Жюльен дрался на рапирах превосходно — можно сказать, благородно дрался. В долгие часы учебы мальчик привык механически вертеть кистью руки, благодаря чему она стала чрезвычайно гибкой. К тому же у него был меткий глаз и уверенный удар. Поэтому он стал первоклассным фехтовальщиком. Верхом он тоже ездил очень хорошо. Мальчик, которого всюду унижали, мог дать почувствовать товарищам свое единственное преимущество, чтобы таким образом завоевать авторитет. Но он пренебрегал такими средствами. С одинаково рыцарской вежливостью обращался он во время этих упражнений с ловкими и неловкими фехтовальщиками. С первыми никогда не вступал в серьезное соревнование, а над вторыми никогда не издевался и порой даже великодушно позволял уколоть себя рапирой, чтобы приободрить. Таким образом он незаметно и деликатно установил на уроках фехтования то равенство, которого сам был лишен на уроках. Среди товарищей он не пользовался уважением, завоеванным при помощи силы, но зато к нему проявляли почтительность, связанную с робостью и вызываемую его необъяснимой добротой, причем, правда, сюда еще присоединялось сострадание по поводу его слабых успехов во всем остальном. Несчастья, которые многих ожесточают, только воспитали и облагородили его душу.
Прогуливаясь с Жюльеном по вашему саду, государь, я подошел к клеткам, где за решетками сидят дикие звери. Только что туда загнали волка, который, сверкая глазами, порывисто и неуклюже метался по своей тюрьме. Я указал на него мальчику, но тот, бросив беглый взгляд на беспокойное животное, вздрогнул и отвернулся. Плоский череп, лживые глаза, отвратительная морда и коварно сжатые зубы могли испугать человека. Но мальчик, побывавший не раз на охоте, был не из пугливых.
— Что с тобой, Жюльен? — с улыбкой спросил я.
Он смущенно начал:
— Это животное напоминает мне кое-кого… — но прервал свою речь, так как на небольшом расстоянии от себя мы увидели двух знатных дам, привлекших наше внимание: чрезвычайно подвижную старушку и с ней молодую девушку.
Старушка была графиня Мимер, вы помните ее, государь, хотя она уже несколько десятков лет избегает появляться при дворе — не по нерадению, ибо она бесконечно обожает вас, а потому, что, как она выражается, не хочет своими морщинами оскорблять ваше художественное чувство. Уродливая и остроумная, как я, с костылем, эта оригинальная женщина всегда внушала мне симпатию.
— Здравствуй, Фагон, — поприветствовала она меня, — пришла посмотреть на твои травы и попросить у тебя несколько кустов ревеня для моего сада. Ты ведь знаешь, я тоже немного занимаюсь врачеванием. — И она взяла меня под руку. — Поздоровайтесь, дети. Что вы притворяетесь, будто никогда не видели друг друга?
Робкий Жюльен без смущения поприветствовал девушку, которая подала ему руку. Меня это удивило и порадовало.
— Мирабелла Мирамион, — назвала мне ее графиня, — не правда ли, великолепное имя, Фагон?
Я посмотрел на хорошенькую девушку и сразу вспомнил о той голубоглазой возлюбленной, которой Мутон поддразнивал мальчика. Действительно, у нее были большие голубые умоляющие глаза и еще не вполне развившаяся фигура. Детским серебристым голосом, который проникал в самую душу, она поприветствовала меня следующими словами:
— О первый из врачей и естествоиспытателей, кланяюсь вам в этом всемирно известном саду, который в знак милости могущественнейшего повелителя, именем коего называется наше столетие, вы получили в его многолюдной и замечательной столице.
Я был так огорошен этой устаревшей риторикой, исходившей из маленьких, свежих, как весна, уст, что позволил вмешаться старушке, которая добродушно начала бранить девушку:
— Оставь, дитя мое. Тут мы среди друзей, ибо Фагон принадлежит к их числу и не станет издеваться. Но ведь сколько раз я тебе говорила за эти три недели, что ты находишься у меня, чтобы ты оставила эту проклятую провинциальную манеру выражаться пышными фразами. Так не говорят. Здесь перед тобой не первый из врачей, а просто господин Фагон, ботанический сад — просто ботанический сад, или сад с лечебными травами, или королевский сад. Париж — просто Париж, а не столица, а король довольствуется тем, что его называют королем. Запомни это.
Рот девушки болезненно скривился, и слезинка скатилась по ее цветущей щеке. Но тут, к моему изумлению, Жюльен в крайнем возбуждении обратился к старухе.
— Простите, графиня, — сказал он смело и резко, — риторика — обязательный предмет и очень трудный. Я изумлен, как пышно выражается мадемуазель Мирамион, и если бы ее слышал отец Амиель…
— Отец Амиель! — И графиня так расхохоталась, что у меня заныло ухо. — У отца Амиеля нос, и какой нос! Ты представь себе, Фагон, нос, перед которым пасует сам аббат Жене. Спросишь, зачем я была в колледже? Я увозила оттуда моего племянника. Ты ведь знаешь, Фагон, на моем попечении дети двух скончавшихся сестер. Так вот, я приехала за племянником Гонтраном — бедным мальчиком. И в ожидании отца Телье, начальника колледжа, меня провели в класс риторики к отцу Амиелю. О, боже мой, боже мой, — графиня держалась за свой живот, — вот натерпелась я, пытаясь сдержаться и не расхохотаться! Сначала он изображал римскую женщину, решившую покончить с собой. Патер заколол себя линейкой, потом сложил рот сердечком и прошептал: «Нет, это не больно». Но это еще были пустяки по сравнению со сценой, изображавшей Клеопатру, умирающую от укуса змеи. Отец приставил линейку к левой груди и закатил глазки. Это надо было видеть, Фагон… Ой! — внезапно вскрикнула она так пронзительно, что я вздрогнул. — Да ведь это отец Телье! — И она указала на волка, который находился от нас в двадцати шагах. — Право, это отец Телье как живой. Уйдем от противных зверей, Фагон. Дай мне руку, Жюльен.
