Произнеся этот патетический спич, сатана подошёл к Рогатому и некоторое время смотрел ему прямо в глаза, потом от него перешёл к другим. Он внимательно смотрел в глаза каждому, как бы изучая своих новых избранников. Около одного он задержался дольше. Вдруг сатанист не выдержал и захохотал.
— Ха-ха-ха! Браво, Гроссмейстер! Вот это шоу! Суперголограмма! Это круче чем у Копперфильда!
Сатана отошел от хохочущего на два шага назад, наклонил голову и, направив на того исподлобья страшный взгляд, проговорил другим, злым голосом:
— Голограмма — это, скорей, ты. Я большая реальность, нежели вы все здесь присутствующие!
— Ладно, Гроссмейстер, — обратился сатанист к Рогатому. — Хватит. Твоя голограмма слишком наглая получилась — выключай аппаратуру. А то я сейчас весь эффект испорчу.
С этими словами сатанист двинулся прямо на фигуру, стоящую перед ним, желая пройти сквозь нее. Однако, едва коснувшись ее, он вздрогнул всем телом, словно от электрического удара, издал нечеловеческий вопль и упал замертво.
— Ну, кто еще из вас желает убедиться в моей реальности? — проговорил сатана, обводя страшным взглядом присутствующих.
На мгновение сатанисты застыли в оцепенении. Затем все, кроме Рогатого, побросали свечи и в ужасе, тесня и толкая друг друга, устремились к выходу. А сатана кричал им вдогонку:
— Что же это, дети мои, вы так испугались меня? Ведь вы же мои поклонники. Ведь вы верите в меня. Или же наоборот: вы, лицемеры, не верующие в меня, играющие со мной, испугались того, что я есть на самом деле? Но я не тот, кто пришел на землю всего лишь раз. В отличие от него, я всегда удостаиваю своим вниманием тех, кто меня об этом просит. Лицемеры! Вы пришли сюда для того лишь, чтобы развлечься, получить острые ощущения. О, жалкие ничтожества, не способные поверить даже в реальность!
— Ты! — тут холодный пот прошиб Деснина, ибо сатана указывал прямо на него, — Знаю дела твои: убийца и вор. Мало того — отцеубийца. Знай: тот, кого ты убил, и был твой отец. Ха-ха-ха! Думаешь, тебе это простили? О нет! Ты будешь и дальше убивать. Ты мой, мой! Вот и сегодня ты готов был убить его, — сатана перевел взгляд на Гроссмейстера. — Лишь я сдержал тебя. Разве я мог допустить такое? Лишь зная, что ему грозит опасность, я и явился сюда. Он нужен мне здесь, ибо он один из немногих, кто еще способен на веру. Ты также способен верить. Но твой поп тебя обманул. Никакого покаяния нет, и ты по-прежнему мой. Я не обману. Что от него осталось? Эти жалкие осколки черепа, принесенного в жертву мне? Этот ничтожный прах? А я тут, я реален, я вечен, я всемогущ, я…
И тут внезапно, прямо на полуслове, сатана пропал, словно кто-то, помимо воли, утянул его.
На некоторое время вновь наступила тьма. Затем послушался ужасный треск, словно при страшной грозе, и сатана вновь возник. Он быстрыми шагами шел прямо на Деснина. Ноги сами собой распрямились, и теперь Деснин стоял за прилавком в полный рост. Всё тело одеревенело. Он не мог и шевельнуться. Подойдя к Деснину вплотную, сатана наложил руки ему на виски и стал смотреть в глаза с особенным вниманием, как бы стараясь проникнуть своим взглядом в самую глубь души. Сила, огромнейшая сила проникала в Деснина. Она звала, приказывала, заклинала. Где-то вдалеке послышался зловещий рев, и он приближался. Казалось, сатана почувствовал это и, удовлетворённо усмехнувшись, промолвил:
— Иди и сделай то, что ты задумал! Но знай: его нет среди здесь присутствующих. Он не мой. Но и не его. Он ничей. Его, фактически, совсем нет. Один лишь бездушный кусок плоти. Он, в отличие от тебя, не нужен ни мне, ни моему противнику. Завтра ты узнаешь, кто он.
Едва успев договорить, сатана исчез, и вновь воцарился мрак.
Глава IVСмерть под крестом
Спустя некоторое время хохот наполнил своды церкви. Затем послышалось чирканье зажигалки, и Гроссмейстер, все так же продолжая хохотать, зажег свечу. Она осветила его бледное лицо. Не обращаясь ни к кому, Гроссмейстер возбужденно заговорил:
— Эксперимент с треском провалился! Ха-ха-ха!
Затем он взглянул на Деснина, который после исчезновения сатаны осел на пол и теперь полулежал, прислонившись к стенке:
— Остался один ты! Ты, христианин! Все остальные просто разбежались! Вот, выпей, — Гроссмейстер подошел к Деснину и протянул чашу с каким-то варевом, — это снимет действие галлюциногена.
Затем Гроссмейстер подошел к жаровне и тщательно затушил угли.
— Хорошие корешки, — проговорил он при этом. — Еще древнеегипетские жрецы пользовались ими, когда устраивали «явления богов».
— Так значит это все…
Деснин, с трудом приходивший в себя, не смог договорить фразу.
— Ничего не значит, — отрезал Гроссмейстер. — Думай как хочешь. Я сам верил в существование сатаны, но до последнего момента не верил в то, что он может явиться. А мне было необходимо испытать веру моих товарищей, их способность верить. Я даже решил пойти на обман. Я хотел устроить умелую инсценировку с применением иллюзорной техники и галлюциногенов. Но эксперимент вышел из-под моего контроля… Он двигался. Он говорил!.. Это был Он! И он посмел явиться в церкви!
Гроссмейстер еле подавлял возбуждение, наконец ему удалось взять себя в руки, и он продолжил уже спокойным голосом, который вдруг показался Деснину знакомым:
— Конечно, ты считаешь, раз я сатанист, то лжец, искуситель. Но мне все равно, что ты думаешь. Это важно для меня самого. Я хотел проверить… О, как же я ошибался! Они… О, бескрылые потребители с ампутированными душами! Не положительные и не отрицательные — круглые нули! Дырки от бубликов! Абсолютные ничтожества! Насекомые!
Гроссмейстер взглянул на Деснина:
— Какая чушь весь этот маскарад, не правда ли?
С этими словами он снял с себя рога и все сатанинское облачение. Перед Десниным стоял…тот самый странный попутчик, с которым он ехал в поезде к Никодиму.
— Я вижу, что ты узнал меня. Еще тогда, в поезде, я знал, что твой поп, к которому ты едешь, мертв. Но я действительно не при чем. Я не убивал его. Мне и в голову такое не приходило. Ты, конечно, мне не веришь, но… Впрочем, это не имеет никакого значения. Этот Никодим, я много слышал о нем, был достойным противником. В Апокалипсисе сказано, что Агнцу более угодны даже холодные, нежели теплые. Так же и сатане более угодны горячие, но не теплые. По твоим глазам я вижу, что и Никодим говорил тебе то же самое. Ха, ха! Я был уверен, что человек с его верой был способен проникнуть в суть этих страшных слов. А теперь ответь: какой смысл мне убивать его, если он угоден сатане? А череп… череп я просто купил у милиционеров, которые осматривали останки на пепелище. Так что, видишь — все просто… Что же ты стоишь? Ты узнал, что хотел. Ведь ты именно за этим здесь? Или же ты желаешь узнать что-то еще? Тебе нужны объяснения всему тому, что произошло здесь?… Нет, это мне нужны объяснения! И им тоже нужны объяснения! Но главное здесь, — голос Гроссмейстер вновь стал возбужденным. Он подошел к штативу с работающей видеокамерой. — Здесь свидетельство, здесь вещественное доказательство его существования. Это высшая точка, я его вызвал! Все телеканалы мира покажут эту запись. Еще бы, подобной сенсации не было добрых две тысячи лет! Вы это выдели? — уже кричал Гроссмейстер в камеру. — Вы это видели!!!
Затем он подошел к Деснину и ухватил того за плечи:
— Я должен все рассказать. Должен! И ты будешь свидетелем того, что записано на этой камере. Присядь вот сюда, — Гроссмейстер усадил Деснина в кресло, где явился сатана, а сам встал посреди зала.
— Ты один из немногих, кого он удостоил разговором, — так начал Гроссмейстер. — Он назвал тебя убийцей и вором. Хм. Ты прошел испытания. Ты видел смерть. Ты убивал. Лишь побывав на грани человек способен истинно веровать. Впрочем, я не об этом. Твой поп рассказал тебе лишь об одной стороне христианства. Я, если желаешь, поведаю об оборотной. Ведь сатанизм не отделим от христианства. Он напрямую вытекает из него. И связующее звено здесь — человек. Человеческая душа есть поле боя, на котором Бог и сатана борются между собой. По легенде, дьявол слепил человека и упросил Бога вдохнуть в него душу. Так что человек — продукт совместного производства. Поэтому зло естественно, оно — неизбежное порождение, неотъемлемая принадлежность бытия. Без зла вселенная не была бы совершенной, почему Он и допустил его существование.
Гроссмейстер умолк.
— Я вижу, что говорю непонятные вещи, — наконец проговорил он, глядя на Деснина. — Жаль, что ты не прочел мою книгу, которую я дал тебе в поезде. Она бы многое прояснила. Но пусть, пусть. Слушай меня — и не понимай. Мне и не надо этого. Я говорю для себя. Ты лишь сиди здесь. Так надо, ладно?
Деснин и не собирался никуда уходить. Даже если бы он захотел это сделать, то не смог бы: кресло, в котором он сидел, словно магнитом притянуло его к себе. Но не это было самое страшное. Деснин ясно чувствовал в себе что-то постороннее. Кто-то чужой был в нем. И именно этот чужой заставил его произнести:
— Ты ошибаешься. Я прочел твою книгу. Но раз уж я здесь, то хочу услышать все из твоих уст. Тем более, я никуда не спешу.
— Благодарю. Тогда придется рассказать все. И я уверен, что мой рассказ будет не напрасным. Еще ни с кем я не был так откровенен. Не знаю почему, но у меня такое ощущение, что я говорю сам с собой. Странно.
Деснин надеялся, что Гроссмейстер заметит, что с ним что-то не так, но тот был весь в себе и так начал свою историю:
— Известный большевистский пропагандист-богохульник Емельян Ярославский — мой дальний родственник. И это проклятое родство никогда не давало мне покоя. Я искал Бога, и не я один, но… Сложно верить. Многие во времена социальных катаклизмов, когда прежние ориентиры разрушены, а новых нет, обращаются к религии. Но дело в том, что не только мы — все человечество переживает сейчас духовный кризис как раз из-за упадка церкви. Современная церковь полностью дискредитировала себя, пошла на поводу капитала и уже не может выполнять прежней роли. Кто-то из великих сказал: «Церковь вступила в сговор с буржуазией, не понимая, что именно она-то и отнимает у церкви власть над миром». А попы? Само поведение многих из них словно отрицает те истины, которые они проповедуют.