ус
16
Когда я вылетел из мальчишкиного чердачного окна, голова моя была настолько забита конкурирующими между собою замыслами и сложными многоступенчатыми планами, что я совсем не смотрел, куда лечу. И в результате угодил прямиком в каминную трубу.
В этом было нечто символичное. Вот что с нами делает мнимая свобода.
Я выбрался наружу и вспорхнул в небо, один из миллионов голубей великой столицы. Я купался в солнечных лучах, а холодный ветер ерошил мое чудное оперение. Внизу раскинулись бесконечные ряды серовато-коричневых крыш; они тянулись до самого горизонта, словно вспаханное по осени поле. Как же этот простор манил меня! Мне хотелось лететь и лететь, пока проклятый город не останется далеко позади, улететь отсюда и никогда не возвращаться. Я мог бы так и сделать. Меня никто бы не остановил. Никто бы не вызвал меня снова.
Но я не мог поддаться этому искушению. Мальчишка совершенно определенно дал понять, что произойдет, если я не стану шпионить за Саймоном Лавлейсом или попытаюсь одурачить своего юного хозяина. Да, конечно, я хоть сейчас мог отправиться, куда душе моей угодно. Конечно, я мог по своему усмотрению использовать любые способы, дабы заполучить нужную информацию (не забывая при этом, что всякий вред, причиненный Натаниэлю, обернется в конечном итоге вредом для меня). Конечно, мальчишка не станет меня вызывать – по крайней мере некоторое время, он устал и нуждается в отдыхе[42]. Но я по-прежнему вынужден выполнять его приказания. Если же он останется недоволен, меня ждет встреча со «Стариной Забористым», который, вероятно, в настоящий момент уже покоится в густом иле на дне Темзы.
Свобода – это иллюзия. За нее всегда приходится платить.
Поразмыслив над этим, я понял, что выбор у меня невелик: начинать надо либо с известного места, либо с известного факта. Местом была вилла Саймона Лавлейса в Хэмпстеде, где он наверняка обделывал большинство своих тайных делишек. Мне как-то не хотелось снова совать туда нос, но, возможно, удастся найти поблизости наблюдательный пункт и проследить, кто бывает в гостях у волшебника. Факт же заключался в том, что Лавлейс, по-видимому, заполучил Амулет Самарканда незаконным путем.
Возможно, мне удастся найти кого-нибудь, кто что-нибудь знает о недавнем прошлом Амулета – например, кто был его последним владельцем.
Из двух отправных точек посещение Хэмпстеда выглядело более перспективным началом. По крайней мере мне известно, как туда добраться.
На этот раз я старался держаться как можно дальше от виллы. Я отыскал на противоположной стороне дороги дом, с крыши которого открывался отличный вид на ворота виллы Лавлейса, спустился и уселся на водосточный желоб. Затем я обозрел местность. По сравнению со вчерашней ночью здесь произошли кое-какие изменения. Защитную сеть восстановили и добавили к ней дополнительный слой. Большинство обгоревших деревьев уже срубили и убрали. На четвертом и пятом плане видны были красноватые создания, высокие и тощие; они крадучись бродили по лужайке.
Ни Лавлейса, ни Факварла, ни Джабора не наблюдалось, но я и не надеялся вот так вот сразу обнаружить что-нибудь интересное. Придется потратить часок-другой. Я встопорщил перья, чтобы их не так продувало ветром, уселся поудобнее и приготовился выжидать.
Я проторчал на этом водосточном желобе три дня. Три дня, с утра до вечера, с вечера до утра. Конечно, этого мне хватило, чтобы отдохнуть, но зато я начал сходить с ума от усиливающейся боли – я слишком долго пробыл в одном воплощении. Мало того – я чуть не умер от скуки.
Здесь не происходило ничего примечательного. Каждое утро пожилой садовник ковылял вокруг поместья и посыпал удобрениями проплешины на лужайках – места, куда угодили Взрывы Джабора. После обеда он подрезал кусты и разравнивал граблями подъездную дорожку, а потом шел пить чай. Он совершенно не обращал внимания на красных тварей, а три из них постоянно нависали над ним, словно хищные птицы над добычей. Несомненно, лишь строгие условия, наложенные при вызове, мешали этим тварям пожрать садовника.
Каждый вечер из поместья выплывала целая флотилия поисковых шаров – продолжать обшаривать город. Сам волшебник из дома не выходил; несомненно, оттуда он руководил поисками Амулета. Интересно, а Факварл и Джабор получили по голове за то, что упустили меня? Хотелось бы надеяться.
Утром третьего дня мое внимание привлекло нежное воркование. Справа от меня на водосточном желобе появился маленький аккуратненький голубок; и вот теперь он сидел, склонив голову набок, и заинтересованно поглядывал на меня. Что-то в его внешности заставило меня заподозрить, что это самка. Я постарался в ответ прокурлыкать как можно заносчивее и неприязненнее и отвернулся. Голубка кокетливо придвинулась поближе. Ну вот, только влюбленной птицы мне не хватало! Я отодвинулся. Голубка придвинулась ближе. Я снова отодвинулся. Теперь я сидел на краю желоба, прямо над отверстием водосточной трубы.
Мне отчаянно хотелось превратиться в уличного кота и напугать глупую пичугу так, чтобы она из собственных перьев выскочила, но менять облик так близко от виллы было чересчур рискованно. Я уже готов был сняться и улететь отсюда куда подальше, но тут кто-то наконец пожелал покинуть владения Саймона Лавлейса.
В мерцающей синей сети появилось небольшое круглое отверстие, и сквозь него прошел бутылочно-зеленый бес с крыльями летучей мыши и свиным рылом. Дыра закрылась. Бес взмахнул крыльями и взмыл над уличными фонарями. В лапе он сжимал пару конвертов.
Тут голубка заворковала прямехонько мне в ухо. Я повернул голову – и едва не наткнулся на клюв этой чрезмерно любвеобильной заразы. Она с чисто женской хитростью воспользовалась удобным случаем, чтобы подобраться ко мне вплотную. Мой ответ был краток и выразителен. Она получила кончиком крыла в глаз и пинок в бок. А я тут же взлетел и кинулся в погоню за бесом.
