— Если все осталось, как прежде, тут, в подвале, должен быть вход в Подземную Москву! — обьявил он, потрясая ключами: — Если только никто не наложил на него лапы!
Мы спустились в подвал, Паганель включил фонарик, пошарил лучом по углам, пока не высветил старую, крашенную в цвет стен дверь. Заржавевший замок долго не хотел открываться, Борису пришлось повозиться своими отмычками, пока, наконец, обдав нас сыростью, дверь со скрежетом не отворилась.
Паганель раздал нам респираторы, махнул рукой, мол, вперед! И начал первым спускаться по старым, выщербленным ступеням.
Мы шагали по мокрому, грязному туннелю, прислушиваясь к далеким уличным шумам. Впереди, светя фонариком, бодро шел Паганель, уверенно поворачивая в боковые коридоры, протискиваясь в узкие лазы, перешагивая через кучи гниющих отбросов. За ним, тревожно озираясь, широким шагом, стараясь не отстать, шел Борис, а я замыкал шествие, переодически оглядываясь — мне все время казалось, что сзади, в освещенных тусклым, пробивающимся сквозь сливные решетки, светом, коридоре за нами крадется какая-то мерзкая, покрытая гнилой слизью тварь.
Зловоние в коллекторе стояло такое, что не одень мы по совету Паганеля респираторы, мы давно бы задохнулись. То и дело попадались трупы «домашних любимцев», сверху, с бетонного потолка свисала липкая, серая слизь.
— Сейчас будем спускаться глубже! — глухим голосом прокричал из-под респиратора Паганель, мы свернули в боковой коридорчик и по очень замусоренному пандусу побрели в глубь подземелий.
Вскоре луч фонарика выхватил из мрака высокую арку, за которой заблестела вода.
— Это подземная река! — прогудел Паганель, выходя на узкую кромку.
В низком, сводчатом туннеле дйствительно текла настоящая река широкий, полноводный поток, чуть курящийся испарениями. Темная вода несла всякий мусор, проплывали, покачивая горлышками, бутылки, в окружении палок, бумажек, окурков…
Мы, прижимаясь к стене, неудобно согнувшись, чтобы ненароком не соскользнуть в воду, заковыляли вдоль поземного Стикса.
— Максим Кузьмич, далеко еще? — пробубнил Борис, поправляя маску респиратора.
— Дойдем до мостика, а там — направо, и станет получше, суше, и респираторы можно будет снять! — не оборачиваясь, ответил Паганель. Ему, с его ростом, приходилось хуже всех — закругляющийся свод вынуждал археолога согнуться буквально в три погибели, да вдобавок еще нужно было идти вперед.
Мостик — бетонную плиту, лежащую над потоком, мы увидели минут через десять. На другом берегу виднелось темное полукружье прохода.
— Нам туда! — махнул рукой Паганель, первым ступая на мокрый бетон. Гуськом перейдя мост, мы вступили под кирпичные своды нового, узкого и сухого, тоннеля. На своем лице я ощутил ток воздуха — словно холодный ветерок подул. Паганель снял маску респиратора, повернулся к нам:
— Все! Канализационные коллекторы кончились! Сейчас мы приближаемся к метро, к Калужско-Рижской линии. Будьте осторожны, не теряйте меня из виду!
Мы с Борисом сняли душные, мокрые респираторы, и сухой, бедный кислородом, холодный и затхлый воздух подземелий ударил мне в нос. Я скривился, а Борис, напротив, с наслаждением вдохнул, и даже закурил.
Мы шли за Паганелем, в том же порядке, что и раньше.
— Максим Кузьмич! — спросил Борис, догоняя нашего проводника: — А если и тут неудача? Если он и не появлялся на этой… базе?
— Но проверить наши предположения мы все равно должны! Может быть, найдется кое-что из его вещей, если уж он сам не появиться! В любом случае исключать такую возможность мы не можем!
Неожиданно впереди замаячил свет.
— Это рабочий тоннель метро! — пояснил Паганель: — Тут безопасно, и никого нет! Мы пройдем по нему, потом пересечем действующую линию, а там уже рукой подать!
С горхотом и шумом пронесся где-то совсем близко поезд метро. Я поежился — было прохладно, да и страшновато. Я читал все эти модные года четыре назад публикации про гигантских тараканов и полутораметровых крыс в московсом метро, и хотя мой разум понимал, что все это — чушь, тело все равно дрожжало от страха…
От бдительного Паганеля не укрылось мое состояние. Он обернулся и чуть насмешливо сказал:
— Принц Оранский во время битвы кричал, обращаясь к самому себе: «Дрожишь, дрожишь, проклятый скелет?! Ты бы вообще умер от страха, если бы знал, куда я тебя поведу!» За точность цитаты не ручаюсь, но смысл передан верно: воля и разум должны управлять человеком, все остальное — чепуха!
Я промолчал в ответ, но настроение мое, и так не очень хорошее, испортилось окончательно.
Рабочий коридор метро, освещенный скупым светом тусклых, покрытых, казалось, вековой пыль, лампочек, повернул и вывел нас к широкому и высокому, похожему на гигантскую трубу, тоннелю, по стенам которого висело множество грязных кабелей, а на земле светились холодным металличексим блеском рельсы. Где-то слева слышался гул набирающего скорость поезда. Метро…
Паганель погасил фонарик и потащил нас в узкую, но глубокую нишу:
— Не надо, что бы нас заметил машинист — он может доложить на следующей станции, что в тоннеле посторонние!
