— Зря ты его отпустил, — сокрушался Скипидарыч по дороге домой. — Темнит.
— Да не темнит. Просто дурацкая твоя затея с этим цветметом.
— А вот и не дурацкая. Он тоже сатанистов видел.
— Сам же ему и сказал, что это сатанисты.
— Опять мне не веришь. А вот ты сходи в церковь-то, сходи.
— Ладно, схожу. Только до вечера ты от меня отстань и ничего больше не придумывай, — поставил условие Деснин.
С первого взгляда за прошедшие семь лет в церкви ничего не изменилось. Все так же с вышины купола глядел строгий лик Вседержителя. Ему предстояли сонмы святых и бесплотных сил. По стенам разворачивались картины библейских и церковных событий, а на западной стене в огромной многоплановой композиции находилась фреска Страшного Суда.
Всё было так, как раньше. Но где-то в глубине души Деснин чувствовал, что чего-то не хватает. Сама атмосфера была иная. И было в ней что-то зловещее.
В этот раз, так же как и семь лет назад, Деснин схоронился за прилавком свечной лавочки, что находилась в закутке при выходе из притвора. Распластавшись на холодном полу, он думал: «Чего я надеюсь увидеть? На что же намекал Скипидарыч? Должно быть, очередной бред нес. А, как бы там ни было — делать всё равно нечего. Полежим — увидим».
Обстановка располагала к размышлению, и на Деснина вдруг нахлынули бурным потоком воспоминания семилетней давности.
Вот так же, распластавшись за этой же свечной лавочкой семь лет назад, лежал он и ждал, когда наступит глубокая ночь. За день до этого он уже приходил в храм и заранее наметил себе две иконы, показавшиеся ему наиболее ценными.
В тот раз Деснин впал в лёгкую дрёму. Сквозь неё он слышал, как кто-то обошёл храм кругом, и заскрипели закрываемые церковные ворота. Затем — полная тишина и тьма непроглядная. Деснин окончательно успокоился и заснул. Проснулся ближе к полуночи и прислушался. Ничего подозрительного, лишь какие-то неясные шорохи — очевидно церковные мыши приступили к своей ночной жизни.
Деснин выбрался из своего укрытия и слегка размялся. Глаза уже привыкли к темноте. Он достал нож и подошёл к Николаю Угоднику, что висел слева от царских врат иконостаса. Затем провёл рукой по краям доски — зазор между нею и иконостасом был невелик, как раз, чтобы просунуть туда лезвие ножа. Действуя им как фомкой, Деснин потянул доску на себя.
Крякнуло старое дерево. «Пошла, — обрадовался Деснин. — Теперь и руками оторвёшь». Тут полная луна заглянула в окно верхнего яруса, и стало совсем светло. Николай Угодник с презрением смотрел на вора. Деснин застыл, уставившись на икону. Вдруг заскрипели церковные ворота…
Деснин мотнул головой, словно стряхивая воспоминания. Прислушался. Ворота скрипели не в его сознании, а наяву.
В следующий момент мимо свечной лавочки прошли двое.
— Да погоди ты, — послышался мужской голос. — Дай свечи зажечь.
Раздалось характерное чирканье зажигалки. Вскоре церковь озарилась тусклым светом.
— Знаешь, — послышался женский голос, — свечи — это так клёво. Класс! А ты ехать не хотел.
Деснин осторожно выглянул из-за прилавка. В центре зала, боком к нему, стоял некто, с жиденькой бородкой и длинными волосами. «Неужто Пафнутий?» — удивился Деснин. Вместо рясы предполагаемый поп был одет во всё джинсовое. Рядом с ним стояла длинная, густо накрашенная девка в мини.
«Шлюха, — сразу же определил Деснин. — И жаба к тому же. Хотя ноги, вообще-то, ничего».
Специфический запах перегара, которым тащило от обоих, распространялся на всю церковь.
— Слушай, — заговорила девка, — догнаться бы пора, а то у меня чего-то башка трещит.
— Где я тебе сейчас возьму? — огрызнулся поп. — Нечего было уезжать.
— Ладно жаться. У тебя где-то здесь должен быть кагор.
— Ну есть, но он для причащения. И вообще, хватит меня сегодня доставать. Какой дурак вспомнил про траву! Я им что, шестерка? И так рискую.
Пафнутий подошел к одной из икон, снял ее, просунул руку и извлек из тайника небольшой пакетик.
— Все, канаем, — сказа он, поставив икону на место, но девка вцепилась в его рукав:
— Нет, нет. Блин! Ты не въезжаешь. Здесь так классно. Тащи свой кагор. Догонимся хоть разок кровью-то Христовой.
— Слушай, блудодейка окаянная! Не богохульствуй! Это же всё-таки дом Господень, — поп попытался перейти на проповеднический тон, но это, в связи с изрядным опьянением, у него плохо получилось.
Тем временем девка подошла к аналою и развела руками так, как будто бы раскрывала некую книгу. Перелистнув несколько несуществующих страниц, она ткнула пальцем в одну из них и, передразнивая интонацию попа, прочитала:
— Заповедь новую даю вам: объеби ближнего своего. Аминь, — захлопнув воображаемую книгу, она захохотала.
В этот момент появился исчезавший на некоторое время из поля зрения поп. В руке у него была бутылка. Девка вырвала эту бутылку и жадно принялась пить прямо из горла. Затем, передав бутылку попу, уже совсем пьяным голосом проговорила:
— А где этот ваш бог? Чего-то не вижу. А может, он сбежал отсюда, а? Из дома-то своего?
Поп, сделав пару глотков, совсем захмелел и, усевшись прямо на пол, ответил:
— Может и сбежал.
