ще, или уже нет? Что ж, тогда мне жалко Бога.
— Лучше себя пожалей. Что если сатана узнает о твоих истинных намерениях? — голос Деснина так изменился, что этого уже невозможно было не заметить. — Неужели ты думаешь, что он простит тебя?
— Нет, этот не простит. Но он и не узнает, а если и узнает, то не поймет. Ты знаешь, в чем отличие сатаны от Бога? Бог может читать все твои мысли — и черные и белые. Сатана же — только черные. Он и слышать может только черные речи, поэтому я не боюсь, что он нас подслушает. Но если и подслушает, то он просто не в силах понять такой поступок.
— А как же ты сам? Пусть ради благих целей, но ты все же поклонился сатане. Неужели ты думаешь, что Бог тебя простит?
— Бог? Пути его неисповедимы, а суды его непостижимы. Христианство — не этика, а мистика богообщения. Оно не для творения добра, а для воссоединения с Богом. И мне кажется, что греховность, настолько порочная, что грешник совершенно отчаивается в спасении, — вот подлинно теологический путь к благодати. Да и потом, обмануть дьявола — не грех.
За все время этого долгого разговора лицо Гроссмейстера впервые просветлело и озарилось улыбкой. Тут странный шорох прошел по зданию. Повеяло холодом. Деснин, сам не свой, разразился жутким хохотом:
— Ха! Ха! Ха! Человек! Глупое, самонадеянное ничтожество! Я всемогущ. И я слышу все. Все! Не только каждое твое слово, но и каждый поворот твоей ничтожной мысли доступен мне. Ха-ха-ха-ха! «Не хочу чтобы все вышло из-под контроля». Ты что — Бог? Да и он уже не в силах ничего контролировать. Его жалеть? Себя пожалей! Здесь, может быть, все и кончилось, но мы с моим вечным врагом никуда не делись. Мы существуем, мы реальны. А значит, все только начинается. На новой земле, под новым небом и с новыми людьми. И ты должен был стать одним из первых. Изменник! Ты хотел предать меня во имя его. Но благими намерениями вымощен путь в ад. Посмотрим, спасет ли Он тебя теперь.
И тут распятие, под которым стоял Гроссмейстер, затрещало, срываясь с места, и со страшным грохотом устремилось вниз…
Глава VПобег
Как он вышел из церкви, Деснин не помнил. На улице уже светало. Дождевая туча выжимала из себя последние капли. Во всё горло орали утренние петухи, где-то мычала корова. Деснин брёл, не ощущая ни времени, ни пространства. Рёв, всё тот же рёв стоял в голове, и не было никакой возможности избавиться от него. Он невыносимо изматывал. Жар, исходивший откуда-то изнутри, распространялся по всему телу. Так, в горячке, Деснин и забылся в кустах у сарая где-то на окраине поселка. В тот раз ему приснился странный сон.
Вокруг усердно молились бабки, мерно ударяясь лбами о грязный церковный пол.
— Вишь, как наяривают, — ехидно заметил кто-то сзади.
Деснин обернулся. Перед ним, ухмыляясь, стоял чёрт со свечкой. Самый обыкновенный чёрт, каких рисуют на всяких картинках. Правда, он был в дорогом костюме, надетом на голое волосатое тело, да и выражение его лица (или морды?) было не столь отвратительным. К тому же от черта несло каким-то противным, но должно быть, дорогим одеколоном.
— А ты чего тут делаешь? — спросил Деснин, нисколько не удивившись появлению чёрта в церкви.
— Как чего? — удивился чёрт. — Нам, чертям, тоже бывает охота грехи замолить. Я вон и свечей здоровых целую охапку купил. Щас вот поставлю за наших.
— Может, ты ещё и на исповедь пойдёшь? — оборвал его Деснин.
— А чего? Деньги у меня есть, а за деньги поп любые грехи отпустит — была бы наличность, — невозмутимо отвечал чёрт.
— Слушай, а может ты ещё и крещёный? — с сарказмом спросил Деснин.
— А кто нынче некрещёный? — удивился чёрт.
И только сейчас Деснин заметил здоровенный золотой с рубинами крест, болтавшийся на грязной шее чёрта. В этот момент священник, закончив службу, произнёс «аминь». Все стали креститься, и чёрт, к изумлению Деснина, тоже.
— Слушай, — возмутился он, — это уже вообще черти что!
— А почему ты говоришь это мне? — назидательно заговорил чёрт. — Почему, к примеру, не ему? — чёрт указывал на богато одетого мужика, усердно крестившегося. — Ишь как наяривает, словно загребает, буржуин. Видать знает, что легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем богатому попасть в царствие небесное. Это он сейчас довольно респектабельный человек. А знаешь, как он им стал? Убийства, грабежи, кражи — одним словом, мой старый клиент.
— Не знаю, чей он клиент, но, по крайней мере, он человек, а не…
— Да? А ты в этом уверен? А присмотрись-ка получше.
Деснин стал внимательно вглядываться в мужика. Когда тот кланялся в очередной раз, край его длинного плаща приподнялся, и Деснин увидел хвост, в точности как у чёрта.
— Понял? — многозначительно спросил чёрт. — А ты приглядись-ка вон к этому. А вон тот, смотри, какую здоровенную свечу заказал. Никак кого убил. А вон к тому приглядись. Что? Вот так. Знаешь, почему в последнее время столько нечисти в храме поселилось? Да потому, что это, — чёрт обвёл рукой церковь, — теперь наше заведение, понял? Думаешь, Богу они все здесь молятся? Хе, нет! Вот взгляни: за ликом — харя. Ему-то и молятся. Сам посуди: чего богатый может просить? Только еще денег. А деньгами распоряжается совсем не Бог.
