— У меня заказ, а если наёмника можно перекупить, никто с ним не будет иметь дела. И не переживайте так, мадемуазель, князь славится любовью к женскому полу. Так что вам опасаться нечего, он не сделает такой красивой девушке ничего плохого.
Ничего хорошего, по всей видимости, он тоже не сделает. Загонит в гарем… А это как вообще? Я чего-то про гаремы на Бретее не слышала. Будет любимая жена и наложницы, интригующие между собой за место в постели мужика? Тьфу! Ничего более унизительного я в своей жизни и представить не могла. Или гарем этот криминально-нелегальный, что в перспективе ещё веселее?
Чего делать, когда этот князь полезет ко мне? Я тут близости с Ладисласом боялась, хотя уж честно признаюсь — я испытываю к нему чувства, и давно уже не против, если он сам этого захотел бы. А тут совершенно посторонний, нелюбимый, ужасный, вонючий, волосатый… И как потом после этого я буду смотреть в глаза своему мужу, пусть и фиктивному?
Я сидела, отирая слёзы и мрачнела с каждой минутой, воображая себе картину одну кошмарнее другой… И тут наш дирижабль вздрогнул. Грохот стоял такой, будто грянул… залп пушек?
«Ба-бах» повторилось. Я подбежала к небольшому зарешёченному иллюминатору и закрутила головой в разные стороны, пытаясь разглядеть источник шума, и тут меня подбросило и больно ударило о стену каюты. «Нас обстреливают!» Судно-то пиратское. И они посмели умыкнуть жену самого Дюрана прямо посреди белого дня, простите тёмной ночи. Если Зубастик остался жив и выпутался из сетей, то он наверняка смог объяснить Ладисласу, что же произошло на самом деле. Хотелось верить и надеяться, что это муж, во главе с полицией или… да хоть с кем, главное — прибыл меня спасти. Но сколько бы я не вертела головой и не потирала ушибленное место, пусть снаружи и царил солнечный день, разглядеть что-либо не представлялось возможным. Обзор из окошка был до безобразия скуден.
Тут раздался ещё один залп, причём в этот раз я заметила несколько разрывов и длинные строчки трассеров, которые пытались достать небольшие и лихо маневрирующие точки в небе. Корабль трясло и лихорадило, пол так и уходил из-под ног, норовя поменяться местами с потолком. Радовало, что шкаф запирался, а ничего кроме кровати в комнате нет — иначе получила бы по темечку летающим стаканом или тарелкой какой. Кое-как доползла до прикрученной к полу кровати и вцепилась в неё взмокшими от страха, трясущимися ладонями. До меня дошло: Ладислас не стал бы так стрелять, зная, что на борту находится его жена. Вряд ли он решил стать вдовцом в ближайшее время. И значит, эти разборки ко мне отношения не имеют, как бы не прихлопнули за компанию с пиратами.
В этот момент из коридора раздался непонятный шум. Дверь вздрогнула от удара, второй сорвал её с петель. На пороге застыла огроменная, два двадцать — не меньше, фигура в бронежилете, камуфляже и шлеме с глухим забралом. Пару секунд непонятный солдат изображал статую, затем почему-то поднял забрало. Я вздрогнула — лицо хоть и человеческое, но зато на меня смотрели два жёлтых кошачьих зрачка, полные натурально звериной ярости и злобы. Губы растянулись в подобии улыбки, обнажая уж точно не человеческие зубы с впечатляющими клыками. Человек… точно не человек. Не опуская забрала, он сказал в гарнитуру:
— Я нашёл.
Дальше нечто тяжёлое навалилось на меня, растворяя все страхи, волнения и боль в приятной тихой темноте беспамятства.
***
Очнулась я в полумраке и от ощущения скованного в неудобном положении тела. Твердокаменные доски тут же впились парой заноз в задеревеневшую спину, и я невольно застонала. Босую ногу — где же вы мои удобные ботиночки — что-то пощекотало. Я ойкнула от неожиданности.
