14
Я знал, что по возвращении в мансарду нам предстоит изрядная потасовка, и как следует к ней приготовился. Первым делом я решил, какой облик мне принять. Мне нужно было что-нибудь такое, чтобы мальчишка хорошенько разозлился, вышел из себя и обо всем позабыл, – а значит, как ни странно это звучит, большинство моих жутких личин не годились. Тут требовалось нечто вполне определенное. Как ни странно, но волшебники злятся куда сильнее, если их оскорбляет кто-то, похожий на человека, чем когда их осыпает ругательствами привидение или пышущий огнем крылатый змей. Только не спрашивайте меня почему. Так уж у людей устроены мозги.
Я прикинул, что лучше всего будет принять обличье мальчишки примерно одних лет с Натаниэлем, чтобы тут же разбудить в нем чувство соперничества. Нет проблем. Птолемею, когда мы с ним общались теснее всего, было четырнадцать. Значит, пусть будет Птолемей.
После этого мне осталось лишь освежить в памяти лучшие свои контрзаклинания и с удовольствием предвкушать скорое возвращение домой.
Проницательные читатели могли заметить, что я воспрянул духом и стал гораздо оптимистичнее смотреть на свои взаимоотношения с этим мальчишкой. Они совершенно правы. Почему я приободрился? Да потому, что узнал имя, данное ему при рождении[33].
Впрочем, надо отдать парню должное: он не стал уклоняться от боя. Едва лишь он добрался до своей комнаты, как тут же натянул куртку, скакнул в свой круг и громко вызвал меня. Мог бы и не орать так, кстати. Я и без того скользил рядом с ним.
Мгновение спустя во втором круге возник мальчишка-египтянин в обычном наряде лондонского сорванца. Я ослепительно улыбнулся.
– Так значит, Натаниэль? Круто! И совершенно тебе не идет. Я бы скорее подумал, что тебя зовут как-нибудь попроще – Берт или там Чак.
Мальчишка побелел от гнева и страха; я заметил в его глазах панику. Он с трудом взял себя в руки и соврал:
– Вовсе это и не мое истинное имя. Истинного не знает даже мой наставник.
– Ага, как же. Ты что, меня за дурака держишь?
– Думай, что хочешь. Я велю тебе…
Я просто ушам своим не поверил – он пытался поручить мне еще что-то! Я расхохотался ему в лицо, нахально подбоченился и перебил его:
– А у тебя ничего не слипнется?
– Я велю тебе…
– Облезешь и неровно обрастешь!
У мальчишки чуть пена изо рта не повалила, так он взбеленился[34].
Он топнул, словно ребенок, который только учится ходить, а потом, как я и надеялся, позабыв обо всем, ринулся в лобовую атаку. Это снова было Направленное Ущемление, любимое оружие задир.
Мальчишка выпалил заклинание, и я почувствовал, как стягиваются оковы[35].
– Натаниэль, – прошептал я одними губами и добавил подходящее контрзаклинание.
Оковы немедленно разжали хватку и принялись расширяться, словно круги на воде. Они вышли за пределы круга, и мальчишка сквозь свои линзы увидел, что оковы движутся в его сторону. Он коротко вякнул, на миг запаниковал, но потом все-таки вспомнил слова отмены. Мальчишка выпалил их, и оковы исчезли.
Я стряхнул с рукава куртки вымышленную пылинку.
– Ну ты даешь, – заметил я. – Чуть сам себе голову не оторвал.
Если бы мальчишка притормозил, он бы понял, что произошло, – но для этого он был слишком зол. Вероятно, он решил, что допустил какую-то ошибку, что-то напутал в заклинании. Тяжело дыша, он принялся припоминать свой набор грязных трюков. Затем хлопнул в ладоши и снова заговорил.