— А тогда кому же ты служишь тут?
— А вот этому, — поп вытащил из кармана несколько долларовых купюр. — Маленькие зелёненькие божики. Вот здесь на каждом прямо написано: «Мы верим в бога». Вот в этого, зеленого. У того Бога хоть сколько проси, а хрен его знает — даст, не даст. А эти — всё что угодно дадут, в любой момент. Они всё могут, не то что Бог. А Бог…
Поп начал медленно крениться набок.
— Ну-ну. Не отрубаться, — схватила его за рукав девка.
Поп уселся поудобнее. Порывшись в карманах, он достал пачку сигарет и закурил.
— Бабло побеждает зло, потому что зло — это отстутствие бабла, — изрек он.
В данный момент поп сидел лицом к Деснину. Что-то знакомое показалось ему в обличии священника, особенно противная лиловая родинка у носа. «Ё-моё, так это ж, — Деснин прикинул, что если убрать бородку и волосы, — так это ж… Серёга».
С этим самым Серёгой (Деснин никак не мог припомнить кликухи) он как-то пересекался на зоне. Только тогда тот не был попом, а был обыкновенным вором, причём с уже не первой ходкой. «Недаром его Скипидарыч всё уркой называет, — думал Деснин. — вот, оказывается, в чем дело».
Тем временем девка подошла к царским вратам. Поп, поднявшись, поплёлся за ней. Они вместе вошли в алтарь. Теперь, из-за иконостаса, Деснин не мог их видеть.
— А ты знаешь, — послышался из алтаря голос попа, — что в алтарь бабам входить нельзя?
— Меня всё то, что нельзя, так возбуждает, — ответила девка, и тут послышался какой-то грохот.
— Да ты чего?! Совсем охренела?! — чуть ли не кричал поп.
— Давай прямо на этом столе, а?
— Это не стол, это престол. Тут бог это самое…
— Вот и мы это самое. Ну Серенький, ну один разочек давай попробуем, это ж так клево. Ну, где он там у тебя? У-у. Вот он. А чего такой вялый? Ну, ничего, сейчас согреется. Вот так…
«Интересно, что они там делают?» — подумал Деснин. Но вскоре по звукам, которые доносились из алтаря, он понял что.
Предоргазменные всхлипы гулко разносились по всей церкви. Эти всхлипы пощёчинами отлетали от щёк святых, а те смиренно подставляли то левую, то правую щёку…
«Ну Скипидарыч, ну казёл! А! — думал Деснин, выбегая через приоткрытые ворота церкви. — Догадка у него есть! Страшно ему, нечистая сила, подозрительные типы. Тьфу!»
Глава VIIБесы ходят по деревне
На улице стояла тишина. Лишь где-то вдалеке кто-то громко и безутешно блевал. Деснин интуитивно пошёл на этот звук, и вскоре перед ним предстал скорчившийся Скипидарыч. «Пусть закончит, «- решил Деснин.
— Коль, это ты? — Скипидарыч закончил и стоял теперь, уставившись на Деснина. — А я тут это. Врут все, что в русском желудке и долото сгниет. Сейчас такую дрянь делать стали, да еще, гады, «Машеньку» добавляют, чтобы совсем крышу срывало. Тьфу, косорыловка треклятая!
Глаза Деснина сверкнули нехорошим огнём. Он ухватил Скипидарыча за грудки и заорал на того:
— Череп, говоришь, свет в церкви! Догадка у него есть! Поиздеваться надо мной решил, да? Да я тебя…
— Не убивай, Коля! Не бери грех на душу! — взмолился Скипидарыч. — И так сплошное смертоубийство кругом происходит. Коля, Бесы ходят по деревне!
Последнюю фразу Скипидарыч произнес так уверенно, что Деснин слегка опешил и отпустил его.
— Опять гонишь? Какие бесы? Я вон в церкви уже…
— А самые что ни есть натуральные, — Скипидарыч был серьезен как никогда. — Я вот за милицией пошел — кабель срезали, не дозвониться.
— А менты еще зачем?
— Так говорят же тебе… А, черт с милицией — все равно уже поздно. Идем, идем, — позвал Скипидарыч, — щас сам все увидишь. Тут такое творится!
Всю дорогу Скипидарыч не умолкал, рассказывая предысторию события.
— Никодимова была еще идея: когда деревня уходила в запой, все деньги несли бабке Лизавете на сохранение. Единственная трезвенница была. Зато подруга ее бывшая, Глафира, наоборот, бизнесом занялась на старости лет — гнала самогон. Помню, когда покупал, провожала таким взглядом, словно говорила: пей, родимый, на здоровье, чтоб ты сдох. Вот. А вчера или позавчера, в общем перед тем как ты приехал, все с Ромки началось. Пацан только с армии пришел — и давай бухать, все деревню с панталыку сбил. Вот и я из-за него бороду сбрил, едрень фень. В общем, сегодня к вечеру все деньги пробухали. Пока ты в церкви был, поперлись они сперва к Глафире, а та в долг самогон-то не дает. А толпа-то приличная собралась, да все пьяные в умат. Вот и повел их бес к Лизавете, а та говорит: сами требовали, чтобы денег, когда пьяные, вам ни за что не давать. Не знаю, чего уж у них там вышло — каждый по-своему рассказывает, а убили Лизавету. Плохо так убили — серпом горло перерезали. Но денег не нашли. А я знаю почему — хитро прятала, в книгах, а в комнате, где книжный шкаф был, лампочку срезала. Нда, а эти-то, вкусивши кровушки, пошли к Глафире. Та опять заартачилась, дура — без денег не дам. Не знала, что он с Лизаветой сделали. Вот и дом ее.