Было ясно, что это посыльный, и, вероятно, он несет некое сообщение, нечто чересчур опасное или чересчур секретное, чтобы его можно было доверить телефону или почте. Мне уже доводилось встречаться с подобными существами[43]. Что бы он ни нес в данный момент – это было моей первой возможностью разнюхать, чем занят Лавлейс.
Бес плыл над чьими-то садами, паря в восходящих воздушных потоках. Я следовал за ним, усердно работая своими короткими крылышками. Попутно я тщательно обдумывал сложившуюся ситуацию. Безопаснее всего – да и разумнее к тому же – не трогать конвертов, которые несет гонец, а вместо этого постараться найти общий язык с ним самим. Можно, например, принять облик еще одного беса-посланца, завязать беседу и постараться втереться к нему в доверие при помощи нескольких «случайных» встреч. Если я буду терпелив, дружелюбен и осторожен, он, несомненно, прольет свет на происходящее…
Или можно просто выбить из него все, что нужно. Так будет быстрее и вернее. Именно на этом способе я и остановился. Потому я продолжал лететь следом за бесом, а над Хэмпстед-Хит набросился на него.
Мы находились уже достаточно далеко от виллы, и потому я, воспользовавшись моментом, превратился из голубя в горгулью, камнем обрушился на несчастного гонца, подхватил его на лету и вместе с ним приземлился среди каких-то жалких низкорослых деревьев. Утвердившись на земле, я перехватил беса поудобнее и как следует встряхнул.
– Пусти! – завизжал он, беспорядочно молотя всеми четырьмя когтистыми лапами. – Щас как дам! Я тебе шею сверну!
– Да ну? Неужели?
Я отволок беса в заросли и придавил небольшим валуном; теперь наружу торчали только его рыло и лапы.
– Ну вот, – сказал я, уселся на валуне, скрестив ноги, и вырвал у беса из лапы конверты. – Сперва я это прочту, а потом можно будет и побеседовать. У тебя появится прекрасная возможность рассказать мне все, что ты знаешь о Саймоне Лавлейсе.
И, не обращая внимания на несущиеся из-под валуна ругательства (в которых явственно слышалось глубокое и искреннее потрясение), я принялся изучать конверты. Они оказались очень разными. Один был совсем простой и совершенно чистый. На нем не было ни имени, ни адреса – совсем ничего, кроме небольшой печати из красного воска. Другой оказался более помпезным: мягкая желтоватая веленевая бумага и печать, выполненная в виде монограммы волшебника, «СЛ». Это письмо было адресовано некоему Р. Девероксу, эсквайру.
– Первый вопрос, – сказал я, – Кто такой Р. Деверокс?
Голос беса был приглушенным, но наглым.
– Ты чё, издеваешься? Ты чё, Руперта Деверокса не знаешь? Дурак или только прикидываешься?
– Один небольшой совет, – сказал я. – Чрезвычайно неразумно хамить тому, кто крупнее тебя, особенно когда этот кто-то засунул тебя под валун.
– Засунь свои советы себе…
– Итак, повторяю вопрос. Кто такой Руперт Деверокс?
– Это премьер-министр Британии, о Милосердный и Великодушный.
– Что, правда?[45] Однако Лавлейс вращается в высших сферах, как я посмотрю. Ну-ка, глянем, что он желает сказать самому премьер-министру…
Я осторожно поддел восковую печать острым когтем, снял ее и сохранности ради положил рядом с собой на валун. После чего открыл конверт.
Скажем прямо, мне приходилось перехватывать куда более пикантные письма.
«Дорогой Руперт!
Я вынужден смиренно извиниться перед Вами: я немного опоздаю сегодня в Парламент. Меня задерживает одно неотложное дело, связанное с событием, которое мы наметили на следующую неделю, и мне просто необходимо попытаться уладить его сегодня. Мне очень бы не хотелось, чтобы вся подготовка пошла насмарку. Искренне надеюсь, что Вы простите меня за опоздание.
Позвольте мне воспользоваться случаем и еще раз выразить нашу глубочайшую признательность за возможность провести эту конференцию.
Аманда уже обновила зал и теперь подбирает для Вашего кабинета новую мягкую мебель в новоперсидском стиле. Она также заказала множество Ваших любимых деликатесов, включая свежие язычки жаворонков.
И снова приношу свои извинения. Я непременно буду присутствовать при Вашем выступлении.
Ваш покорный слуга
Вот типичная для волшебников манера изъясняться: сплошное угодничество и пресмыкательство. Льстивое пустословие, от которого во рту появляется противный маслянистый привкус. А информации – с гулькин нос. Ну что ж, по крайней мере, я мог с уверенностью предположить, что за «неотложное дело» задержало Лавлейса – пропажа Амулета, больше нечему. И еще одна примечательная подробность: Лавлейсу позарез необходимо вернуть Амулет до начала «события», намеченного на следующую неделю, – до начала какой-то конференции. Аманда – это явно та самая женщина, которая была с Лавлей сом во время моего первого визита на виллу. Пожалуй, не помешало бы разузнать о ней побольше.
Я аккуратно вложил письмо в конверт, взял печать и при помощи слабой вспышки тепла предусмотрительно разогрел ее с обратной стороны. Потом я приложил печать на прежнее место – и алле оп! Будто так и было.
Затем я вскрыл второй конверт. Внутри оказался листок с нацарапанной на нем запиской.
«Билетов по-прежнему нет. Возможно, придется отменить представление. Пожалуйста, обдумай возможные варианты. Увидимся сегодня вечером в П.».
Ага, вот это уже горячее! Второе послание куда подозрительнее: ни тебе адреса, ни подписи в конце. Все очень мило и совершенно неопределенно. И, как это подобает тайному посланию, истинное содержание скрыто. Ну, по крайней мере оно было бы скрыто от любого тупицы-человека, которому письмо могло бы случайно попасться на глаза. Я же сразу проник за дымовую завесу и болтовню о «билетах». Лавлейс снова вел речь о своем пропавшем амулете. А ведь, похоже, мальчишка прав: кажись, Лавлейсу и вправду есть что скрывать. Пожалуй, пора задать моему приятелю-бесу несколько прямых вопросов.