— Чего вопишь? Умолкни, — проскрипело справа, а следом перед глазами появился крючковатый нос и блёклые серые глаза.
Матка Боска Честноховска, где это я? Или тут положено обращаться к Семи демонам? А лучше сразу к восьмому, Безумию. Почему темно, за решёткой в коридоре тускло чадит самый натуральный факел… За решёткой? От неожиданности я попыталась вскочить, но тут же цепь, сковавшая мои запястья, натянулись, спружинила и дёрнула меня обратно, больно ударив о стену. Кстати, а я здесь явно давно лежу. Ощущались запахи сырости, тухлятины и псины пополам с мочой, но меня не тянуло на рвоту — обоняние успело приспособиться.
— Да что ж ты дёргаешься, горемычная? — вновь проскрипело «чудное видение». — Так и убиться можно! А тут лучше не подыхать, говорят — подымут твоё умертвие, да кладбища рыхлить пошлют.
Какие кладбища, какие умертвия? О чём эта непонятная тётка? Некромантия с превращением в зомби вообще, если что, запрещена на всех Листах.
— Я смотрю ты и так вся побитая какая-то. Флики дубинкой угостили? Из этой, шо ли, кодлы Врэн-Люка? Вас хорошо вчера брали, говорят…
Тут глаза немного привыкли к темноте, и я поняла, что соседка по камере — тётка средних лет в засаленном платье, типичная люмпен, но почему-то вообще не то что к стене не прикована, а даже руки не связаны.
— Нет… — сиплый голос еле-еле вырывается из горла. — Я на корабле… — сказала я машинально, дальше прикусила язык: разболталась непонятно с кем.
— Чё, правда? — почему-то оживилась тётка. — Зашибись. — Так ты в экипаже чеке была? ну тогда трындец тебе. Если чё, я не с тобой и вообще молчу.
— Нет… похитили меня. А где мы? Почему я закована?
— А мне почём знать? — пожала костлявыми плечами тётка. — Молодая вроде, шибко на физию симпошная. Таких сюда не спускают — флики сразу к себе пошлют. Но если ты из чеке… Точно трындец.
— К-куда пошлют?
— А кто куда! — скабрезно усмехнулась тётка. — Если поумнее и покладистая, то в койку тащат, а кто подурнее и права качает — прямо на столе приходуют…
Меня передёрнуло.
— Где мы?
— Чё, хахаль так таранил, что даже не поняла, где шлёпнулась? В самой, Безумие ее дери, в самой отвратительной жопе мира. Приграничье.
Я похолодела. Недавно на гарем жаловалась, думала хуже быть не может? Может. Даром что местную географию учила через пень колоду, про Приграничье слышала. Местность формально поделённая между Аконской империей, Республикой Суассон и парой небольших государств. На деле именно что формально и на картах. В центре небольшие горы, на редкость богатые золотом, серебром и камнями, и не просто драгметаллами и побрякушками — здешние руды и самоцветы лучше других подходили для создания амулетов. Из-за этих-то богатств ещё во времена Изоляции вокруг разгорелись чудовищные магические битвы и войны. Итогом стало то, что на века местность оказалась непригодна для жизни. Трещины пространства — недолгие и нестабильные, потому вдвойне опасные, ведь именно в мелких пробоях особенно сильны искажения пространства-времени. Проход с Листа на Лист через такую трещину на выходе порождал жутких тварей, таракан размером с письменный стол — это ещё самое безобидное. Поля и леса, превращённые в болота, и болота, ставшие джунглями. Плюс уцелевшие големы-автоматы и боевые химеры погибших армий. И как вишенка на торте добавить спонтанные мутации под влиянием разнообразных остаточных чар и алхимических снадобий, причём нередко в поле высокого магического фона эти мутанты оказывались более чем жизнеспособны. После контакта с Книгой миров и обмена технологиями, буйство стихий немного успокоили, самых жутких монстров и мутантов зачистили, и магический фон к тому времени уже понизился. Территорию понемногу начали осваивать, но всё равно это оставался дикий фронтир. А ещё ссылка на здешнюю каторгу часто заменяла смертную казнь.
