Растолкав всех, я бросился к ней со словами: «Слава богу!» Лишившись чувств, она упала в мои объятия. Боккар со швейцарцем ворвались за нами.
— Именем короля, — крикнул он, — я запрещаю вам прикасаться к этой женщине! Мне приказано самолично доставить ее в Лувр! Назад, если дорога жизнь!
Он встал рядом со мной, и я уложил потерявшую сознание Гаспарду в кресло советника. Тогда из толпы выскочил отвратительный субъект с окровавленными руками и запятнанным кровью лицом. Я узнал в нем Линьероля.
— Ложь и обман! — гаркнул он. — Какие же это швейцарцы? Это переодетые гугеноты! Вот этот — я хорошо знаю тебя, неуклюжий негодяй, — убил набожного графа Гиша, а тот, второй, помогал ему. Убейте их! Мы должны истребить этих негодяев, этих еретиков! А девчонку не трогать — она моя! — И Линьероль с бешенством ринулся на меня.
— Злодей! — воскликнул Боккар. — Твой час пробил. Коли, Шадау!
Ловким движением он отбросил вверх преступный клинок, и я вонзил свою шпагу по рукоять в грудь негодяя. Он упал. Толпа бешено взвыла.
— Скорее бежим отсюда! — сказал мне мой друг. — Бери жену на руки и следуй за мной!
Боккар и швейцарец прокладывали путь через толпу, а я поспешно следовал за ними с Гаспардой на руках. Мы благополучно спустились по лестнице и вышли на улицу. Не успели мы отойти на десять шагов, как из окна грянул выстрел. Боккар пошатнулся, нащупал на груди образок, выхватил его, прижал к бледнеющим губам и упал.
Пуля попала в висок. С первого взгляда я понял, что я навсегда потерял друга, а посмотрев в окно, увидел, что смерть настигла его из моего же пистолета, выпавшего из рук Гаспарды, которым теперь, ликуя, потрясал убийца. Гнусная банда следовала за нами по пятам, и с сердцем, обливающимся кровью, я покинул друга, над которым склонился его верный солдат, завернул за угол, в боковой переулок, где было мое жилище, и по вымершему дому взбежал с Гаспардой наверх, в свою комнату.
У дверей на первом этаже нам пришлось переступать через лужи крови. Портной был убит, его жена и четверо детей бездыханные лежали у камина. Маленький пудель, любимец семьи, распростерся рядом с ними, тоже мертвый. Запах крови наполнял дом. Поднявшись по лестнице, я увидел, что дверь в мою комнату открыта.
Убийцы, обнаружив, что моя постель пуста, не долго пробыли в комнате — бедная обстановка не обещала им добычи. Несколько разорванных книг валялись на полу, в одну из них я спрятал письмо дяди, когда ко мне ворвался Боккар; оно выпало оттуда, и теперь я поднял его. Все свои наличные деньги я всегда носил в поясе.
Я уложил Гаспарду на постель и, стоя рядом с ней, лихорадочно размышлял, что предпринять дальше. Гаспарда была одета в невзрачное платье служанки, вероятно потому, что хотела бежать вместе со стариком советником. Я был в мундире швейцарской гвардии. Дикое отчаяние охватило меня при мысли о преступно пролитой невинной крови.
— Нужно бежать прочь из этого ада! — вполголоса сказал я про себя.
— Да, да, прочь отсюда! — повторила Гаспарда, открывая глаза и приподнимаясь на ложе. — Мы не можем здесь оставаться. Бежим к ближайшим воротам из города!..
— Подождем немного. Скоро настанет вечер, а в сумерках, быть может, нам будет легче бежать.
— Нет, нет, — решительно сказала она, — я не хочу здесь оставаться! К чему заботиться о жизни, если мы можем умереть вместе!.. Пойдем прямо к ближайшим воротам. Если на нас нападут, ты заколешь меня и убьешь двоих или троих из напавших на нас — тогда мы умрем отмщенными. Пообещай мне это!
Немного подумав, я согласился. Ночью убийства могли начаться вновь, тем более ворота по ночам охранялись тщательнее, чем днем. Итак, мы отправились в путь по залитым кровью улицам под синим безоблачным небом. Ворот мы достигли беспрепятственно. Под воротами, перед дверью в помещение караула, стоял, скрестив на груди руки, лотарингский воин с повязкой Гизов. Он устремил на нас свой острый взгляд и ухмыльнулся:
— Странные птички! Куда направляетесь, господин швейцарец?
Нащупывая рукоять своего меча, я шел прямо на него, решив пронзить ему грудь, ибо я устал жить и устал лгать.
— Клянусь рогами Сатаны! Вы ли это, господин Шадау? — вдруг сказал лотарингский капитан, понизив голос до полушепота. — Войдите, здесь нам никто не помешает.
Я пристально посмотрел ему в лицо, стараясь вспомнить, где его видел. В памяти тут же всплыл образ богемца, моего бывшего учителя фехтования.
— Да, да, это я, — продолжал он, угадав мои мысли, — и, как мне кажется, я оказался здесь очень вовремя.
Мы вошли в комнатку, и Гаспарда последовала за нами. В душном помещении на скамье лежали два пьяных солдата, рядом с ними на полу валялись игральные кости и стакан.
— Вставайте, собаки! — рявкнул на них капитан.
Один с усилием поднялся. Капитан вытолкал его за дверь со словами:
— На смену, негодяй! Ответишь жизнью, если кто-нибудь пройдет!