– Ну, а этот неподписанный конверт? – сказал я, – Куда ты его несешь?
– В резиденцию мистера Скайлера, о Устрашающий. Он живет в Гринвиче.
– А кто такой мистер Скайлер?
– Я полагаю, о Светоч Джиннов, что это старый наставник мистера Лавлейса. Они регулярно обмениваются письмами при моем посредстве. Оба они занимают министерские должности в правительстве.
– Ясно.
Ну что ж, негусто, но с этого уже можно начинать. Что же они затевают? И что это за «представление», которое, возможно, придется отменить? Судя по некоторым деталям, содержащимся в обоих письмах, Лавлейс и Скайлер намерены сегодня вечером встретиться в Парламенте и обсудить свои дела. Неплохо бы послушать, о чем они будут беседовать.
Ну а пока что я возобновил расспросы.
– Саймон Лавлейс. Что ты о нем знаешь? Что это за конференцию он устраивает?
Бес издал жалобный вопль.
– О Сияющий Луч Света, к прискорбию моему, я ничего об этом не знаю! Да поджарят меня за мое неведение! Я, в ничтожестве своем, просто ношу письма. Я отправляюсь, куда велят, и приношу обратно ответ, никуда не сворачивая и не задерживаясь, – и так было до того самого момента, пока ваша милость не соизволили подкараулить меня и придавить этим камнем.
– Хм, верно. Ну, и с кем Лавлейс связан наиболее тесно? Кому ты чаще всего носишь письма?
– О Высокодостойный, вероятно, чаще всего он пишет мистеру Скайлеру. Никто более не получает от него столько писем. Все прочие адресаты – это политики и видные персоны из лондонского высшего света. Конечно же, все это волшебники, но состав их меняется. Вот например, не далее как вчера я относил письма Тиму Хилдику, министру по делам регионов, Шолто Пинну из «Магических принадлежностей Пинна» и Квентину Мейкпису, театральному импресарио, а также приносил ответ от последнего. Вот типичный разброс.
– «Магические принадлежности Пинна» – это что такое?
– Если бы этот вопрос задал кто-то иной, о Великий и Устрашающий, я сказал бы, что он – невежественный глупец. В твоих же устах он свидетельствует о той обезоруживающей простоте, в коей источник всех добродетелей. «Магические принадлежности Пинна» – это самый престижный во всем Лондоне магазин магических артефактов. Он находится на Пикадилли. Шолто Пинн – его владелец.
– Любопытно. Так значит, если волшебник желает приобрести какой-нибудь артефакт, он идет к этому Пинну?
– Да.
– И что?
– Прости меня, о Поразительный, но мне трудно придумывать тебе новые титулы, когда ты задаешь столь краткие вопросы.
– Ладно, это мы пока опустим. Итак, помимо Скайлера ты никого не можешь особо выделить из его знакомых? Ты уверен?
– Да, о Возвышенный. У него много друзей. Я не могу выделить кого-то одного.
– Кто такая Аманда?
– Не могу сказать, о Лучший из Лучших. Возможно, его жена. Я никогда не носил ей посланий.
– «Лучший из Лучших»? Ты никак и вправду стараешься? Ну, ладно. Последние два вопроса. Первый: случалось ли тебе когда-либо видеть или относить послания высокому мужчине с темной бородой, в перчатках и плаще, заляпанном дорожной грязью? Вида он мрачного и загадочного. И второй: кто состоит на службе у Саймона Лавлейса? Я имею в виду могущественных духов наподобие меня, а не таких, как ты. Подумай как следует, и тогда я, быть может, отодвину этот камешек, прежде чем уйду.
Голос беса сделался горестным.
– Я счастлив был бы удовлетворить каждый твой каприз, о Владыка Всего Зримого, но что касается первого твоего вопроса – боюсь, я никогда не видел подобного бородача. Что же касается второго – я не имею доступа во внутренние покои Лавлейса. Там присутствуют некие могущественные сущности; я чувствую их силу, но, к счастью, никогда с ними не встречался. Все, что мне известно, это то, что сегодня утром хозяин поместил у себя в саду тринадцать прожорливых крелей. Тринадцать! Одного и то бы за глаза хватило! Они вечно ходят за мной по пятам, когда я приношу письма.
Я ненадолго задумался. Самым перспективным представлялся выход на Скайлера. Сомнений быть не могло: они с Лавлейсом что-то затеяли, и если сегодня вечером мне удастся подслушать их разговор в Парламенте, быть может, я узнаю, в чем там дело. Но до этой встречи еще несколько часов. А тем временем я мог бы разобраться с этими «Магическими принадлежностями Пинна» на Пикадилли. Ясно, что Амулет Лавлейс добыл не там, но, может, в этой лавочке мне удастся разнюхать что-нибудь о недавнем прошлом этой игрушки.
Тут бес под камнем рискнул пошевелиться.
– Если ты уже закончил, о Всемилостивейший, не позволишь ли ты мне продолжить свой путь? Если я вручу послания слишком поздно, меня накажут Раскаленным Пунктиром.
– Ну, так и быть.
Многие в такой ситуации просто проглотили бы малого демона, оказавшегося втянутым в разборку сильных мира сего, но это не мой стиль[46].
Я слез с валуна и откатил его в сторону. Сплющенный в лепешку посланец кое-как сложился в паре мест и с трудом поднялся на ноги.
– Держи свои письма. Не беспокойся, я их не подделал.
– Да даже если бы и подделал, мне-то какое дело, о Великолепный Метеор Востока? Я просто разношу конверты. Откуда мне знать, чего в них? Это дело не мое.
Стоило кризису миновать, как к бесу тут же вернулась его прежняя неприятная манера изъясняться.
– Если расскажешь кому-нибудь о нашей встрече, я подкараулю тебя еще раз и тогда ты пожалеешь.