Признаться, я не ожидал столь мощного заклинания, как Подхлестывающий Обод. Из пяти вершин пентакля, в котором я находился, с шипением и треском ударили вверх светящиеся колонны электрических разрядов. Казалось, будто пять молний застыли на миг. А в следующий миг из каждой колонны вылетел горизонтальный луч. И все пять врезались в меня, словно копья. Мое тело прошили электрические разряды. Я с криком рухнул на пол и забился в корчах. Но мне все-таки удалось выдавить сквозь стиснутые зубы: «Натаниэль!» – и добавить контрзаклинание. Результат последовал мгновенно. Разряды прекратились, и я без сил растянулся на полу. Молнии ударили в разные стороны. Мальчишка упал ничком, и вовремя: в тот самый миг, как он хлопнулся об пол, его развевающуюся сзади куртку прошил электрический разряд, достаточно мощный, чтобы прикончить его на месте. Остальные молнии полетели в сторону кровати и стола: одна угодила в вазу с цветами и расколола ее надвое, прочие попали в стены, усеяв их выжженными пятнышками в форме звездочек. Восхитительное зрелище.
Куртка задралась и накрыла мальчишку с головой. Он медленно приподнялся и выглянул из-под полы своего одеяния. Я с самым дружелюбным видом показал ему большой палец и улыбнулся.
– Продолжай в том же духе. Если ты будешь упорно трудиться и перестанешь делать дурацкие ошибки, когда-нибудь ты станешь настоящим волшебником.
Мальчишка ничего на это не ответил. Он медленно, с трудом поднялся на ноги. По счастливой для него случайности он рухнул строго вниз и по-прежнему находился под защитой своего круга. Но это мало меня беспокоило. Я ждал его следующей ошибки.
Но к нему уже вернулась способность шевелить мозгами. Где-то с минуту он стоял неподвижно и размышлял.
– Ты бы лучше отпустил меня, да побыстрее, – услужливо подсказал я. – А то ведь старик Андервуд припрется посмотреть, что тут за шум.
– Не припрется. Мы слишком высоко.
– Всего-то двумя этажами выше.
– А он глухой на одно ухо. Ни черта не слышит.
– А его жена…
– Заткнись. Я думаю. Ты оба раза что-то такое сделал… Что ж это было-то… – Он щелкнул пальцами, – Ну конечно! Мое имя! Ты воспользовался им, чтоб отразить мои заклинания. Чтоб тебе пусто было!
Я выразительно приподнял брови и принялся изучать свои ногти.
– Может, так, а может, и нет. Мое дело – знать, а твое – догадываться.
Мальчишка снова топнул ногой.
– Хватит! Не смей так со мной разговаривать!
– Так – это как?
– Так, как ты сейчас говоришь! Ты говоришь, как будто ты мальчишка!
– С кем поведешься, от того и наберешься.
Я от души веселился. Мне таки удалось раздразнить его. Он здорово взбеленился из-за потери имени. Парень встал в позу, приготовившись снова броситься в атаку. Я принял подобную же позу, только оборонительную – как у борца сумо. Птолемей был точно такого же роста, как этот мальчишка, той же комплекции, с такими же темными волосами[36], так что получилось симметрично и выразительно.
Мальчишка сделал над собой усилие и взял себя в руки. Невооруженным глазом было видно, что он сейчас лихорадочно воскрешает в памяти свои уроки, пытаясь вспомнить что-нибудь подходящее случаю. Он уже понял, что обстрел карающими заклинаниями не годится: я просто оберну их против него же.
– Я найду другой способ, – мрачно пробормотал он. – Я тебе покажу!
– Ой-ой-ой, я уже весь дрожу! – язвительно отозвался я.
Мальчишка погрузился в размышления. Под глазами у него залегли темные круги. С каждым новым заклинанием он все сильнее изматывал себя. Меня это устраивало как нельзя лучше. Бывали случаи, когда волшебники падали замертво от одного лишь перенапряжения. Бедолаги. Такая уж у них жизнь, полная стрессов и перегрузок.
Мальчишка задумался надолго. Я демонстративно зевнул и скоренько сообразил себе наручные часы, чтобы можно было устало на них посмотреть.
– Почему бы тебе не обратиться за советом к боссу? – предложил я. – Он бы тебе помог.
– Кто, мой наставник? Да ты издеваешься!
– Да не этот старый дурень. Тот, кто натравил тебя на Лавлейса.
Мальчишка нахмурился.
– Никто меня не натравливал. И никакого босса у меня нет.
Теперь пришел мой черед опешить.
– Я все делал сам, – заявил он.
Я присвистнул.