Другого, издавшего хрюкающий звук, он сбросил со скамьи и ногой затолкал под нее. Тот продолжал храпеть как ни в чем не бывало.
— Будьте любезны, господа, присядьте! — обратился к нам капитан, любезно указывая на грязное сиденье.
Мы сели, он придвинул сломанный стул, сел на него верхом и, облокотившись локтями на спинку, начал развязным тоном:
— Итак, мне ясно, в чем тут дело. Вам нечего объяснять мне. Вы хотите пропуск в Швейцарию, не так ли? Я буду рад отплатить вам за то, что вы в свое время показали мне вюртембергскую печать. Услуга за услугу. Печать за печать.
Капитан пошарил в бумажнике и вытащил несколько бумаг.
— Видите ли, как человек осторожный, я на всякий случай попросил милостивейшего герцога Генриха выдать мне и моим людям, нанесшим вчера визит адмиралу, — эти слова сопровождались жестом, от которого я содрогнулся, — нужные для проезда бумаги. Предприятие могло оказаться неудачным. Но святые смилостивились над добрым городом Парижем! Один из пропусков — вот он — выдан на имя отставного королевского швейцарца. Возьмите его — с ним вы сможете свободно проехать через Лотарингию до швейцарской границы. Что касается дальнейшего пути, то ваша прекрасная спутница, — и он поклонился Гаспарде, — вряд ли сумеет много пройти пешком. Я уступлю вам двух кляч, одну даже с дамским седлом, ибо я сам любим и часто катаюсь верхом с дамой. Вы мне дадите за это сорок золотых гульденов, если у вас есть при себе столько; в противном случае я поверю вам на слово. Лошади, правда, немного загнаны, ибо мы сломя голову мчались по приказу в Париж, но до границы еще продержатся.
Капитан крикнул в окошечко конюшего, бродившего у ворот, и приказал ему седлать лошадей. В то время как я отсчитывал ему деньги, почти все, что у меня было, богемец говорил:
— А вы оказались достойны своего учителя фехтования. Мой друг Линьероль обо всем мне поведал. Он не назвал вашего имени, но по его описанию я сразу узнал вас. Так вы закололи Гиша? Черт возьми, это не пустяк! Я никогда не ожидал от вас такой прыти. Правда, Линьероль думает, что вы все же защитили свою грудь броней… Это на вас не похоже, но, в конце концов, каждый спасает себя, как может.
Наконец лошадей привели; богемец помог Гаспарде — она содрогнулась от его прикосновения — сесть в седло, я вскочил на другого коня, капитан поклонился нам, и, спасенные, мы проскакали под воротами и помчались прочь от города.
Глава X
Две недели спустя свежим осенним утром я поднимался со своей молодой женой на последнюю возвышенность горного кряжа, отделявшего Франш-Конте от области Невшатель. Поднявшись, мы пустили наших лошадей на траву, а сами уселись на скале.
Перед нами открывался красивый пейзаж, залитый утренним светом. У наших ног сияли озера, вдали тянулись покрытые зеленью возвышенности Фрибурга, на заднем плане в облаках виднелись вершины гор.
— Так эта прекрасная страна — твоя родина? — спросила Гаспарда.
Я показал ей сверкавшую слева на солнце башенку замка Шомон.
— Там живет мой добрый дядя. Еще несколько часов, и он примет тебя в свои объятия как любимое дитя! Здесь внизу, у озер, евангелическая страна, а там, где виднеются шпили башен Фрибурга, — там католики.
Когда я назвал Фрибург, Гаспарда задумалась.
— Родина Боккара! — сказала она. — Ты помнишь, как весел он был в тот вечер, когда мы в первый раз встретились в Мелёне? Теперь его отец напрасно будет ждать его — он умер за меня.
Слезы потекли по ее лицу. Я промолчал, но задумался о том, каким роковым образом моя судьба оказалась сплетена с судьбой моего земляка. Невольно я схватился за грудь в том месте, где образок Боккара защитил меня от смертельного удара. В моей куртке зашуршало что-то вроде бумаги; я достал забытое, еще не прочитанное письмо дяди и сломал печать. То, что я прочел, повергло меня в горестное изумление. В письме было сказано:
«Милый Ганс!
Когда ты будешь читать эти строки, я уже уйду из жизни, или, скорее, войду в жизнь. Уже несколько дней я ощущаю страшную слабость, хоть и не болен. Пришло время снять обувь паломника и отложить в сторону посох странника. Так как я еще могу держать перо, то сам хочу поведать тебе о моем возвращении на родину и собственноручно напишу адрес на письме, чтобы тебя не огорчил чужой почерк. Когда я уйду, старый Йохем по моему приказанию поставит около моего имени крест и запечатает письмо. Красной, не черной печатью. И не носи по мне траур, ибо я в радости. Оставляю тебе мое земное достояние. Ты же не забывай о небесном.
Твой верный дядя».
Рядом неуклюжей рукой был намалеван большой крест. Я опустил голову и заплакал. Затем поднял голову и повернулся к стоявшей рядом со мной со сложенными руками Гаспарде. Мы вместе отправились в опустевший дом моей юности.
ВЫСТРЕЛ В ЦЕРКВИ
Глава I
В октябрьский денек, во втором часу пополудни, два лица духовного звания спускались с высоко лежащего Ютикона вниз, к пристани. Пасторский дом был расположен возле самой церкви, на первом из горных уступов, покрытом лугами и плодовыми деревьями; кратчайший путь от дома к озеру пролегал через пустынные виноградники. Сбор винограда был окончен. Справа и слева виднелись одни лишь желтые или порванные листья.