– Я чё, дурак – искать неприятностей на свою шею? Нетушки. Ну так чё, если я больше не нужен, я полетел?
И бес, несколько раз тяжело взмахнув кожистыми крыльями, оторвался от земли и скрылся за деревьями. Я выждал несколько минут, чтобы дать ему время убраться подальше, потом снова превратился в голубя и полетел над пустошью на юг, в сторону Пикадилли.
17
«Магические принадлежности Пинна» относились к тому разряду магазинов, куда посмеет войти только очень богатый или очень храбрый человек. Лавочка занимала стратегически выгодную позицию на углу Пикадилли и Дьюк-стрит и более всего походила на дворец, который сюда зачем-то притащила шайка сноровистых джиннов, притащила и кое-как втиснула промеж здешних однообразных домов. По обе стороны широкого серого бульвара тянулись книжные лавки волшебников и всякие кофейни, и на их фоне ярко освещенные окна и золотые колонны с каннелюрами просто-таки бросались в глаза. Даже при взгляде с воздуха в здании за милю чувствовалась аура утонченного изящества.
Мне пришлось поморочиться с приземлением – многие выступы были утыканы шипами или покрыты чем-то липким, дабы отвадить всяких пакостных голубей вроде меня, – но в конце концов я умостился на дорожном знаке. Оттуда открывался прекрасный вид на магазин. Я продолжил его изучение.
Каждая витрина являла собою памятник претенциозности и вульгарности, к которым втайне питают слабость все волшебники: драгоценности на вращающихся подставках, огромные увеличительные стекла над сверкающим великолепием колец и браслетов, автоматические манекены в пижонских итальянских костюмах с бриллиантовыми булавками в лацканах и все такое прочее. Второразрядные волшебники в поношенном повседневном платье, проходя мимо, невольно притормаживали, завистливо глазели на витрину и шли дальше, одолеваемые мечтами о славе и богатстве. Неволшебников здесь почти что и не мелькало. В этой части города простолюдины появлялись редко.
Сквозь одну из витрин я разглядел высокий прилавок из полированного дерева. За ним сидел невероятно толстый мужчина, с ног до головы одетый в белое. Он восседал на своем стуле, словно на насесте, и трудолюбиво отдавал приказы груде коробок, пошатывавшейся рядом с ним. Вот наконец прозвучала последняя команда, толстяк отвернулся, и коробки поплыли через комнату. Мгновение спустя они повернули, и я смог увидеть небольшого коренастого фолиота[47]. Он и волок всю эту груду. Добравшись до стеллажа в углу, фолиот развернул небывало длинный хвост и принялся ловко подхватывать коробки по одной и осторожно раскладывать по полкам.
Толстяк оказался не кем иным как самим Шолто Пинном, владельцем магазина. Бес-посланец упомянул, что он – волшебник, и я заметил, что он носит в одном глазу монокль в золотой оправе. Несомненно, именно благодаря ему толстяк и видел истинный облик своего слуги, поскольку на первом плане фолиот выглядел как обычный парень – чтобы не пугать прохожих-неволшебников. С виду Шолто показался мне весьма незаурядным и даже опасным типом: невзирая на значительные габариты, двигался он уверенно и плавно, а глаза у него были живые и проницательные. Что-то мне подсказывало, что одурачить его нелегко, а потому я отказался от своего первоначального намерения обернуться человеком и попытаться что-нибудь вытянуть из Пинна.
Малыш фолиот показался мне более подходящей кандидатурой. Я принялся терпеливо ждать подходящего момента. Когда настало время обеденного перерыва, ручеек посетителей, текший к Пинну, сделался полноводнее. Шолто лебезил перед покупателями, не забывая обдирать их как липку, а фолиот метался по магазину, поднося шкатулки, плащи, зонты и прочие требуемые предметы.
Несколько покупок таки состоялось; потом обеденный перерыв завершился и покупатели разошлись. Теперь уже Шолто обратился мыслями к своему брюху. Он выдал фол йоту указания, надел мохнатое меховое пальто и удалился. Я видел, как он подозвал такси, уселся в него, и машина влилась в поток транспорта. Прекрасно. Значит, некоторое время его не будет.
Фолиот тем временем повесил на дверь магазина табличку «Закрыто», уселся за прилавок и, подражая Шолто, напустил на себя важный вид.
Подходящий момент наступил. Я сменил облик. Долой голубя! Вместо этого в дверь магазина постучал бес-посланец, срисованный с того, которого я отлупил в Хэмпстеде. Фолиот поднял голову, посмотрел на меня удивленно и сердито и жестом велел мне проваливать. Я постучал еще раз, погромче. Фолиот с раздраженным возгласом соскочил со стула, рысцой подбежал к двери и отворил ее. Дверь скрипнула. Колокольчик, висевший над ней, звякнул.
– У нас закрыто.
– Письмо для мистера Шолто.
– Его нет. Зайди попозже.
– Письмо срочное. По неотложному делу. Когда он вернется?
– Примерно через час. Хозяин пошел обедать.
– А куда он пошел?
– Он мне не сообщил.
Фолиот держался заносчиво и высокомерно. Он явно считал ниже своего достоинства разговаривать со всякими там бесами.
– Ладно, неважно. Я подожду.
Я извернулся, просочился сквозь приоткрытую дверь, поднырнул под рукой у фолиота и очутился в магазине.
– Ух ты! У вас тут круто!
Фолиот в панике ринулся за мною следом.
– Нельзя! Нельзя! Мистер Пинн оставил мне указание никого не пускать…
– Да не кипятись ты так, приятель. Я ничего не свистну.
Фолиот решительно встал между мною и ближайшим стеклянным шкафчиком с серебряными карманными часами.
– А я этого и не боюсь! Стоит мне топнуть ногой, как сюда явится хорла и сожрет любого вора или непрошеного гостя! А теперь будь любезен удалиться!
– Ладно, ладно. – Я, понурившись, повернул к двери. – Ты слишком силен для меня. Да еще и везунчик к тому же. Не всякого возьмут в такое шикарное место.
