Профессор слабо наклонил голову:
— Спасибо!
Когда он говорил, двигалась только левая часть лица, правая, парализованная, оставалась неподвижной, и казалось, что на Профессора одета какая-то нелепая маска.
Надежда Михайловна подсела к мужу:
— Денис, вот это Боря! Вы с ним вместе были в последней экспедиции! А это Сергей, друг Николая, Коли, я тебе рассказывала!
Профессор снова наклонил голову, заволновался, губы его затряслись:
— Борис, расскажите еще раз, как все было!
Очень серьезным голосом Борис начал рассказывать про их совместные раскопки, упоминая не знакомые мне места и употребляя не известные термины. Наконец он дошел и до кургана на берегу Тобола, детально описал, как они вскрыли свод кургана, что обнаружили при этом, потом виновато закончил:
— Больше я ничего не знаю, Денис Иванович! Вы отправили меня в Москву, с «хабаром», и что там дальше случилось, мне известно только с чужих слов!
Профессор на секунду замер, потом вдруг резко и нелепо взмахнул рукой:
— Проклятие! Ни-че-го! Не помню ничего! Эх…
Мы с Борисом сидели, как две статуи — было очень жалко видеть, как еще совсем недавно полный энергии и сил человек превратился в развалину, ослабев и умом, и телом…
Профессор откинулся на подушку, и тихим голосом сказал:
— Наденька. Я устал. Скажи ребятам, что, к сожалению, я ничего не помню…
Из уголка левого глаза больного выкатилась мутная стариковская слеза. Пора было уходить…
Мы одевались в прихожей, пряча друг от друга глаза. Надежда Михайловна, вышедшая нас проводить, стояла, опустив руки, горько смотря перед собой. Мне вдруг пришла в голову мысль, и я спросил напрямик:
— Надежда Михайловна! А вам не знакома такая фамилия: Судаков?
Она оживилась:
— Петя! А как же! Очень культурный, воспитанный, и очень умный молодой человек! Денис Иванович высоко ценил его, можно сказать, покровительствовал! Да я вам больше скажу: когда Петя лет двенадцать назад пострадал за убеждения, и его выслали из Москвы, за сто первый километр, именно Денис Иванович в тайне от всех поселил Судакова у нас, в Корьеве!
— Где? — чуть не хором спросили мы с Борисом.
— В Корьеве! — удивленно повторила Надежда Михайловна: — У нас там дом, на берегу Угры! Это Смоленская область, Вяземский район! Да вот он, на фотографии! Большой, хороший дом, с двумя печками, только водопровода нет, а так — просто дворец! Петя жил там года два, потом он уехал, а в начале девяностых снова появился, и опять жил у нас, в Корьево! Гм, по моему, у него даже остались ключи от дома…
Когда мы вышли на улицу, Борис тут же накинулся на меня:
— Ты дом запомнил?
— Ну… — не очень уверено кивнул я, воссоздавая в памяти виденный на фотографии здоровый деревенский пятистенок, с перестроенным под мансарду чердаком и шиферной двускатной крышей, украшенной на коньке деревянным петушком.
— Надо ехать в это Корьево! — решительно сказал Борис: — Я уверен Судаков там!
— Но Слепцов же сказал — он удрал за границу!
— Слепцов, Слепцов… — раздраженно передразнил меня Борис: — Ты же видишь, как этот «мистер Рыба» действует — Леднева он кинул, а у Профессора оставил о себе добрую память — значит предпологал, гад, что домик ему понадобится! И ключи не вернул — думаешь, случайно?
Я посмотрел на искателя, которого буквально трясло от накатившего охотничего азарта, и сказал:
— Ну, хорошо! Пусть даже все так, как ты говоришь! Давай позвоним Слепцову и расскажем ему все!
— Опять ты со своим Слепцовым! — поморщился Борис: — Они только спугнут его, эти скорохваты! Нет, я предлагаю другой план: мы с тобой приезжаем в Корьево инкогнито, поселяемся у какой-нибудь бабули, устанавливаем за домом скрытое наблюдение, и выясняем, там Судаков или нет!
— А если там? — угрюмо спросил я, ругая себя за то, что не задавил идею Бориса в зародыше, невольно начав обсуждать детали.
— А если он там — мы его… — Борис воровато оглянулся, сунул руку в сумку и вытащил черную, рубчатую гранату-«лимонку»: — Видал!? «Ф-1»! Долбанет так, что одни подошвы остануться!
— Где ты ее взял? — изумленно и испуганно спросил я.
— Купил! По случаю! — улыбнулся Борис, пряча гранату в сумку: — Ну так как, ты поедешь?
— У меня в четверг собеседование — я вроде бы работу нашел! — ответил я, твердо решив отговорить Бориса от этой дурацкой затеи — ну что за напасть, право-слово! Не дети ведь уже, взрослые люди, а занимаемся черти-чем!
— Так до четверга мы вернемся! — уверенно сказал меж тем Борис: Смотри: мы сегодня там, ночью — наблюдаем, завтра днем — наблюдаем, и… Короче, в среду вечером вернемся, я тебе обещаю!
— Но ты хоть знаешь, где это? — я понял, что решимость Бориса непоколебима.
— Так ты что, не слышал? Смоленская область, Вяземский район, деревня Корьево! А дом мы найдем по памяти! Ну, или спросим, на худой конец!
