«Камаз» появился внезапно, буквально вынырнув из снежной круговерти в двух шагах от меня. Пеклеванный перегнулся через всю кабину, распахнул дверь с моей стороны:
— Здорово! Во погодка! Ну что, поехали?
Я кивнул ему и полез в теплую кабину, стряхивая снег с одежды.
В кабине пахло французким одеколоном польского разлива, нагретой синтетикой и играла музыка. Мигали лампочки на панели управления, качались на пружинках какие-то зверушки, вымпелы и просто меховые кисточки, видимо, водительские счастливые талисманы. Я уселся, расстегнул куртку, стащил с головы шапочку, Пеклеванный тряхнул рыжим чубом:
— Ну, все! Тронулись! Как говориться, Господи, благослови на вход и на выход!
Он выжал сцепление, с тихим лязгом включил передачу, машина зарычала и плавно поплыла сквозь метель — наше путешествие началось…
По Москве мы ехали молча, изредко перебрасываясь ничего не значащими фразами. Я расслабился, убаюканный мерным покачиванием, и начал клевать носом.
— Эй! Серега! Не выспался?
Я помотал головой:
— Я вообще не ложился — решил, что так лучше, а то просплю!
— Ну, тады кемарь! А я часов восемь дрых! Как лег в пять, так до часу массу и топил! — Пеклеванный закурил и подмигнул мне: — Давай, давай, спи! Потом, вечером, будешь меня тормошить!
Я откинулся на высокую спинку сиденья и как-то очень быстро провалился в сон…
Разбудил меня резкий толчок и натужное «п-ф-ф-ф!». Машина остановилась на обочине, слева и справа раскинулись заснеженные поля, вдали виднелся лес. Снег прекратился, на сером небе занимался тусклый рассвет. Пока я просыпался, Пеклеванный открыл дверь и выпрыгнул наружу. Я опустил окно, высунулся и крикнул:
— Что-то случилось?
— Мальчики — налево, девочки — направо! — откуда-то из-за машины весело ответил водитель: — Сам не хочешь?
Я отказался, Пеклеванный залез в кабину, «Камаз» тронулся, серая лента дороги поползла, все убыстряя свой бег, под колеса.
— От Москвы далеко отехали? — спросил я, оглядывая унылый пейзаж вокруг.
— Да, считай, километров сто десять! Ты так, не слабо даванул — часа два, а то и больше!
Я провел ладонями по лицу, стирая остатки сна. От сидячего положения затекла спина, я украдкой размял ее о край спинки сидения, закурил и спросил:
— Далеко еще до этого… Ну, где мы экспедитора должны забрать?
— До Ряжска-то? Не, не далеко — километров столько же, сколько проехали! Дорога нормальная, быстро доскачем. Это потом, когда на Самарскую трассу выйдем, так там до Пензы одни колдобины… Ну, слава Богу, не на «Жигулях»!
Я курил, пуская дым в узкую щель приоткрытого окна. Мимо проносились деревни, поля с застрявшими на них тракторами, чахлые рощицы, косоватые столбы и ржавые автобусные остановки, на которых иногда виднелись названия: Ивановка, Новое, Дергачи…
В каждой проеханной нами деревни обязательно было несколько коммерческих ларьков и какая-нибудь столовка-забегаловка, чаще всего с крутым названием типа «Сириус» или «Орион».
«Интересно!», — подумал я: «Мы от Москвы-то отехали едва две сотни километров, а тут все в таком запустении, словно на дворе середина прошлого века!».
Унылые пейзажи изредка оживляли проносящиеся на встречу громоздкие «фуры» дальнобойщиков — большие комфортабельные «Мерседесы», «Скании», «Вольво», увешанные всякими фарами, флажками, залепленные яркими наклейками, с ревом тянули огромные фургоны, крытые цветным, покрытым грязью брезентом с разными надписями на бортах.
Постепенно начали просыпаться и в проезжаемых деревеньках — на дороге появились заляпанные грязь «Газики», «Зилы» и подслеповатые «Уазы».
Так прошло еще часа полтора. Я, от нечего делать взялся изучать «Атлас автомобильных дорог», с удовлетворением бывалого путешественника отмечая карандашом населенные пункты, которые мы минули…
— Вон, слева — это Ряжск! — махнул рукой Пеклеванный, куда-то в сторону: — Через минут пятнадцать будем на месте!
Пока мы покружили по Ряжску, оказавшемуся большой деревней со здорово разбитыми дорогами, пока нашли нужную улицу, проехали по ней до нужного перекрестка — прошло не пятнадцать, а все тридцать минут.
Экспедитора с «редкой» фамилией Смирнов мы увидели сразу — точно на углу, у не работающего светофора стоял невысокий, но прямой, как палка, мужичек в плаще, шляпе и с портфелем в руках. Первое, что он сказал, залезая в кабину, и зыркая своими белесыми глазками, было не «Здравствуйте!», а: «Молодые люди, вы опоздали на семнадцать минут!». Вот так повезло с попутчиком!
Мы расселись, Пеклеванный включил радио, и «Камаз» покатил дальше. Снег практически исчез с обочин и улиц, на лобовом стекле появились мелкие капли дождя. Тусклый осенний день тянулся, как резина.
Смирнов оказался очень нудным и противным в общении типом. Был он худ, плохо выбрит, щеточка полуседых усов делала его похожим на колхозного бухгалтера. Я было попытался узнать, что мы повезем из Куртамыша, но он только процедил:
— Масло из кедровых орехов! Вы отвечаете за сохранность груза, попрошу не забывать!