– Это ты правильно сказал.
Фолиот был задиристым, но тщеславным и слабохарактерным.
– Тебя-то небось не бьют и Раскаленным Пунктиром не жгут! – продолжал плакаться я.
– Естественно нет! Я – воплощение умелого и полезного работника, и хозяин прекрасно со мною обращается.
Таких типов я уже видал. Соглашатель наихудшего толка. Мне захотелось его укусить[48]. Но, как бы там ни было, он дал мне требуемую зацепку.
– Ха! Еще бы он обходился с тобой плохо! – сказал я, – Он небось знает, как ему повезло, что у него такой работник, как ты. Чего бы он без тебя делал? Ты же наверняка переносишь тут все тяжести. А еще ты можешь доставать хвостом до верхних полок, или подметать им пол, или…
Фолиот возмущенно подбоченился.
– Ах ты наглая поганка! Хозяин ценит меня куда за более важные услуги! Чтоб ты знал, он называет меня помощником – и это при посетителях, попрошу отметить! Я вместо него присматриваю за магазином, пока он обедает. Я веду счета, я помогаю разыскивать предметы, которые требуются покупателям, я…
– Погоди-погоди! «Предметы»? – Я присвистнул. – Ты хочешь сказать, что он позволяет тебе возиться с товаром – ну, со всем этим магическим добром, амулетами и всяким прочим? Да ты гонишь!
Гнусная физиономия фолиота расплылась в самодовольной ухмылке.
– А вот и нет! Вот и позволяет! Мистер Пинн доверяет мне безоговорочно.
– И что, он тебе доверяет взаправду мощные вещи или всякий ярмарочный хлам – ну, рука славы, зеркало мул ера и все такое?
– Естественно мощные! Самые опасные и редкие артефакты! Хозяин хочет быть уверенным в их силе и всегда проверяет, не подсунули ли ему подделку, – и тут ему необходима моя помощь.
– Да ну?! Что, правда? И как, попадается что-нибудь знаменитое?
Я прислонился к стене и умостился поудобнее. Голова этого подлизы уже так распухла[49], что он напрочь позабыл, как минуту назад собирался выставить меня за дверь.
– Еще как попадается, да только ты небось и не слыхивал о таких редкостях. Хотя если припомнить… Вот в прошлом году гвоздем сезона был ножной браслет Нефертити. Он вызвал настоящую сенсацию! Один из агентов мистера Пинна откопал его в Египте и доставил сюда специальным самолетом. Мне доверили чистить его! Подумай об этом в следующий раз, когда будешь лететь куда-нибудь под дождем. Этот браслет продали с аукциона. Его купил герцог Вестминстерский и выложил за него кругленькую сумму. Поговаривают, – фолиот подался поближе ко мне и понизил голос, – будто он купил его в подарок жене, поразительно некрасивой особе. Этот браслет придает своему носителю небывалую красоту и очарование – собственно, именно благодаря ему Нефертити удалось заполучить фараона. Хотя откуда тебе об этом знать!
– Угу[50].
– Что там у нас еще… Волчья шкура Ромула, флейта из Шартра, череп отца Бэкона… Я мог бы и продолжить, но не хочу тебя утомлять.
– Да, это для меня малость чересчур, приятель. О, вспомнил! Знаешь, о чем я слыхал? Об Амулете Самарканда, вот о чем! Мой хозяин несколько раз про него упоминал. Готов поспорить, что вот его ты никогда не чистил.
Это невинное замечание заставило фолиота занервничать. Он прищурился, и кончик его хвоста слегка задергался.
– А кстати, кто твой хозяин? – вдруг спохватился он. – И где послание? Что-то я у тебя ничего не вижу.
– Конечно не видишь. Как же ты увидишь, когда оно здесь! – И я постучал себя когтем по голове. – А насчет хозяина, так это не секрет. Саймон Лавлейс – вот кто у меня хозяин. Ты, может, даже видел его.
Пожалуй, приплетать сюда волшебника, дабы исправить положение, было немного чересчур. Но стоило мне упомянуть Амулет Самарканда, и поведение фолиота резко изменилось, а мне вовсе не хотелось усугублять его подозрительность – ведь тогда он точно не ответил бы на мой вопрос. К счастью, мои слова явно произвели на него сильное впечатление.
– А, мистер Лавлейс! Ты никак у него новенький? А где Ниттлес?
– Он вчера ночью потерял послание. Ну, хозяин ему и всыпал.
– Потерял послание? Я всегда считал, что Ниттлес тот еще разгильдяй. Поделом ему.
Кажется, приятные размышления о том, что бес-посланец получил по заслугам, привели фолиота в умиротворенное состояние; в глазах у него появилось мечтательное выражение.
– Да, мистер Лавлейс – настоящий джентльмен и превосходный клиент. Всегда так прекрасно одет и так вежливо разговаривает, когда просит что-нибудь подать… Они, конечно же, добрые друзья с мистером Пинном. Так значит, он упоминал про Амулет Самарканда? Ну, это и неудивительно, если вспомнить, что произошло. Грязное дело. А убийцу так и не нашли, хотя прошло уже шесть месяцев.
Я тут же насторожился, но постарался не подать виду.
– Да, мистер Лавлейс упоминал, что там стряслось что-то нехорошее. Но в чем там дело, он не говорил.
– Ну, так ему и не по чину беседовать со всякой шушерой вроде тебя. А вообще-то некоторые считают, что это дело рук Сопротивления – что бы это ни значило. Или какого-нибудь волшебника-ренегата – это, пожалуй, больше похоже на правду. Не знаю, известно ли тебе, что все ресурсы государства…
– Ну так а чего с Амулетом-то стряслось? Его свистнули?
– Да, его украли. И, что самое ужасное, воры даже пошли на убийство. Чудовищно! Бедный, бедный мистер Бихэм! – И эта пародия на фолиота смахнула с глаз слезу[51]. – Так ты спрашивал, не проходил ли этот Амулет через нас? Ну конечно же нет. Он слишком ценен, чтобы выставлять его в открытую продажу. Амулет Самарканда долгое время был собственностью правительства. Последние тридцать лет он хранился в Суррее, в поместье мистера Бихэма. Все меры предосторожности, порталы и все такое прочее. Мистер Бихэм иногда упоминал об этом в беседе, когда заглядывал к нам с мистером Пинном. Мистер Бихэм был хорошим человеком – строгим, но справедливым. Превосходный человек. Увы!
– И что, кто-то украл Амулет Самарканда у Бихэма?
– Да, шесть месяцев назад. Ни один портал не был задействован, стражи ничего не заметили, а Амулет исчез. Как сквозь землю провалился! Остался только пустой ящик. А несчастный мистер Бихэм лежал рядом в луже крови. Ужасная кончина! Должно быть, он как раз находился в комнате, где хранился Амулет, когда туда забрались воры, и, прежде чем мистер Бихэм успел позвать на помощь, ему перерезали горло. Какая трагедия! Мистер Пинн был очень расстроен.
– Ну еще бы! Да, приятель, ужасная история, и вправду ужасная.
Я напустил на себя скорбный вид – насколько это возможно для беса, – но в душе ликовал. Это была та самая кроха сведений, которой мне недоставало. Так значит, Саймон Лавлейс и вправду заполучил Амулет посредством кражи – и пошел на убийство, лишь бы получить его. Тот чернобородый человек, которого Натаниэль видел в кабинете у Лавлейса, должно быть, явился туда сразу после убийства Бихэма – еще и кровь не высохла. Мало того: работал Лавлейс сам или в сговоре с какой-то группой, но он украл Амулет Самарканда у правительства, а это уже попахивает государственной изменой. Ну что ж, если мальчишка не запрыгает при этом известии, то я – мул ер.
Одно было несомненным: этот паренек, Натаниэль, сам не понимает, какой гадюшник он разворошил, когда приказал мне свистнуть Амулет Самарканда. Саймон Лавлейс пойдет на все, лишь бы вернуть эту штуковину, – ему просто ничего больше не остается. И он прикончит любого, кто узнает, как он эту вещь заполучил.
Но зачем он украл Амулет у Бихэма? Что заставило его пойти на такой риск – ведь он может навлечь на себя гнев государства? Я, конечно, слыхал об Амулете Самарканда, но не знал истинной природы его силы. Возможно, фолиот поможет мне восполнить этот пробел.
– Должно быть, этот амулет и вправду что-то особенное, – сказал я. – Небось полезная штуковина?
– Насколько я могу понять со слов хозяина – да. Говорят, будто в нем заключено некое невероятно могущественное существо – кто-то из самых отдаленных краев Иного Места, где царит хаос. Он защищает того, кто его носит, от любого магического…
Тут фолиот уставился куда-то мне за спину и поперхнулся. На полированный пол упала тень – достаточно широкая, чтобы накрыть нас обоих. Звякнул колокольчик, дверь отворилась, и в проем ворвался шум Пикадилли. Я медленно обернулся.
– Ну-ну, Симпкин, – произнес Шолто Пинн, толкнув дверь тростью с набалдашником из слоновой кости. – Я, значит, ухожу, а ты тут принимаешь друзей? Кот за дверь…
– Нет-нет, хозяин! Вовсе нет!
Это хныкающее ничтожество убрало челку с лица и попятилось, старательно кланяясь. Его распухшая голова заметно уменьшилась в размерах. Да, изумительное зрелище. Я же остался стоять на прежнем месте, спокойный, как слон.
– Что, он тебе не друг?
У Шолто был низкий, раскатистый, очень звучный голос; при его звуках в воображении отчего-то возникали солнечные отсветы на потемневшем от времени дереве, кувшины, натертые воском, и бутылки с хорошим красным портвейном[52]. Это был добродушный голос; казалось, будто его обладатель вот-вот засмеется. На тонких губах Пинна играла улыбка, но глаза оставались холодными и настороженными. Вблизи владелец магазина оказался даже крупнее, чем я думал: не человек, а здоровенная белая стена. В этой его огромной шубе и при плохом освещении Пинна вполне можно было принять за мамонта, вид сзади.
Симпкин еще немного отполз вдоль конторки.
– Нет, хозяин. Это п-посланец, к вам. Он п-принес п-послание.
– Ты меня поражаешь, Симпкин! Посланец с посланием! Невероятно. Ну и почему же ты не забрал послание и не отправил его восвояси? У тебя ведь масса работы.
– Совершенно верно, хозяин, вы совершенно правы. Просто он только что явился!
– Еще поразительнее! А мне через гадательное зеркало показалось, что вы тут уже десять минут болтаете, словно торговки рыбой. И как это понимать? Возможно, мой преклонный возраст наконец-то начал сказываться на моем зрении?
Волшебник извлек свой монокль из жилетного кармашка, водрузил его на законное место, в левый глаз[53], и подошел на пару шагов поближе, лениво помахивая тростью. Симпкин подался назад, но ничего не ответил.
– Ну, ладно. – Трость внезапно устремилась в мою сторону, – Твое послание, бес. Где оно?
Я почтительно коснулся лба.
– Оно хранится у меня в памяти, сэр. Мой хозяин счел его слишком важным, чтобы доверить его бумаге.
– Да ну? – Он смерил меня взглядом через монокль, – Твой хозяин – это…
– Саймон Лавлейс, сэр! – Я ловко отсалютовал и вытянулся по стойке «смирно». – И если вы позволите, сэр, я бы хотел передать вам сообщение и отбыть. Мне бы не хотелось отнимать ваше драгоценное время.
– Очень хорошо. – Шолто Пинн подошел поближе и устремил на меня пронзительный взгляд (на этот раз уже обоих глаз). – Прошу. Излагай послание.
– Слушаюсь, сэр. Вот оно. «Дорогой Шолто, приглашен ли ты в Парламент на сегодняшний вечер? Я – нет. Похоже, премьер-министр обо мне позабыл, и я чувствую себя оскорбленным. Пожалуйста, ответь и посоветуй, как мне быть. Всего наилучшего, Саймон». Слово в слово, сэр, слово в слово.