С ужасным грохотом, катя впереди себя тугую волну воздуха — настоящий ураган, пронесся сверкающий огнями поезд.
В подземелье звуку некуда деваться, и я почти оглох от ритмичного стука колес на стыках. Судя по очумелой физиономии Бориса, он испытывал те же чувства.
Мы выбрались из ниши, но прийти в себя Паганель нам не дал. Со словами:
— Быстрее, быстрее! — он потащил нас к путям.
— Тут какой-то из рельсов должен быть под напряжением! — опасливо пробормотал Борис.
— Перешагивайте их, и за мной — скоро пойдет следующий поезд! торопливо сказал Паганель, одним прыжком перемахнул пути, и устремился в мрак виднеющегося чуть в отдалении коридора. Послышался уже знакомый нарастающий гул — поезд загрузил пассажиров и покинул станцию, приближаясь с каждой секундой.
Мы с Борисом, преувеличено высоко поднимая ноги, пребрались через рельсы, и только юркнули в провал коридора, где секундой раньше скрылся Паганель, как из-за плавного поворота большого тоннеля вынеслась тугая волна воздуха, а следом — ревущий, сверкающий локомотив.
— Уф! — проговорил Борис, когда все стихло, а мы углубились в новые катакомбы: — Одно дело — прейти рельсы наверху, и совсем другое дело здесь! У меня полной ощущение, что поезд не раздавил меня только чудом! А, казалось бы — между ними полторы минуты интервал, в среднем! Батальон солдат успеет перейти!
Паганель, чей высокий силуэт по прежнему маячил впереди, обернулся:
— Боря! Потом поговорим на эти темы! А сейчас — потише, нас могут услышить!
— Кто?! — хором спросили мы с искателем, вытаращив от удивления глаза.
— Тиш-ше! — прошипел Паганель, остановился и вполголоса пояснил:
— Тут, в центр, вернее, под центром, иногда бывает очень людно — и диггеры, и милиция, и госбезопасность, и еще какие-то люди. Мы копали тут, недалеко, основание Китай-города, ну, одной из башен, два года назад Боря, вы были в то лето на Украине, с Александром и Мишей…
Борис утвердительно кивнул, и Паганель продолжил:
— Так вот, за три дня раскопок мимо нас — я имею ввиду, мимо того места, где мы работали, прошло сорок с лишним человек! Не помню точно, Баруздин считал, ради интереса!
— И вас никто не заметил? — поинтересовался я.
— Ну, мы же маскировались! — улыбнулся Паганель, и добавил: — Поэтому здесь нужно быть очень осторожными! Если диггерам мы еще сможем объяснить, кто мы и что, то милиции и ФСБ — вряд ли! Будьте готовы по моему сигналу и падать, и бежать… Ну, пошли!
Мы вновь двинулись по темному коридору, стараясь ступать как можно тише. Где-то капала вода, в каком-то боковом отнорке я заметил тусклый луч дневного света — там была вентеляционная шахта.
Борис забежал вперед, и тихим, но отчетливо слышимым в безмолвии катакоб шепотом спросил:
— Максим Кузьмич, а что за база, на которую мы идем? Откуда она вообще взялась?
Паганель повернулся:
— В девяносто первом, когда «Поиск» только-только создавался, буквально после первых раскопок на нас «наехало» ФСБ, ну, тогда еще — КГБ. Мы еле-еле отбоярились, но квартиры всех наших искателей уже были на мушке, так сказать, и поэтому мы решили для хранения находок, инструментов, приборов, документации оборудовать подземную базу — тогда, сразу после путча, никому дела не было до московских подземелий! Базу создали за месяц, на месте бывших глубочайших подвалов за Лубянкой.
— Это что же — под носом КГБ? — фыркнул я.
— Представте себе — под самым носом! — подтвердил Паганель, пристально посмотрел куда-то во мрак, и добавил: — В ее создании активное участие принимал именно Судаков!..
— А почему мы потом не пользовались этой базой? — спросил Борис.
— Отпала необходимость! — пожал плечами Паганель: — Ты же знаешь, Денис Иванович нашел вполне легальный способ хранения материалов, находок, документации…
Борис кивнул.
— Ну, пошли дальше! Осталось совсем не далеко! — Паганель решительно свернул на лево, в какой-то узкий, малозаметный лаз.
В тусклом свете фонарика я заметил, что кирпич и бетон на стенах уступили свое место здоровым глыбам желтоватого, бутового камня.
— Лубянка! — шепотом объявил Паганель, указывая длинным пальцем вверх.
Мы пару раз спускались по стертым лесенкам, все ниже и ниже.
— В восемнадцатом веке здесь были пыточные подвалы Тайной концелярии! — прошипел Паганель, и его голос зловеще прозвучал в неподвижном, затхлом воздухе.
Если еще пять минут назад мы могли точно определить, что мы находимся в двадцатом веке — по стенам коридоров змеились кабели, то и дело попадались какие-то, понятные только тем, кто их сделал, но вполне современные надписи, типа: «Не коп. Каб. Ост.17–58 гк. в.», то здесь, ниже, казалось, восемнадцатый век остался навсегда. Я бы не удивился, если бы из-за угла нам на встречу с диким криком: «Изыди!» сейчас выскочил бородатый призрак какого-нибудь старовера, замученного тут заплечных дел мастерами двести с лишним лет назад…