— А как туда добираться?
— С Белорусского вокзала — электричкой до Вязьмы, а там автобусом! Да не ссы, старик — язык до Киева доведет!
Я задумался. С одной стороны, сильно сомнительно, чтобы Судаков прятался так близко от Москвы, а с другой — неплохо было бы съездить в деревню, отдохнуть, развеятся на природе. Как там все обернется — это бабушка надвое сказала, а когда еще мне удасться выбраться из Москвы?
— Паганелю будем звонить? — оттягивая время, спросил я.
— Да ты что, забыл? Он же свалил в Германию! Поедем вдвоем!
Я опять задумался. Ехать? Не ехать?
— Ну чего? — теребил меня Борис, заглядывая в глаза: — Едем, нет?
Я решительно кивнул:
— Ладно! Поехали! Уговорил!
Мы заскочили ко мне, перекусили, я переоделся в походно-спортивную одежду, захватил умывальные принадлежности, только тут вспомнил:
— Э-эх! Голова садовая!
— Что случилось? — удивленно воззрился на меня Борис.
— Я забыл презентовать Надежде Михайловне ликер!
— Эх ты, действительно, голова садовая! — упрекнул меня Борис: Ладно, не расстраивайся, возьмем с собой! Пейзане будут рады!
— Кто?
— Деревенские жители, неуч!
Белорусский вокзал встретил нас шумной толчеей, гомоном и неразберихой, всегда встречающейся там, где собирается много народу. Шныряли нищие, беспризорники, какие-то беженцы-каракалпаки, с чумазыми, вшивыми детьми на руках, прохаживались стражи порядка…
Мы благополучно успели на трехчасовую электричку, и даже умудрились занять сидячие места. Вагончик тронулся, мимо поплыли московские улицы, мы переехали Москва-реку, потом потянулись громады новостроек, спальные районы Крылатского, слева, вдалеке — Троекурово, и наконец, минув МКАД, электричка покинула столицу, резко набирая скорость.
До Вязьмы нам предстояло «трюхать», как выразился Борис, полных три часа, да еще и с хвостиком.
Я, утомленный позавчерашней пьянкой и полу-бессонной ночью в квартире Паганеля, вскоре уснул, привалившись головой к подрагивающей стенке вагона, а Борис вставил в уши наушники плеера, врубив его на полную громкость — аж мне было слышно!
Проснулся я от толчка — электричка где-то остановилась.
— Где это мы? — хриплым спросоня голосом спросил я, крутя головой пока я спал, стемнело, и за грязным окном лишь светились сквозь ненастный осенний мрак тусклые фонари.
— Можайск! — ответил Борис, переворачивая в плеере кассету: — Часа два ты продрых, поздравляю! Всегда завидовал людям, которые могут спать в дороге — не так скучно!
— Борь, что ты слушаешь? — осведомился я, потягиваясь и разминая уставшее после сна на жесткой лавке тело. Вместо ответа искатель молча вставил мне в ухо наушник и нажал кнопку. В ухе зашипело, заиграла музыка, и высокий, резковатый голос запел:
«Стол для письма. Для одного.
Для чтения или писания.
Настольной лампы полыхание,
Давно не мытое окно…
Звенит вольфрамовая нить!
Ковер от пыли сполз со стенки.
Я чую смерть, дрожат коленки.
О, Боже! Пить или не пить?!..
Прочел письмо, налил мадеры
И плюнул. На дощатый пол.
Как разум мой, он пуст и гол,
И нет ни версии, ни веры…
Мой Бог, безносая, угрюм.
Тебе, пожалуй, сломит шею.
Уйди! Я от вина дурею
И извергаю смрад и шум.
Сижу. Как Байрон, весь в тоске.
Гнетут бумажные застенки.
Опять про смерть и про коленки,
Про стопку в страждущей руке…
Конец. Упал лицом на стол.
Страницы облепили щеки.
Как черви, уползают строки,
Вся чушь, что я здесь напорол…
— Что это? — удивленно спросил я, снимая наушник. Борис улыбнулся:
— Песня, соответствующая моменту! Это из раннего «ЛСД», слыхал такую группу?
Я кивнул, а Борис продолжил:
— Я современную музыку вообще слушать не могу, все эти рэпы-рэйвы-техно-дэнсы…Бр-р-р, муть! Так, собрал коллекцию любимых в ранней молодости групп, благо, на «Горбушке» сейчас все можно достать, теперь балдею!
Я в свое время тоже увлекался музыкой, поэтому у нас с Борисом, оказавшимся упертым меломаном, нашлось о чем поговорить аж до самого Гагарина.
Народу в электричке становилось все меньше и меньше, да и типажи поменялись — если в начале с нами ехали одни москвичи, то теперь на остановках в вагон залезали мрачноватые, дряхлые бабули с корзинками и котомками.
В Вязьму приехали в седьмом часу. Накрапывал нудный дождик. Здесь было существенно холоднее, чем в Москве, а может быть, нам просто так показалось после теплого вагона электрички. Низенький, обшарпанный вокзальчик был пуст, и наши шаги гулко раздавались в давно не крашенных стенах.
В справочном бюро Борису сказали, что ни какого Корьева не знают, и посоветовали сходить на автовокзал, до которого рукой подать — он притулился тут же, на привокзальной площади.