаю, что вы их обожаете, Фёдор Иванович, так что не делайте вид, что я зря старалась.
Он рассмеялся.
– Ох, и хитра лиса, – погрозил он шутливо пальцем. – Ну спасибо, дочка, что не забываешь.
Фёдор Иванович по-отечески обнял Женю и расцеловал в обе щеки.
– Тогда давай вместе чай будем пить. Пойдём ко мне.
Они прошли в небольшой кабинет. Не тот закуток, где Женя нашла дневник убийцы, а небольших размеров комнату, в которой у Фёдора Ивановича хранились все документы по музею, стоял большой письменный стол с компьютером и пара кресел. Здесь же на низеньком столике возле окна имелся электрический чайник, несколько чашек. Фёдор Иванович отдал Жене пакет с пирожками, а сам принялся заваривать чай. Она тем временем выложила угощение на тарелку, достала сахар и поставила чашки с блюдцами на стол. Это было далеко не первое их совместное чаепитие, а потому Женя чувствовала себя как дома. Фёдор Иванович достал из шкафа большую коробку шоколадных конфет.
– Вот, Женя, твои любимые.
– О-о! Значит, Алёша приезжал?
Алёша был внуком Фёдора Ивановича, которого Женя хорошо знала. Они вместе учились, но потом тот уехал в Питер, где ему предложили хорошее место.
– Приезжал.
– А почему ко мне не заглянул?
– Да он, Женя, буквально проездом. На денёк только. У него там Танька, жена, того и гляди, родит, вот он приехал деда повидать да тут же сразу и умчался обратно.
– Понятно. Так родила?
– Танька-то? Не, вчера звонил Алёша, говорит, все никак не разродиться. Но должна вот-вот.
Чайник закипел, и Фёдор Иванович залил кипятком заварку.
– Что ж, Женя, давай почаевничаем и ты расскажешь мне, зачем пожаловала.
– А с чего вы взяли, что мне что-то нужно? – засмеялась она.
– Да знаю я тебя, дочка. У тебя ж на лице написано нетерпение.
– Видите вы меня насквозь, Фёдор Иванович.
Пока пили чай, Женя изложила старику суть своих изысканий. Во-первых, ей хотелось бы узнать все о том, первом, музее в Отрадном, о его смотрительнице и что с нею стало. Остались ли какие-то документы и где можно хоть что-то найти. Во-вторых, ей хотелось найти информацию о графской дочери Марии Александровне Орловой, которая, судя по всему, умерла в Отрадном, перед самой революцией или в ее первые дни.
– Что ж, Женя, ты пришла по правильному адресу. Тебе даже не придётся ни в каких бумагах копаться, я сам тебе все расскажу. И про музей, и про Марию Орлову… очень жуткая была история с ней…
– Так вы знаете?
– Я же местный, Женя, родом из деревни Семёновка, что вон за тем лугом. Я много чего знаю…
Глава 18
В прошлое давно пути закрыты,
И на что мне прошлое теперь?
Что там?– окровавленные плиты
Или замурованная дверь,
Или эхо, что еще не может
Замолчать, хотя я так прошу…
С этим эхом приключилось то же,
Что и с тем, что в сердце я ношу.
«Эхо»
Анна Ахматова
– Я родился вот здесь, неподалёку, Женя. Можно сказать, под сенью старинной усадьбы. Родился в далеком 44-м, война тогда ещё шла, но я этого, конечно, не помню. А вот усадьбу помню сызмальства. Тогда она была под охраной государства, на территории располагалась школа НКВД. Позже, с конца пятидесятых здесь были детские лагеря. Однако постепенно все пришло в упадок, и к восьмидесятым большинство зданий разрушилось. А вот в конце девяностых бывшее здание поместья со всеми прилегающими постройками отдали в пользование Историко-географического университета. В то время ректором был некто Петров, который нашёл мецената из новых русских, кажется, фамилия последнего была Большов. Вот на его деньги здесь все и восстановили. В двухтысячном году и музей открыли. С тех пор я здесь и служу.
– А почему этот Большов вдруг решил университету помочь?
– А кто его знает, Женя, время тогда такое было. Все эти новые русские: деньги бешеные, делали что хотели. Видимо, этот Большов имел какие-то тесные отношения с ректором, может, родственником был, а может, надоело воровать, деньги девать некуда было, вот и решил прослыть покровителем наук.
– Ну нам-то это и неважно. Главное, что он усадьбу не выкупил и не устроил в ней казино.
– Да, в те годы такого можно было ожидать.
– Значит, вы всю жизнь прожили в Семёновке и работать сюда же вернулись?
– В Семёновке я родился и вырос, Женя, а потом пришёл возраст, поступил в университет. Тоже вот, как и ты, учился на историческом, потом стал изучать музейное дело. Всю жизнь в самой Москве проработал, а в Отрадное перевёлся работать, когда узнал, что старое здание восстанавливают и планируют делать здесь, на факультете, музей. Мне тогда 51 год был. Я, считай, этот музей по крупицам и собрал. С 1995-го мы с тогдашними моими помощниками искали всякое старинное барахло: то столик в каком подвале найдёшь, то старое письмо из полусгнившего секретера вытащишь. Вот так и собирали своё хозяйство. Когда в 2000-м году музей официально открыли, здесь, почитай были пустые стены, но к 2005 по старым антикварам много чего удалось найти. Хотя некоторые ценные находки у нас большие музеи забрали. В Третьяковке, например, есть коллекция бюстов Орловых. А ведь это наши сокровища, местные.
– Какой же труд вы проделали, Фёдор Иванович… И как жаль, что усадьбу разграбили, – вздохнула Женя. – Я читала, что в 1925 году из усадьбы вывезли тысячи предметов: утварь, мебель, картины…
– Так и есть, Женя. Теперь все это оседает где-то по частным коллекциям, а большая часть, скорее всего, уничтожена. Тогда новая власть не ценила красоту, считала все это буржуазными пережитками.
– А что вы знаете про первый музей? И кто после революции всем заведовал? – Женя наконец-то подвела старика к разговору о том, что ее интересовало больше всего.
– Первый музей… – Фёдор Иванович глубоко задумался. – Я-то те времена не застал, конечно, но люди многое рассказывали, да и сейчас в Семёновке у нас есть ещё люди, которые те времена помнят.
Женя, не веря, уставилась на старика.
– Как помнят? С революции уже сто лет как прошло.
– Не сами, конечно, помнят, а по рассказам стариков. Есть у меня один старинный друг, Женя, Терентий Павлов. Он всю жизнь прослужил могильщиком. И его отец тоже могильщиком в наших краях служил. Так вот, отец Терентия в 1917 году был молодым парнем и много чего понавидался тут. Он нам с детства все время страшные истории про усадьбу рассказывал, а потом, когда я уже университет закончил, стал историком, заинтересовался местными преданиями, он мне и Терентию как-то рассказал про ту самую графиню Марью, про которую ты меня сегодня спрашивала…
Женя почувствовала, как кожу покрыли мурашки. Ей становилось жутко, и в то же время она сгорала от любопытства.
– Если, Женя, у тебя время есть, пойдём-ка со мной в Семёновку к деду Терентию. Он хоть и совсем старик, ему уж за 80, но из ума не выжил. Он тебе поподробнее расскажет, что отец его нам говорил, да и могилку той самой Марьи покажет.