Это звучало вполне правдоподобно даже для меня, но я не хотел испытывать удачу. Я отсалютовал еще раз и двинулся к двери.
– Оскорбленным? Хм. Бедный Саймон, – Волшебник на мгновение задумался. – Прежде чем уйти, назови свое имя, бес.
– Э… Бодмин, сэр.
– Бодмин. Хм. – Шолто Пинн потер щеку. На толстом пальце красовался перстень. – Я понимаю, Бодмин, что тебе не терпится вернуться к своему хозяину, но, прежде чем отпустить тебя, я хочу задать тебе два вопроса.
Я неохотно притормозил.
– К вашим услугам, сэр.
– Какой ты, однако, вежливый бес. Ну да ладно. Итак, во-первых: почему это Саймон не мог записать столь безвредное послание? В нем нет ничего бунтарского, но оно вполне могло выветриться из памяти низшего демона вроде тебя.
– У меня очень хорошая память, сэр! Это мой особый дар, всем известно.
– Пусть даже так – это все равно странно… Ладно, неважно. А второй мой вопрос… – С этими словами Шолто приблизился еще на пару шагов и навис надо мной. Навис очень успешно. В нынешнем своем облике я невольно почувствовал себя маленьким и жалким. – Второй мой вопрос таков: почему Саймон не попросил у меня совета лично, пятнадцать минут назад, во время ленча, о котором мы с ним договаривались заранее?
Оба-на! Пора сматываться.
Я метнулся к выходу, но Шолто Пинн оказался проворнее. Он пристукнул тростью об пол и вытянул ее перед собой. Из трости вырвался желтый луч. Он ударил в дверь, и во все стороны брызнули шары плазмы, мгновенно замораживавшие все, к чему только прикасались. Я в кувырке перелетел над ними, проскочив сквозь облако ледяного пара, и приземлился на витрину с атласным бельем. Из трости ударил еще один луч. Прежде чем он достиг цели, я уже был в воздухе. Я перескочил через волшебника и грузно приземлился на прилавок; бумаги так и полетели в разные стороны.
Я стремительно развернулся и выстрелил Взрывом – он врезался точнехонько волшебнику в спину, и Пинн полетел на замороженную витрину. Волшебника окружало защитное поле – на других планах оно вспыхнуло чудненькими желтыми искрами, – но хоть у меня и не получилось проделать в Шолто дыру, дух из него вышибло знатно. Он осел среди заледенелых шортиков, хватая ртом воздух. Я же кинулся к ближайшему окну, намереваясь прорваться сквозь него на улицу.
Увы, я позабыл про Симпкина. Он ловко вынырнул из-под стойки с плащами и нацелился огреть меня по голове здоровенным жезлом (оснащенным ярлычком с надписью «Самый большой»). Я пригнулся. Жезл врезался в застекленную витрину прилавка. Симпкин отступил, намереваясь повторить удар. Я прыгнул на него, вырвал жезл у него из лап и отвесил фолиоту затрещину, здорово изменившую топографию его физиономии. Симпкин хрюкнул и рухнул на груду каких-то дурацких шляп, а я двинулся своим путем.
Я заметил между двумя манекенами прекрасную полоску окна, сделанную из прозрачного изогнутого стекла; солнечные лучи преломлялись в нем и приобретали нежный радужный оттенок. Очень красивая и очень дорогая витрина. Я швырнул в нее Взрыв. На мостовую хлынул ливень мельчайших осколков, а я нырнул в дыру.
Но было поздно. Разбившееся стекло привело в действие ловушку.
Манекены развернулись.
Они были сделаны из темного полированного дерева – безликие витринные болваны. Просто овал на месте лица. Легкий намек на нос, но ни следа рта или глаз. Манекены демонстрировали последний писк моды среди волшебников: черные костюмы в стиле «унисекс», в тонкую белую полоску, с узкими лацканами, лимонно-белые рубашки с высокими крахмальными воротничками и галстуки смелых расцветок. Обуви на манекенах не было: из штанин просто торчали скругленные деревяшки.
Когда я прыгнул между манекенами, они вскинули руки, преграждая мне путь. Из рукавов выскочили серебряные клинки и со щелчком легли в лишенные пальцев конечности. Я слишком хорошо разогнался, чтобы тормозить, но при мне по-прежнему был тот жезл-переросток. Я едва успел выставить его перед собой: клинки манекенов метнулись ко мне, синхронно описав в воздухе широкие дуги. Серебряные лезвия с размаху ударили по жезлу, при этом едва не перерубили. Я таким образом уцелел, но мой красивый полет прервали. Остановка получилась резкой и довольно болезненной.
На миг я почувствовал кожей прикосновение холодной ауры серебра[54]. Но в следующее мгновение я выпустил жезл и ринулся назад. Манекены встряхнули ножами; жезл упал на пол, развалившись на две половинки. Деревянные болваны подогнули колени и прыгнули…
Я сделал сальто назад и перемахнул через прилавок.
Серебряные клинки врезались в паркет на том самом месте, где я только что стоял.
Мне нужно было сменить облик, и побыстрее – пожалуй, тут как раз подошел бы сокол, – но для этого мне требовалась хоть крошечная передышка, а противники не собирались ее мне предоставлять. Прежде чем я успел сообразить, что же мне теперь делать, манекены снова двинулись на меня; клинки со свистом рассекали воздух; слишком большие для деревянных шей воротники трепетали на ветру. Я нырком ушел от одного из стражей и по пути врезался в груду пустых коробок для упаковки подарков. Один манекен приземлился на прилавок, второй – за прилавком. Их гладкие безликие головы повернулись в мою сторону.
Я чувствовал, что силы меня покидают. Слишком много превращений и заклинаний за слишком краткий промежуток времени. Но я пока мог постоять за себя. Я сколдовал на ближайшего манекена – того, который взгромоздился на прилавок – Инферно. Из-под хрустящей белой рубашки вырвалось синее пламя и мгновенно растеклось по ткани. Галстук съежился, пиджак начал тлеть. Манекен, как и следовало ожидать, не обратил на это ни малейшего внимания[55]. Он снова вскинул оружие. Я отступил. Манекен согнул ноги, приготовился к прыжку. Огонь лизал его грудь; уже все его лакированное деревянное тело было охвачено огнем.