«Тьфу! Не человек, а арифмометр!», — подумал я, отворачиваясь.
В каком-то Богом забытом поселке мы остановились заправиться. Смирнов вылез, сказав, что пройдется, подышит воздухом. Пеклеванный возился с шлангом, вставляя пистолет-наконечник в горловину бака. Я подошел к нему.
— Во, блин, подвезло! — вполголоса сказал мне водитель, кивая на застывшего метрах в пяти экспедитора: — С таким хорьком не дорога, а каторга!
Я кивнул:
— И нет, чтобы хотя бы туда на поезде бы поехал! Надо было ему с нами трястись!
— И не говори! — Пеклеванный сплюнул, вставил наконечник в паз на корпусе колонке, и закрывая бак, глянул на часы:
— Через полчаса будем на трассе! А там и до Пензы рукой подать!
Поехали дальше. Смирнов попросил включить печку — у него замерзли ноги. Я поглядел на обувь экспедитора — надо же! И какой дурень едет в Сибирь в начале ноября обутым в летние полуботинки!?
Дальше началась кинокомедия: только мы с Пеклеванным закуриваем, как Смирнов открывает окно — ему душно! Через пять минут надо включить печку ему холодно! Еще через некоторое время ему опять душно! Потом снова холодно! Тут мы снова закуриваем — и вся канитель повторяется, причем под ворчание Смирнова: «Не машина, а сарай! То ли дело — на Западе! Установил кондиционеру параметры — и он их поддерживает!».
Через час я не выдержал:
— Послушайте! Как ваше имя-отчество?
Смирнов снова зыркнул на меня своими холодными глазками-бусинками, была у него такая привычка — не смотреть, а именно зыркать, и буркнул:
— Евгений Николаевич!
— Так вот, Евгений Николаевич! Постарайтесь вести себя попроще! Что вы, как кисейная барышня — то вам не так, это не эдак! Потерпите, не в СВ едем!
Смирнов повернул ко мне узкое лицо, и вдруг на секунду в нем проглянула такая ненависть и презрение, что я осекся.
— Занимайтесь своим делом! — пробормотал экспедитор, повел плечами, словно рак-отшельник в раковину, вжался в свой куцый плащик и застыл, немигающим взором уставившись на дорогу.
Я отвернулся от него, и чтобы отвлечся, спросил у Пеклеванного, давно ли он работает дальнобойщиком. Наверное, это была моя ошибка — говорливый водитель настрадался от молчания, и его словно прорвало!
Он рассказал мне про свое детство в маленьком украинском городке, про армию — автобат в Свердловске, про то, как после дембеля командир роты помог ему устроиться в Свердловский автокомбинат. С тех пор и по сегодняшний день крутил Саня Пеклеванный баранку, изъездил весь СССР, бывал в Польше, Венгрии, Чехословакии…
— Теперь в Москве живу! Два года уже! Комроты мой за это время подполковником стал, в отставку вышел, ну и в «Залп» работать устроился. А потом и меня перетянул! Меня ценят — фирма квартиру сняла, о прописке хлопочут…
— А жена у тебя есть? — спросил я, позевывая — однообразная дорога утомляла.
— А как же! Жена — Соня, двое детишек — Анечка и Димка! Все чин чинарем!
Постепенно разговор перешел на обсуждение жизни в разных местах, где лучше, где хуже, потом скатился на чисто мужские темы — выпивка, рыбалка, женщины…
Пеклеванный оказался кладезем всяких историй, и смешных, и грустных, и так, не заметно, мы проехали большую часть пути до Пензы.
За окнами стемнело, встречные «дальнобои» слепили нас фарами своих заграничных машин, Пеклеванный ругался, всякий раз норовя врубить фару-искатель в лобовуху невежливому водителю.
Дорога запетляла, то скатываясь под уклон, то забирая в гору, вокруг зачернели безлистые осенние леса, встречных машин стало гораздо больше, да и сзади нас переодически обгоняли какие-нибудь залитые грязью по самую крышу иномарки. Впереди встало зарево огней большого города, Смирнов, дремавший до этого, уткнувшись носом в шарф, проснулся, заявил, что ему необходимо выйти, и мы остановились на обочине возле покосившихся ворот въезда в какой-то пионерлагерь, в котором дети уже давно не отдыхали, судя по заросшей травой колеи, уходящей в лес.
Смирнов сноровисто сиганул из кабины и убежал в кусты. Пеклеванный усмехнулся:
— Припекло бухгалтера!
— Экпедитора! — поправил я.
— Да один хрен — козла! — брякнул Саня, и мы расхохотались.
Ни я, ни Пеклеванный и не заметили, когда к нам в хвост успела пристроиться эта «шестерка», страшно грязная, с длинной антенной на крыше. Она остановилась метрах в пяти сзади нашего «Камаза», хлопнули дверцы, и двое парней, про которых говорят «поперк себя шире», кутаясь в меховые «пилоты», подошли к нам, сверкая в темноте лампасами спортивных штанов.
Я заметил их в боковое зеркальце уже на подходе к кабине, и ощутил неприятный укол где-то в сердце — словно мне просигналили: «Внимание!».
Дверца машины с моей стороны открылась, и в кабину всунулся парень, лицо которого явно не несло печати интеллекта — узкий лоб, сломанный нос, квадратная челюсть, короткий ежик стриженных волос, маленькие ленивые глазки. Он неторопливо, по хозяйски оглядел кабину, и не шевельнув ни одним мускулом лица, проговорил, не спрашивая, а скорее утверждая: