28
– Прошу прощения за вторжение, Артур, – сказал Саймон Лавлейс.
Я нагнал Андервуда, когда он только-только входил в свою длинную, темную столовую – он несколько минут проторчал перед зеркалом, приглаживая бороду и поправляя галстук. Правда, это мало помогло: по сравнению с более молодым волшебником – тот стоял у камина, разглядывая собственные ногти, холодный и напряженный, словно сжатая пружина, – старик казался встрепанным и траченным молью.
Андервуд с преувеличенным энтузиазмом замахал руками.
– Ну что вы! Чувствуйте себя как дома! Простите за задержку, Лавлейс. Не хотите ли присесть?
Лавлейс не хотел. На нем был темный, стройнящий его костюм с темно-зеленым галстуком. Очки ловили свет лампы под потолком и при каждом движении посверкивали. Глаз не было видно, но под глазами набухли темные мешки.
– Вы, кажется, взволнованы, Андервуд, – сказал он.
– Нет-нет! Я просто спускался с верхнего этажа и немного запыхался.
Я превратился в паука, перебрался через притолоку и пополз по стене в самый дальний и темный уголок. Там я поспешно сплел паутину, так, чтобы она получше закрывала меня. На то была причина: Лавлейс прихватил с собой беса, тот сидел на втором плане и так и зыркал по сторонам, приглядываясь ко всем уголкам и щелкам.
Мне как-то не хотелось прикидывать, как именно Лавлейс вычислил этот дом. Нет, это определенно было неприятным совпадением – что он прибыл одновременно со мной! Но эти размышления могли подождать: будущее мальчишки – а значит, и мое – зависело теперь от моей способности быстро соображать, что к чему, и действовать по обстоятельствам.
Андервуд уселся на свое обычное место и выдавил вымученную улыбку.
– Итак… – сказал он. – Вы точно уверены, что не хотите присесть?
– Нет, спасибо.
– Ну, тогда хотя бы скажите этому вашему бесу, чтобы перестал мельтешить. Мне от этого делается нехорошо, – неожиданно грубо и раздраженно заявил Андервуд.
Саймон Лавлейс прищелкнул языком. Бес, паривший у него над головой, мгновенно замер, на его физиономии застыло нарочито несчастное выражение, нечто среднее между гримасой и ухмылкой.
Андервуд старательно сделал вид, будто не замечает всего этого.
– У меня на сегодня запланировано еще несколько дел, – сказал он. – Может, вы наконец скажете, чем я могу быть вам полезен?
Саймон Лавлейс мрачно наклонил голову.
– Несколько дней назад, – сказал он, – меня обокрали. Когда меня не было дома, у меня похитили некий предмет, обладающий силой.
– Как прискорбно! – сочувственно произнес Андервуд.
– Благодарю вас. Этот предмет был чрезвычайно дорог мне. Естественно, мне очень хочется получить его обратно.
– Естественно! Вы думаете, тут замешано Сопротивление?..
– Именно в связи с этим я к вам и явился, Андервуд…
Он говорил медленно и осторожно, кружа вокруг да около. Возможно, он даже теперь надеялся, что ему не придется выдвигать прямого обвинения. Волшебники всегда осторожно подбирают выражения, ибо любое поспешно брошенное слово – даже в критической ситуации – способно привести к беде. Но Андервуд не понимал намеков.
– Конечно же, вы можете всецело рассчитывать на мою поддержку, – спокойно отозвался он, – Эти кражи просто омерзительны. Нам некоторое время назад стало известно, что существует черный рынок, на котором торгуют крадеными артефактами, и лично я, например, считаю, что сопротивление нашему правлению возникло во многом благодаря этой торговле. Все мы вчера видели, к каким возмутительным инцидентам это может привести.
Брови Андервуда слегка приподнялись в некотором подобии радостного изумления.
– Должен признаться, – продолжал он, – я поражен, что жертвой оказались вы. До сих пор от этого страдали, простите мне мою откровенность, лишь относительно слабые волшебники. Существует предположение, что кражи совершает молодежь, если не дети. Я предположил бы, что уж ваша защита совладала бы с ними шутя.
– Именно, – сквозь зубы процедил Лавлейс.
– Как вы полагаете, это как-нибудь связано с нападением на Парламент?
– Одну минуту. – Лавлейс вскинул руку. – У меня есть основания подозревать, что кража А… кража моей вещи – дело рук не так называемого Сопротивления, а одного из коллег-волшебников.
Андервуд нахмурился.
– Вы так считаете? Но откуда такая уверенность?
– Да оттуда, что я знаю, кто совершил налет. Некий Бартимеус. Джинн среднего уровня, выдающейся наглости и ограниченных умственных способностей[74]. В общем, ничего примечательного. Его мог бы вызвать любой недоумок. Конечно, недоумок-волшебник, а не простолюдин.
– И тем не менее, – спокойно заметил Андервуд, – этот Бартимеус сумел похитить вашу собственность[75].
– Но он напортачил! Он допустил, чтобы его опознали! – Лавлейсу явно стоило больших усилий удержать себя в руках, – Хотя да, вы правы. Ему удалось уйти.
– А что касается того, кто его вызвал…
Очки Лавлейса сверкнули.
– Именно поэтому, Артур, я здесь. Чтобы повидаться с вами.
На миг возникла пауза, пока Андервуд скрипел извилинами, пытаясь сообразить, какая между всем этим связь. В конце концов он преуспел. На лице его на миг промелькнули разнообразные противоречивые чувства, но старик быстро взял себя в руки и состроил надменную и непроницаемую мину. В комнате ощутимо похолодало.
– Простите, – неестественно спокойно произнес Андервуд, – что вы сказали?
Саймон Лавлейс подался вперед, взявшись за край обеденного стола. Маникюр у него был превосходный.
– Артур, – сказал он, – в последнее время Бартимеус вел себя несдержанно. Не далее как сегодня утром его заточили в лондонский Тауэр, за нападение на магазин Пинна на Пикадилли.
Андервуд от изумления даже отшатнулся.
– Так это – тот самый джинн?! Но как… как вы об этом узнали? Они же не смогли узнать его имя… И… и он же бежал, сегодня, во второй половине дня…
– Да, он действительно сбежал. – Лавлейс не стал уточнять, как именно это произошло. – И после его побега мои агенты… выследили его. Они прошли по его следу через весь Лондон – и след привел сюда[76].
Андервуд ошарашенно встряхнул головой.
– Сюда? Вы лжете!
– Бартимеус в виде облачка просочился в вашу печную трубу не далее как десять минут назад. Неужто вас удивляет, что я сразу же явился, дабы заявить права на свою вещь? И теперь, когда я здесь, в доме… – Лавлейс повел головой, словно принюхиваясь к какому-то необычайно приятному запаху, – Да, я чувствую ее ауру. Она где-то рядом.
– Но…
– Мне бы и в голову никогда не пришло, что это вы, Артур. Не то чтобы я думал, что вас не привлекают мои сокровища. Просто я полагал, что вам недостает умения захватить их.
Старик принялся хватать воздух ртом, словно извлеченная из аквариума золотая рыбка, и издавать бессвязные звуки. Бес Лавлейса на миг скорчил рожу, потом снова застыл. Его хозяин постучал по столу указательным пальцем.
– Я мог бы вломиться к вам силой, Артур. И был бы вполне в своем праве. Но я предпочел решить дело по-хорошему. И кроме того, как вы и сами, несомненно, понимаете, эта моя вещь… в общем, ситуация щекотливая. Ни вам, ни мне не хотелось бы, чтобы кто-либо прознал о наличии этой вещи у нас, не так ли? Так что… если вы немедленно вернете мне ее, я уверен, что нам удастся достичь взаимовыгодного соглашения. – Он выпрямился, поигрывая манжетой. – Я жду.
Если бы Андервуд понял, о чем говорит Лавлейс, он мог бы спастись. Если бы он вспомнил проступок своего ученика и сопоставил очевидное, все могло бы обойтись[77]. Но сбитый с толку Андервуд не понял ничего, кроме того, что его обвиняют в том, чего он не делал, – и он в гневе вскочил со стула.
– Зазнавшийся выскочка! – вскричал он. – Да как ты смеешь обвинять меня в воровстве?! Я не брал твоей вещи – я ничего о ней не знаю и знать не желаю! Она мне не нужна. Я не подхалимничаю, не лизоблюдствую и не бью в спину. Я не рвусь к власти, как свинья к помойной яме! А даже если бы и рвался, то не стал бы утруждать себя и что-то у тебя красть. Всем известно, что твоя звезда закатилась. Ты не стоишь того, чтобы тебе вредить. Твои агенты промахнулись – или, скорее даже, соврали. Бартимеуса здесь нет! Я ничего о нем не знаю. И твоего хлама в моем доме нет!
По мере того как он говорил, лицо Саймона Лавлейса словно бы затягивалось тьмой – хотя на стеклах очков по-прежнему играли блики света. Лавлейс медленно покачал головой.
– Не валяйте дурака, Артур, – сказал он. – Мои осведомители не лгут мне. Это могущественные существа, полностью покорные моей воле.
Старик вызывающе вскинул бороду.
– Вон из моего дома!
Но Лавлейс не унимался.
– Вряд ли мне нужно напоминать вам о том, какими возможностями я располагаю. Но если вы уйметесь и будете разговаривать спокойно, мы сможем избежать ненужных сцен.
– Мне не о чем с тобой разговаривать. Все твои обвинения лживы.
– Ну, в таком случае…
Саймон Лавлейс щелкнул пальцами. Его бес мгновенно соскочил на обеденный стол из красного дерева и, гримасничая, напрягся. На кончике хвоста у него стала набухать выпуклость, превратившаяся в конце концов в зазубренные вилы. Бес с задумчивым видом опустил зад и покрутил хвостом. Затем вилы вонзились в полированную крышку стола и прошли насквозь, как нож сквозь масло. Бес резво помчался по столу, волоча хвост за собой и рассекая столешницу надвое. Андервуд выпучил глаза. Лавлейс улыбнулся.
– Что, Артур? Фамильная ценность? – поинтересовался он, – Так я и думал.
Бес как раз добежал до противоположного края стола, когда в дверь постучали. Оба волшебника обернулись. Бес застыл на полушаге. В столовую вошла миссис Андервуд с нагруженным подносом.
– А вот и чай! – сказала она, – И песочное печенье – Артур, твое любимое. Я поставлю поднос, ладно?
Волшебники и бес безмолвно смотрели, как миссис Андервуд приближается к столу. Она осторожно поставила тяжелый поднос посередине между трещиной, расколовшей стол, и тем краем, у которого стоял Андервуд. В тягостном молчании миссис Андервуд переставила с подноса на стол тяжелый фарфоровый чайник (невидимому бесу пришлось попятиться, чтобы чайник не поставили прямо на него), две чашки с блюдцами, две тарелочки, вазочку с печеньем и столовое серебро из лучшего ее набора. Край стола заметно накренился под весом посуды и негромко затрещал.
Миссис Андервуд забрала поднос и улыбнулась гостю.
– Угощайтесь, мистер Лавлейс, не стесняйтесь. Вы такой худой – вам бы не мешало немного поправиться.
Под ее взглядом Лавлейс взял из вазочки печенье. Стол пошатнулся. Лавлейс выдавил улыбку.
– Вот и прекрасно. Если захотите еще чаю – позовите меня.
И, прихватив поднос, миссис Андервуд поспешно двинулась к выходу. Мужчины смотрели ей вслед.
Дверь захлопнулась.
Волшебники и бес одновременно повернулись обратно к столу.