Манекен высоко подпрыгнул и обрушился на меня; пламя билось у него за плечами, словно просторный плащ. В последнее мгновение я отскочил в сторону. Манекен тяжело ударился об пол. Раздался душераздирающий треск: обгоревшее дерево не выдержало удара и сломалось. Накренившись, манекен шагнул ко мне – тело его при этом наклонилось под нелепым углом, – но тут его ноги не выдержали. Он рухнул и превратился в огненную груду, из которой торчали почерневшие конечности.
Я уже примерился, как бы половчее проделать то же самое с его напарником – тот перескочил через костер и теперь быстро приближался ко мне, – но тут раздавшийся позади негромкий звук известил меня, что Шолто Пинн отчасти пришел в себя. Я оглянулся. Шолто полусидел, и вид у него был такой, будто по нему пробежалось стадо бизонов. Голова его была очень симпатично задрапирована парой бюстгальтеров. И все-таки он был опасен. Он нашарил свою трость, подтянул поближе и направил ее на меня. Из трости снова ударил желтый луч – но меня там, куда Шолто целился, уже не было. Так что плазма обволокла второй манекен. Тот как раз прыгнул, и удар застал его в полете. Манекен мгновенно оцепенел, свалился на пол и раскололся на десяток кусков.
Шолто выругался и яростно огляделся по сторонам. Ему не пришлось долго меня разыскивать. Я находился прямо над ним – балансировал на шкафу. Точнее, на полках, поставленных друг на друга и не привинченных к стене. Полки были загружены папками, педантично расставленными в алфавитном порядке, и красиво разложенными щитами, статуэтками и старинными книгами. Последние, несомненно, были похищены у законных владельцев и свезены сюда со всех уголков света. Должно быть, эти безделушки стоили целое состояние. Я прислонился спиной к стене, уперся покрепче ногами в стеллаж и оттолкнулся.
Полки заскрипели и зашатались.
Шолто услышал этот звук. Он поднял голову. Глаза его расширились от ужаса. Я подналег еще, вложив в это усилие всю свою злость. Я думал о несчастных джиннах, запертых внутри изувеченных манекенов.
Полки наконец-то подались. Первым рухнул небольшой египетский кувшинчик-канопа. Почти сразу же за ним последовала тиковая шкатулка с ладаном. Затем центр тяжести сместился, полки содрогнулись, и все сооружение с поразительной быстротой обрушилось на валяющегося волшебника.
Шолто и пикнуть не успел, как все это его магическое хозяйство грохнулось ему же на голову.
С Пикадилли донесся визг тормозов и грохот сталкивающихся машин. Над останками прекрасной витрины Шолто поднялось облако ладана и погребальной пыли.
Я был вполне удовлетворен достигнутым результатом – но подстраховаться никогда не помешает. Я внимательно оглядел полки. Под ними не наблюдалось никакого шевеления. Я не знал, оказался ли Щит Пинна достаточно мощным, чтобы спасти его. Да меня это и не волновало. Главное, что теперь я мог спокойно уйти.
И снова я двинулся к дыре в витрине. И снова мне преградили путь.
Симпкин.
Я застыл в воздухе.
– Пожалуйста, – с нажимом произнес я, – не заставляй меня понапрасну терять время. Я уже один раз перекроил тебе физиономию.
Нос Симпкина, ранее гордо вздымавшийся, теперь был вдавлен в голову, словно палец неудачно вывернутой перчатки. Вид у фолиота был очень недовольный.
– Ты причинил вред хозяину, – прогнусавил он.
– Да, и тебе следовало бы сейчас плясать от радости, ренегат несчастный! – огрызнулся я. – Я бы на твоем месте прикончил его, а не скулил над раскиданными товарами.
– Мне теперь понадобится несколько недель, чтобы починить эту витрину.
Мое терпение лопнуло.
– Я тебе сейчас вторую разгрохаю, предатель!
– Поздно, Бодмин! Я включил сигнал тревоги. Полицейские прибудут через…
– Ага, ага.
Я собрал остаток сил и превратился в сокола. Симпкин не ожидал ничего подобного от жалкого беса на побегушках. Он испуганно отшатнулся. Я пронесся над его головой, уронив ему на макушку прощальную каплю помета, и наконец-то вырвался на вольный воздух.
А из этого воздуха обрушилась сеть из серебряных нитей и поволокла меня вниз, к мостовой Пикадилли.
Эти нити являли собою Силки наилучшего качества. Они связали меня на всех планах, облепили все мое птичье тело. Я бил крыльями, брыкался лапами и щелкал клювом. Я сражался изо всех сил, но тщетно. Нити несли в себе силу земли, самой чуждой мне стихии, и серебро, прикосновения которого были мучительны. Я не мог сменить облик, не мог задействовать никакую магию, хоть мощную, хоть простейшую. Сущность моя изнемогала от одного лишь соприкосновения с этими нитями, и чем сильнее я бился, тем хуже мне становилось.
Через несколько секунд я сдался и застыл неподвижно – накрытый сетью комок плоти и перьев. Правда, я украдкой выглядывал одним глазом из-под крыла. Но видел я лишь смертоносное переплетение нитеи на серой мостовой, все еще мокрой после недавнего дождя и покрытой слоем стеклянной пыли. Откуда-то издалека доносился хохот Симпкина, заливистый и пронзительный.
А потом на плиты мостовой упала тень.
На тротуар с негромким стуком приземлились два огромных ороговевших копыта. Асфальт под ними пошел пузырями от жара.
Над сетью поплыл дымок, насыщенный зловредными испарениями чеснока и розмарина. Разум мой был отравлен; голова пошла кругом, мышцы обмякли…
А затем тьма окутала сокола и погасила его сознание, словно огонек свечи.