Ну что же, я хотя бы знаю, где я. Остаётся открытым вопрос, почему кто-то подбил и захватил корабль Онфруа, и как я оказалась тут, закованная в темнице? Кстати, ещё один вопрос, и очень нехороший. Соседка уверена, что меня должны «приходовать», но при этом обвиняют в такой серьёзной статье УК, что даже местные полицейские решили со мной не связываться? Но ведь считыватели здесь точно водятся. Тогда почему они не проверили мой паспорт-татуировку? Дворянство на Бретее не просто милый архаизм, как у меня на Листе. Да сыпани я у всех на глазах яду в колодец и напои водичкой из него пару роддомов — всё равно за попытку суда без представителя императора местных полицейских загонят в болото по самые фуражки.
Ноги опять что-то пощекотало. Я скосила глаза и завизжала:
— Крыса!
— Чё орёшь? Сытые они, не кусаются.
— Уберите её от меня, пожалуйста!
— Тю! Какие мы нежные! — фыркнула тётка.
Тут заскрипела дверь, и крыса шустро спряталась в какую-то дыру в стене. Толстый низенький стражник, почему-то тоже с факелом наперевес вместо нормального фонарика, с лязгом открыл замок и двинулся ко мне. Второй — высокий, крепкий в длинном не то пальто, не то плаще — остался стоять на пороге камеры. Стражник переместил огонь, озаряя лицо вошедшего, и я вздохнула с облегчением:
— Месье Фурнье! Какое-то недоразумение…
Тот холодно посмотрел на меня и приказал:
— В пятый кабинет её.
Развернулся и ушёл. Я попыталась орать вслед:
— Немедленно освободи меня, тут… крысы, а ещё я ранена…
В камеру вошёл второй стражник.
— Меня похитили! — пробовала кричать я. — Я жена Лад…
Меня дёрнули за цепь и больно стукнули по спине. Я чуть не прикусила язык, дальше протестовать не рискнула. Намёк был более чем прозрачен. Стражники быстро освободили меня от железяк и бесцеремонно сдернули с лежака. На ногах я не устояла — всё затекло, в икры кололо, поясницу ломило. Но твердокаменные руки местных жандармов не дали мне встретиться с земляным сырым полом. Мы поднимались по бесконечным ступеням, которые сначала были земляными, но через пару ярусов вверх сделались кирпичными, а потом и вовсе бетонными. Голыми ступнями я отлично ощущала каждую выбоину и как изменялись материал и температура пола. Вместе с бетоном появились и современные лампы. Стражники погасили факелы и всё так же молча шли, временами подталкивая меня в спину, мол, не задерживайся, шагай.
Пятый кабинет в этой тюрьме — а то, что это именно тюрьма с темницами в подземельях, я уже не сомневалась — оказался медицинским пунктом. Радовали окна, пусть и где-то под потолком и зарешёченные. Зато настоящий солнечный свет и кусочек голубого неба. Ну а запах лекарств после тюрьмы воспринимался круче самых навороченных духов. Как мало, оказывается, надо для счастья. Я это недавно уже говорила? Так вот, в прошлый раз я была не права, счастье — вот оно, сейчас. Местный врач был мужчина средних лет, громадного роста, очень худой, почти тощий, с непропорционально длинными конечностями. Лицо отличалось такой же оригинальностью, как и тело: впалые щёки, которые, казалось, соприкасались друг с другом, орлиный нос. Кустистые, лохматые брови, со спрятанными под ними маленькими глазками — они будто жили собственной жизнью, глядели в разные стороны. Довершал образ засаленный белый халат, такой орясине слишком короткий в руках и достающий едва до середины бедра.