– На Париж у управления денег нет, Паша. Узнай, как бы нам побыстрее одну из лент доставить в ту самую парижскую мастерскую, да пусть они там нормальный отчёт по результатам составят. На русском, Паша, по-французски мы тут не понимаем.
– Все сделаю в лучшем виде, Тамерлан Ниязович. Ну, я пошёл?
– Иди-иди.
Павел ушёл, а Тамерлан позвал ещё одного следователя, работавшего в их команде, Аню. Они просидели с ней минут десять, разбирая ее отчеты по сопоставлению телефонных звонков, возможных идентичных контактах в социальных сетях по всем четырём жертвам, когда в кабинете снова появился Павел. Молодой следователь не вошёл, он влетел, чуть не снеся двери с петель.
– Паш, ты что, на пожар летишь? – начала было Аня, но осеклась, увидев лицо коллеги.
– Тамерлан Ниязович, там в Отрадном снова труп.
– Вот бл… – выругался Тамерлан. – Да этот ублюдок вошёл во вкус.
– Тамерлан Ниязович… – начал Павел, но осекся.
Он сел на один из стульев, схватившись за голову.
– Паш, ты чего? На тебе лица нет! – спросила Аня.
– Я… я не знаю, как сказать, – он глянул на Тамерлана, и у того от догадки волоски на руках встали дыбом.
– Говори, – голос старшего следователя стал безжизненным, механическим.
Павел собрался с духом.
– Лучше я сейчас вам скажу, чем потом… когда увидите. В общем, в Отрадном, кажется, убита Женя…
Тамерлан тяжело опустился в кресло, положил руки на стол. Его пальцы заметно подрагивали. Чтобы справиться с дрожью, он сцепил их в замок.
– Что тебе сказали?
– Звонили дежурные оперативники, они уже на месте… В общем, тело сильно изуродовано, но не так, как в предыдущих убийствах. Там Борисов на выезде, он говорит, лица не узнать, сплошное кровавое месиво.
– Так с чего взяли, что это Женя? – почти крикнул Тамерлан.
– Ее кто-то из коллег нашёл. Опознали по одежде… В сумке документы были и телефон.
Тамерлан прикрыл глаза рукой, сильно надавив, как бы пытаясь избавиться от нарисованного воображением образа. Он не понимал, как справиться с собой и что теперь делать. Боялся за неё. Каждый четверг приезжал за ней даже тогда, когда они ещё были никем друг другу. Пытался защитить, лишь бы не ходила одна по этому проклятому парку. А вот, выходит, не уберёг. Вчера вечером, уже в двенадцатом часу, он ей позвонил, но она не ответила. Тамерлан подумал, что Женя спит. А она, скорее всего, уже была мертва. У него даже мысли тревожной не возникло, не екнуло сердце. А говорят, когда умирает любимый, родной человек, можно это почувствовать. А он вот не почувствовал.
Прошло всего несколько секунд, прежде чем Тамерлан оторвал ладонь от лица и, встав, направился к двери, ни на кого не глядя, сухо бросил:
– Работаем.
Всего несколько секунд, а для него закончилась целая жизнь.
Снег под телом пропитался кровью. Все вокруг было в крови: огромное впитавшееся теперь уже буро-красное пятно рядом с жертвой, кровавые следы, ведущие по дороге в сторону университета. Что ж, у них хотя бы есть следы, горько усмехнулся Тамерлан. Он бросил взгляд в сторону трупа, накрытого белым полотном. Она лежала прямо посреди парковой дороги, широко раскинув руки в стороны. Ноги слегка поджаты, колени развёрнуты влево. Вместо лица – кровавое месиво. Кровь уже запеклась, затвердела на морозе, образовав плотную массу. Глаза выколоты. Срезанные с головы медные волосы валялись тут же, разбросанные окровавленными клочьями по тропинке. Женина сумка лежала в паре шагов от тела.
– Что скажешь, Иван Фёдорович? – бесцветным голосом спросил Тамерлан судмедэксперта.
– Молодая женщина. Смерть наступила примерно между 11 вечера и двумя часами ночи. Убийство нетипично для нашего маньяка, хотя многие детали совпадают, как то: выколотые глаза, обритый череп. Однако эта жертва умерла не от асфиксии, а от множественных ножевых ранений. Лицо изуродовано острым предметом… Подробнее расскажу после вскрытия.
– Кто обнаружил тело? – спросил Тамерлан у стоявшего тут же дежурного Борисова, приехавшего на этот вызов.
– Преподаватель Оганесян Арина Валерьевна. Она рано утром шла на факультет, ещё восьми не было, толком не рассвело. Она и опознала тело. Кое-как добежала до корпуса, позвала сторожа. Он вызвал нас. Он тоже в убитой опознал Коршунову Евгению Георгиевну.
– Опознал, значит…
– Вы же видели труп, Тамерлан Ниязович. Там от лица ничего не осталось. Оганесян и сторож, – Борисов заглянул в протокол, – Михаил Васильевич Трофимов узнали пальто Коршуновой. Она вчера в нем была на работе. Плюс мы нашли сумку, в ней документы на имя Коршуновой…
Тамерлан не стал слушать дальше, закурил. Он подошёл к распростертому на земле телу, сделал глубокий вдох.
– Паша, открой.
– Может, не надо вам на неё смотреть, товарищ следователь? – неуверенно спросил Павел.
– Открой.