— Простите, графиня, — спросил он, — почему вы назвали Гонтрана бедным мальчиком? Ведь он теперь в армии и, может быть, уже удостоился чести носить знамя короля.
— Ах! — простонала графиня с внезапно изменившимся лицом, и слезы горя заменили слезы, выступившие раньше от хохота. — Почему я назвала Гонтрана бедным мальчиком? Потому что нет его больше в живых, Жюльен. Сдуло его. За этим я и пришла в сад. Я рассчитывала найти тебя здесь и сказать, что Гонтран пал в бою. И ты подумай только: на следующий же день после его приезда в армию. Ему дали назначение, и он повел патруль с такой отвагой и так бестолково, что его разорвало ядро, совсем как недавно маршала Тюренна. Ты только подумай, Фагон: мальчику не минуло еще шестнадцати лет, но его тянуло прочь из колледжа, где он так хорошо учился. Он во сне и наяву мечтал о ружье. А при этом он был так близорук, Фагон, что ты не можешь себе даже представить. Так близорук, что на двадцать шагов впереди перед ним все расплывалось в тумане. Разумеется, я и все благоразумные люди советовали ему не идти на военную службу. Но это не помогало, потому что у него на редкость упрямая голова. Я, как мать, ссорилась с мальчиком, но в один прекрасный день он сбежал от меня и помчался к твоему отцу, Жюльен. Он в это время как раз садился в коляску, чтобы отправиться к своей армии, которой он командовал на голландской границе. Он спросил мальчика — как он мне сам об этом теперь написал, — есть ли у него отец. А когда мальчик сказал, что нет, то маршал разрешил ему поехать с его свитой. Ну а теперь смелый мальчишка гниет там, — она указала рукой на север, — в какой-нибудь бельгийской деревушке. Зато скудные доли в наследстве его пяти сестер несколько увеличились.
По лицу Жюльена я видел, какие глубокие и разнородные чувства волновали его в связи со смертью товарища. Маршал взял его с собой на войну, а собственного сына заставлял сидеть на противной школьной скамье. Но мальчик так слепо верил в справедливость отца, даже когда не понимал ее, что это облако на его лице быстро сменилось выражением радости.
— Ты улыбаешься, Жюльен! — с ужасом воскликнула старуха.
— Я полагаю, — задумчиво произнес он, — что смерть за короля есть счастье.
Это рыцарское изречение не свидетельствовало о жизнерадостности, а неестественно блаженный тон, которым мальчик произнес свои слова, произвел тяжелое впечатление на добрую графиню. С подавленным вздохом она показала, что понимает страдания мальчика, у которого так мучительно сложилась жизнь.
— Погуляйте немного с Мирабеллой, Жюльен, — сказала она, — отойдите вперед, туда, к пальмам, не слишком близко, потому что мне нужно поговорить с Фагоном, и не слишком далеко, чтобы я могла вас видеть.
— Как красиво они идут, — прошептала старуха вслед уходящим. — Адам и Ева. Не смейся, Фагон. Они шествуют точно в раю. К тому же они невинны, потому что у обоих юные годы были полны страданий, что позволяет им испытывать чувство чистой любви без ее терний. Мне даже не бросается в глаза, что девушка немного старше и выше юноши, хотя обыкновенно мне это не нравится. Если не они созданы друг для друга, то кто же еще?.. С этой девушкой вышла очень смешная история, Фагон. Я видела, как ты был ошеломлен, когда милое дитя обратилось к тебе с такой безвкусной речью. Моя сестра виконтесса, помяни Господи ее душу, была жеманницей, которая запоздала с появлением на свет на пятьдесят лет. Она воспитывала свою девочку в Дижоне, где муж ее был председателем парламента, а она сама управляла «поэтическим садом», где в моде было красноречие в стиле покойной девицы Скюдери. Она сумела основательно испортить вкус бедному послушному ребенку. Держу пари, — она указала костылем на парочку, — держу пари, что она сейчас совершенно непринужденно беседует с мальчиком, потому что у нее простая душа и целомудренная натура. Воздух, который она выдыхает, чище того, который она вдыхает. Но если она отправляется со мной в большое общество и оказывается за столом рядом с каким-нибудь крупным зверем, вроде архиепископа или герцога, тогда ее охватывает смертельный страх, что она покажется пустой и ничтожной, и вот из страха она закутывает себя во всякое фразистое тряпье и от этого кажется в нашей среде, где все говорят ясно и коротко, как раз именно такой, какой боится показаться, — комичной. Прямо беда, и мне придется немало потрудиться, прежде чем я внушу ей правильные понятия. А этот глупец Жюльен еще поддерживает ее! Ох! — вздохнула графиня.