– Ты хочешь сказать, что вызвал меня в одиночку, собственными усилиями? Неплохо… для такого пацана. – Я постарался подбавить льстивых ноток, но так, чтобы не переборщить. – Ладно, позволь, я сделаю тебе небольшой подарок. То есть дам совет. Сейчас тебе лучше всего будет отпустить меня. Тебе необходим отдых. Ты в зеркало давно смотрел? В смысле – в обычное, без беса. У тебя уже морщины появились. В твоем-то возрасте! А дальше что, седина? Что ж ты будешь делать, когда встретишь своего первого суккуба?[37] Небось постараешься от нее отделаться!
Я слишком много болтал и сам это знал, но не мог ничего с этим поделать. Мне было не по себе. Мальчишка смотрел на меня и что-то прикидывал, и мне не нравилось выражение его лица.
– А кроме того, – добавил я, – когда я уйду, никто не будет знать, что Амулет Самарканда у тебя. Ты сможешь втайне пользоваться им. Это же бесценная вещь! Похоже, все только и мечтают, как бы его заполучить. Я тебе этого еще не рассказывал, но когда я шатался по городу, ко мне привязалась какая-то девчонка – хотела отнять Амулет.
Мальчишка нахмурился.
– И чего она сделала?
– Пыталась меня обыскать.
Я не стал упоминать, что она почти преуспела в этом начинании.
Мальчишка пожал плечами.
– Меня интересует не Амулет, а Саймон Лавлейс. Он унизил меня, и за это я намерен его уничтожить.
– Слишком сильно ненавидеть – вредно, – рискнул заметить я.
– Почему?
– Э-э…
– Я открою тебе одну тайну, демон, – сказал он. – При помощи своей магии я увидел, как Амулет Самарканда попал к Саймону Лавлейсу[38]. Несколько месяцев назад посреди ночи к Лавлейсу явился некий человек – смуглый, чернобородый, закутанный в плащ. Он и принес Амулет. А взамен получил деньги. Это была тайная встреча.
Я презрительно фыркнул.
– И чего тут удивительного? Таковы обычаи волшебников. Уж тебе бы следовало это знать. Они просто обожают всякую таинственность, даже если без нее спокойно можно обойтись.
– Тут была не просто таинственность. Это было видно по их глазам. Они творили что-то незаконное, что-то… У этого человека плащ был в крови.
– Подумаешь! Убийство давно стало частью игры. Ты на себя посмотри: тебе всего шесть, а ты уже одержим мечтой о мести.
– Двенадцать!
– Невелика разница. Нет, в этой истории ничего необычного нету. А тип в окровавленном плаще, возможно, работает на какую-нибудь известную контору. Если дашь себе труд покопаться в телефонном справочнике фирм, наверняка его там отыщешь.
– Я хочу выяснить, кто он такой.
– Хм… С черной бородой и в плаще? Эти приметы позволяют сузить круг подозреваемых до каких-нибудь пятидесяти пяти процентов волшебников Лондона. Для этого всего лишь нужно исключить всех женщин.
– Хватит болтать!
Кажется, у мальчишки лопнуло терпение.
– А в чем дело? По-моему, мы славно беседуем.
– Я твердо знаю, что Амулет Самарканда был украден. Кого-то убили ради того, чтобы заполучить его. Когда я выясню, кто был убит, я разоблачу Лавлейса и полюбуюсь, как его уничтожат. Я подброшу Амулет, так, чтобы подманить злодея и одновременно насторожить полицию. И его возьмут на горячем. Но сперва я хочу узнать все о Лавлейсе и о том, что он затевает. Я хочу знать его тайны, хочу знать, как он ведет дела, с кем водится – хочу знать все! Мне нужно выяснить, у кого Амулет находился раньше и что именно там произошло. И мне нужно знать, почему Лавлейс его украл. И потому я велю тебе, Бартимеус…
– Одну минутку! Ты ничего не позабыл?
– Чего?
– Да того, что я знаю твое истинное имя, малыш Натти. А значит, я имею определенную власть над тобой. Так что теперь все не так просто.
Мальчишка задумался.
– Теперь тебе сложновато причинить мне какой-либо вред, – продолжал я. – И это здорово ограничивает твою свободу маневра. Попробуй-ка, швырни в меня чем-нибудь – и я тут же запущу это обратно.