Паша, мгновение поколебавшись, потянул за белую ткань, кое-где пропитавшуюся кровью. Тамерлан громко втянул воздух, взглянул. Разглядеть в кровавой корке Женины черты и правда было невозможно. Лица не было. А вот чёрное зимнее пальто с лисьим воротником, в котором она постоянно мёрзла, он узнал сразу. Следователь пристально смотрел на тело, но чем больше вглядывался, тем больше у него возникало сомнений. Рост, телосложение, сапоги, в конце концов, – все было Женино. Но лежавшее перед ними изуродованное, уже окоченевшее тело не могло быть Жениным! Ему ли не знать. Сколько раз он прижимал ее к себе, прятал лицо на ее груди, целовал ее руки. Ему ли не узнать тело любимой женщины?
– Это не Женя, – в горле так пересохло, что голос походил на еле слышимый скрип рассохшегося дерева.
– Вы что-то сказали, товарищ старший следователь?
– Это не Женя, Паш, – он взглянул на коллегу.
– Но ведь…
– Ты думаешь, я свою женщину не узнаю? – вскипел Нургалиев.
– Но одежда и документы Женины.
– Да, одежда и сумка с документами ее. Но это не она.
Павел подумал было, что от шока старший следователь выдавал желаемое за действительное, но Тамерлан продолжил.
– Посмотри на ее руки. У этой все ногти обгрызены, руки, как у мужика, а Женя всегда с отличным маникюром.
Павел взглянул на руки жертвы. И правда, руки у покойницы были неухоженными, на пальцах видны желтые никотиновые пятна. А Женя ведь не курила.
– Ну-ка, – Тамерлан нагнулся над трупом, расстегнул окровавленное изрезанное пальто.
Под ним оказался старый заношенный свитер, тоже весь в крови, и протертые почти до дыр штаны от спортивного костюма. Из выреза свитера на шее выглядывал дешевенький крестик.
– Это не Женя. Посмотри на одежду, затасканная чуть ли не до дыр. И крест. Ты же знаешь, она неверующая.
– Да, я помню, на Рождество за столом она смеялась и говорила, что хоть и атеистка и не верит во все эти средневековые пережитки, но Рождество любит. Но, товарищ старший следователь, – Паша взглянул на Нургалиева. – Если это не Женя, то почему в ее пальто и с ее сумкой? Где же тогда Женя?
– Я и сам хотел бы это знать. Мобильник ее в сумке, разряженный, а сама она пропала… Так, ребята, у нас новые обстоятельства…
Работа закипела с новой силой. От сердца у Тамерлана немного отлегло. Жертвой убийцы оказалась неизвестная женщина, но в одежде Жени, с ее сумкой и документами. Но где сама Женя неизвестно, а потому беспокойство по-прежнему сжимало сердце железным кулаком. Ещё через два часа выяснилось, что вчера в обед Женя была в факультетском музее. Нашли Фёдора Ивановича, который и рассказал следователям, что вчера Евгения Георгиевна была с ним, сначала в музее, а потом в Семеновке. Расстались они в начале пятого. Женя отправилась на автобус, чтобы ехать домой. На указанной Фёдором Ивановичем остановке обнаружили следы крови. Здесь кого-то били или убили. Волна тревоги с новой силой захлестнула Тамерлана. С Женей явно что-то случилось, и было неясно, жива ли она вообще.
Глава 20
День и ночь с тобой жду встречи,
Встречусь – голову теряю;
Речь веду, но эти речи
Всей душой я проклинаю.
Рвется чувство на свободу,
На любовь хочу ответа, —
Говорю я про погоду,
Говорю, как ты одета.
Иван Никитин
Она открыла глаза, не понимая, где находится. Голова болела так, что от каждой попытки моргнуть или сделать вдох, казалось, будто ей вставляют в череп раскалённые прутья. Немного привыкнув к боли, Женя попыталась осмотреться вокруг. Светло-голубые с кое-где облупившейся краской стены и белый потолок говорили о том, что, скорее всего, она в больнице. Это радовало. Последнее, что она помнит, это прокуренный голос, спрашивающий у неё сигарету, и удар по голове. Слава богу, она не валяется с пробитым черепом на той остановке, иначе наверняка уже околела бы от холода. На потолке неприятно трещала лампа, время от времени помигивая. И звук этот, и свет вызывали у неё тошноту и спазмы головной боли. Может, это не больница, а ад? Звук и свет казались невыносимыми.
Когда она очнулась в следующий раз, боль, казалось, притупилась. Теперь она могла хотя бы смотреть и моргать, не кривясь, однако повернуть голову так и не решилась. Женя почувствовала, как что-то впивается ей в руку, и догадалась, что это капельница. Значит, всё-таки не ад. Больница. Она услышала звук открывшейся двери. К ней кто-то подошёл.
– Очнулась, милая? – она увидела старое, все в мелких морщинках лицо, склонившееся над ней. – Больно, дочка?
Женя попыталась кивнуть, но не смогла, только закрыла и открыла глаза.
– Ничего. Жить будешь. Доктор говорит, до свадьбы все у тебя заживет, – улыбнулась старушка.
– Где я? – еле-еле прошептала Женя.
– В больнице, милая. В больнице.
– Мне бы позвонить…
– Завтра позвонишь. Сейчас вот тебе капельницу поменяю, поспишь хорошенько, а утром будешь свеженькая, как огурчик, вот увидишь. И тогда позвонишь и мамкам, и папкам, и мужьям.
Женя хотела было возразить, сказать, что они будут волноваться, но сил не было. Да и кто будет волноваться? Тамерлан на работе, до завтрашнего вечера, когда они договорились встретиться, не хватится ее. На работу ей не надо завтра, экзаменов нет в этот день. Так что можно и отдохнуть, а утром она обязательно всем позвонит. Глаза слипались, голова ныла тупой болью. Нужно отдохнуть…