Деснин не нашёлся что ответить и в ужасе выбежал из церкви.
На улице было множество людей, но он их как бы не ощущал: с виду похожи, а стоило тронуть, как они начинали безобразно разлагаться, на глазах превращаясь в лужу бурлящей и дурно пахнущей жижи. Мимо прошла какая-то женщина в плаще с капюшоном. Силуэт показался Деснину знакомым, и он окликнул ее. Когда та обернулась, из капюшона вместо лица на Деснина смотрела пустота. Он в ужасе отпрянул, но наткнулся на черта, последовавшего за ним.
— Кстати, — заговорщицки произнёс чёрт. — Я открою тебе одну страшную тайну: Бог никогда больше не придёт на эту землю.
— Это почему же? — спросил Деснин.
— Он боится.
— Чего же?
— Он боится, что его растерзают.
— Кто?
— Ну, к примеру, эти самые бабки, вымаливающие свои мелкие просьбишки в обмен на рубли, потраченные на свечки. Знаешь, сколько у каждой из них уже потрачено рублей? Все лбы в мозолях от моления, а выполненных желаний — почти ни одного. Вот за это-то и растерзают. А попы? Разве смирятся они с тем, что Он их не признает? А? Ха-ха-ха!!!
Не успел смолкнуть хохот чёрта, как на его месте оказался сам сатана.
— Этот мир лежит во зле и я его повелитель, — грозно заговорил он. — Горе тому, кто смеет противостоять моей власти. Но тот, кто служит мне, в этом мире всегда найдет себе место. Ты нужен мне. Христианство — вера не для человека. Лишь один Назарянин был подлинным христианином. Моя же вера человеческая, слишком человеческая. Я гуманист по своей природе. У них — все для Бога, у меня — все для человека. Он монополизировал право на добро, сделав меня символом зла. И каково же мне? Кто-нибудь об этом думал? Целую вечность я обречен на муки. Где же его пресловутое милосердие? «Прощайте врагам своим». А меня — главного врага своего, он разве простил? Лицемер! А ты, ты, презренный отцеубийца, поверил этому попу, поверил в покаяние, раскаялся — и думаешь спасен? О, людская наивность! Прощать могу лишь я. Ведь я же простил ему. Я решил — без зла нет добра. Нет тьмы без света и света без тьмы. И если мне суждено воплощать зло, то что ж, я сделаю это. Но должен же я хоть что-то иметь взамен? И тогда он отдал мне землю на откуп. Здесь моя вотчина. Вот только еще не все могут в это поверить и продолжают уповать на него. Но он же вас всех бросил на произвол судьбы, он отрекся от вас, а вы продолжаете верить ему! Впрочем, верить — это слишком громко сказано. Вера. Через своих служителей он разучил людей верить, развратил в вере. Он — жалкий неудачник. Впрочем, не веришь мне — поверь своему попу.
И тут же на месте сатаны возник отец Никодим.
— Коля, моя проповедь была для божьего мира, — заговорил он. — А теперь этот мир — не Его мир. Сегодня ты узнаешь, кто меня убил. Убей его. Око за око, зуб за зуб. «Не мир, но меч принёс я вам» — сказал Христос…
— Не поддавайся на дьявольское искушение, — услышал Деснин голос за спиной. Обернувшись, он увидел ещё одного Никодима. Тот говорил:
— Сегодня ты узнаешь, кто меня убил. Я прошу тебя об одном: прости ему это, ибо не ведал он, что творил. Я сам простил ему. Не убивай его. Не дай победить в себе дьяволу. Что толку убивать бездушную плоть? Не убивать надо, а душу вертать. Тогда, может, он ещё не совсем потерян будет. Прости ему, обещай мне. Любите врагов ваших, ибо сладчайшая месть — это прощение. И все остальное претерпишь, ведь Господь не дает испытаний выше сил человеческих, но при искушении даст и выход, так чтобы могли вытерпеть. И помни: никто не достигнет царствия небесного, кто не прошел через искушения. Так не будь побежден злом, а побеждай зло добром. Иначе все зря.
Деснин проснулся. Глаза чесались от выступивших слёз. Первое, что он увидел — ясное лазурное небо над собой. И слышалось ему, что будто бы оттуда, прямо с неба, доносился благовест. Рев наконец смолк. Деснин впервые за последнее время почувствовал умиротворение в душе. «Я прощу, прощу, прощу, «- твердил он. Дыра. Она вновь дала себя знать. Что-то слетело с неё, словно короста с заживающей раны. Рана ещё болела, но края её уже почти затянулись.
«Домой к Юльке! — решил Деснин. — Всё. Хватит с меня. Да. Я знать не хочу, кто убил Никодима, а все что случилось — епитимья мне, видать, такая была… Но я претерплю, претерплю». Он облегчённо расстегнул ворот рубашки. Верёвочка, на которой висел крестик, теперь не мешала…
Деснин вскочил и начал судорожно шарить руками по траве. Наконец он нащупал крестик и теперь, положив его на ладонь, вглядывался в маленького Христа.
Ему казалось, что даже Христос радовался за него.
Спустя минут сорок Деснин уже стоял на полустанке райцентра и ждал ближайшего поезда. Когда он проходил по кладбищу, его так и подмывало свернуть к Скипидарычу, но он сдержался.