Последний уцелевший до сих пор кусок дерева, соединявший две половинки, раскололся с гулким треском. И весь край стола осел на пол, вместе с чайником, чашками, блюдцами, тарелочками, вазочкой с печеньем и лучшим столовым серебром миссис Андервуд. Бес взмыл в воздух и приземлился на каминную полку, рядом с композицией из сухих цветов.
На миг в комнате воцарилась тишина.
Саймон Лавлейс бросил печенье на пол.
– То, что можно сделать со столом, можно сделать и с тупой башкой, Артур, – сказал он.
Артур Андервуд посмотрел на него. Голос его прозвучал сдавленно и как-то отстраненно, словно издалека.
– Это был мой лучший чайник.
И он трижды пронзительно свистнул. Раздался ответный клич, низкий и гулкий, и из-под кафельных плит, которыми был выложен пол перед камином, поднялся дюжий синемордый гоблин. Андервуд снова свистнул и взмахнул рукой. Гоблин прыгнул, разворачиваясь в воздухе. Он обрушился на более мелкого беса, прятавшегося за букетом, сгреб его своими беспалыми лапами и принялся душить, не обращая внимания на хлещущий по нему хвост-трезубец. Сущность мелкого беса задрожала, поплыла и принялась плавиться, будто воск. В мгновение ока он превратился в сплющенный желтоватый шар, где сгинул и хвост, и все остальное. Гоблин умял шар поплотнее, подбросил в воздух, поймал разинутой пастью и проглотил.
Андервуд повернулся к Лавлейсу. Тот, поджав губы, наблюдал за происходящим. Должен честно признать: старый хрыч меня удивил. Он показал себя куда с лучшей стороны, чем я ожидал. И все же напряжение, потребовавшееся для того, чтобы вызвать ручного гоблина, далось ему слишком дорого. На шее Андервуда выступила испарина.
Лавлейс тоже это понял.
– Даю вам последний шанс! – отрывисто бросил он, – Верните мне мою собственность – или пожалеете! Ведите меня в ваш кабинет.
– Ни за что!
Андервуд был вне себя от напряжения и гнева. Он напрочь позабыл о всяком здравомыслии.
– Тогда смотрите!
Лавлейс пригладил смазанные гелем волосы и беззвучно, одними губами произнес несколько слов. По комнате прошла дрожь. Дальняя стена сделалась нематериальной. Она принялась отступать и удалялась до тех пор, пока вовсе не исчезла из вида. На ее месте открылся коридор неведомой длины. Из глубины этого коридора возникла фигура. И двинулась в нашу сторону, стремительно увеличиваясь в размерах, – судя по тому, что ноги ее оставались неподвижны, она плыла по воздуху.
Андервуд задохнулся и попятился. И налетел на собственный стул.
Да, тут было от чего задохнуться. Я узнал эту фигуру – крепко сбитую, с шакальей головой.
– Стойте!
Лицо Андервуда сделалось восковым. Он вцепился в спинку стула, чтобы не упасть.
– Что-что? – Лавлейс сделал вид, будто прочищает ухо. – Я вас не слышу[78].
– Остановитесь! Вы победили! Я отведу вас в мой кабинет – сейчас же, немедленно! Отзовите его!
Фигура тем временем продолжала расти. Андервуд съеживался просто на глазах. Гоблин скорчил унылую мину и поспешно отступил сквозь кафель. Я заерзал в углу, прикидывая, как же мне поступить, когда Джабор наконец войдет в комнату[79].
Наконец-то Лавлейс подал знак. Бесконечный коридор и приближающаяся фигура исчезли. Стена снова выглядела как обычно, и даже пожелтевшая фотография улыбающейся бабушки Андервуда висела на прежнем месте.
Андервуд стоял на коленях среди осколков своего чайного сервиза. Его трясло с такой силой, что он даже не мог подняться на ноги.
– Ну так как пройти в ваш кабинет, Артур? – спросил Лавлейс.