– Я по-прежнему могу связать тебя своей волей. Ты по-прежнему вынужден повиноваться моим приказам.
– Да, правда. Твои приказы – это условия, на основании которых я вообще нахожусь в этом мире. Я не могу нарушить их, под угрозой Испепеляющего Пламени[39]. Но я прекрасно могу отравлять тебе жизнь, не отрываясь от выполнения твоих приказов. Например, что мне мешает, шпионя за Саймоном Лавлейсом, попутно настучать на тебя какому-нибудь другому волшебнику? До сих пор мне не давал это сделать лишь страх перед возможными последствиями. Но теперь мне нечего бояться. И даже если ты ясно и недвусмысленно запретишь мне ябедничать на тебя, я найду какой-нибудь другой способ насолить тебе. Например, упомянуть твое истинное имя при ком-нибудь из моих знакомых. Да стоит лишь тебе представить, что я могу натворить, и ты уже никогда заснуть не сможешь от страха!
Сомнений быть не могло, мне удалось запугать его. У мальчишки забегали глаза, как будто он пытался выискать слабое место в моих доводах. Но я был спокоен. Давать поручение джинну, знающему твое имя, это все равно что швырять зажженные спички на фабрике, производящей петарды. Рано или поздно столкнешься с логически вытекающими последствиями. Максимум, что мог сделать мальчишка, это отпустить меня и надеяться, что меня никто больше не вызовет при его жизни.
То есть это я так думал. Но он оказался необычайно умным и изобретательным ребенком.
– Нет, – медленно произнес он, – я не смогу тебя остановить, если ты захочешь предать меня. Но я могу позаботиться, чтобы ты, в случае чего, пострадал вместе со мной. Ну-ка, ну-ка…
Он принялся рыться в карманах своей потрепанной куртки.
– Ведь должно же было быть… Ага!
В руке у него оказалась небольшая помятая жестянка с надписью «Старина Забористый».
– Да это же табак! – воскликнул я. – Ты что, не знаешь, что от курения умирают?
– Нет там давно никакого табака! – огрызнулся мальчишка. – Мой наставник держит в таких жестянках благовония. И в этой – розмарин.
Он чуть-чуть приподнял крышку. Мгновение спустя омерзительный запах донесся до меня, и у меня волосы встали дыбом. Некоторые травы очень вредно действуют на самую нашу сущность, и розмарин – одна из этих трав. Поэтому волшебники норовят нагрести себе побольше такого добра[40].
– Я бы на твоем месте выкинул эту дрянь подальше и насыпал старого доброго табачка, – посоветовал я. – Все полезнее для здоровья.
Мальчишка закрыл жестянку.
– Я намерен дать тебе задание, – сказал он. – Как только ты уйдешь, я наложу заклинание Бесконечного Заточения, и оно привяжет тебя к этой жестянке. Заклинание сработает не мгновенно, а через месяц. Если в течение месяца я не отменю его – не важно, по какой причине, – тебя затянет в эту жестянку и ты будешь сидеть в ней, пока ее кто-нибудь не откроет. Как тебе нравится такая перспектива? Просидеть несколько столетий в жестянке, набитой розмарином. У тебя будет просто потрясающий цвет лица!
– Ну ты и изворотливая тварь! – хмуро сказал я.
– А на тот случай, если ты решишь рискнуть, я привяжу жестянку к кирпичу и сегодня же закину ее в Темзу. Так что не надейся, что тебя быстро освободят.
– Я и не надеюсь.
Это было чистой правдой. Я оптимист – но я не сумасшедший[41].
Мальчишка смотрел на меня с отвратительно победоносным видом – как будто мы с ним находились на детской площадке и он только что выиграл мой лучший шарик.
– Ну, Бартимеус, – фыркнув, сказал он, – что ты на это скажешь?
Я одарил его лучезарной улыбкой.
– А может, плюнешь на эти дурацкие фокусы с жестянкой и просто доверишься мне?
– Черта с два!
Плечи мои поникли. Такова уж жизнь: как ты ни стараешься, в конечном итоге волшебник все равно находит способ прижучить тебя.
– Ладно, Натаниэль, – сказал я. – Так чего ты там от меня хочешь?