28
— Прошу прощения за вторжение, Артур, — сказал Саймон Лавлейс.
Я нагнал Андервуда, когда он только-только входил в свою длинную, тёмную столовую — он несколько минут проторчал перед зеркалом, приглаживая бороду и поправляя галстук. Правда, это мало помогло: по сравнению с более молодым волшебником — тот стоял у камина, разглядывая собственные ногти, холодный и напряжённый, словно сжатая пружина, — старик казался встрепанным и траченным молью.
Андервуд с преувеличенным энтузиазмом замахал руками.
— Ну что вы! Чувствуйте себя как дома! Простите за задержку, Лавлейс. Не хотите ли присесть?
Лавлейс не хотел. На нём был тёмный, стройнящий его костюм с тёмно-зелёным галстуком. Очки ловили свет лампы под потолком и при каждом движении посверкивали. Глаз не было видно, но под глазами набухли тёмные мешки.
— Вы, кажется, взволнованы, Андервуд, — сказал он.
— Нет-нет! Я просто спускался с верхнего этажа и немного запыхался.
Я превратился в паука, перебрался через притолоку и пополз по стене в самый дальний и тёмный уголок. Там я поспешно сплел паутину, так, чтобы она получше закрывала меня. На то была причина: Лавлейс прихватил с собой беса, тот сидел на втором плане и так и зыркал по сторонам, приглядываясь ко всем уголкам и щёлкам.
Мне как-то не хотелось прикидывать, как именно Лавлейс вычислил этот дом. Нет, это определённо было неприятным совпадением — что он прибыл одновременно со мной! Но эти размышления могли подождать: будущее мальчишки — а значит, и моё — зависело теперь от моей способности быстро соображать, что к чему, и действовать по обстоятельствам.
Андервуд уселся на своё обычное место и выдавил вымученную улыбку.
— Итак… — сказал он. — Вы точно уверены, что не хотите присесть?
— Нет, спасибо.
— Ну, тогда хотя бы скажите этому вашему бесу, чтобы перестал мельтешить. Мне от этого делается нехорошо, — неожиданно грубо и раздраженно заявил Андервуд.
Саймон Лавлейс прищёлкнул языком. Бес, паривший у него над головой, мгновенно замер, на его физиономии застыло нарочито несчастное выражение, нечто среднее между гримасой и ухмылкой.
Андервуд старательно сделал вид, будто не замечает всего этого.
— У меня на сегодня запланировано ещё несколько дел, — сказал он. — Может, вы наконец скажете, чем я могу быть вам полезен?
Саймон Лавлейс мрачно наклонил голову.
— Несколько дней назад, — сказал он, — меня обокрали. Когда меня не было дома, у меня похитили некий предмет, обладающий силой.
— Как прискорбно! — сочувственно произнёс Андервуд.
— Благодарю вас. Этот предмет был чрезвычайно дорог мне. Естественно, мне очень хочется получить его обратно.
— Естественно! Вы думаете, тут замешано Сопротивление?..
— Именно в связи с этим я к вам и явился, Андервуд…
Он говорил медленно и осторожно, кружа вокруг да около. Возможно, он даже теперь надеялся, что ему не придётся выдвигать прямого обвинения. Волшебники всегда осторожно подбирают выражения, ибо любое поспешно брошенное слово — даже в критической ситуации — способно привести к беде. Но Андервуд не понимал намеков.
— Конечно же, вы можете всецело рассчитывать на мою поддержку, — спокойно отозвался он. — Эти кражи просто омерзительны. Нам некоторое время назад стало известно, что существует чёрный рынок, на котором торгуют крадеными артефактами, и лично я, например, считаю, что сопротивление нашему правлению возникло во многом благодаря этой торговле. Все мы вчера видели, к каким возмутительным инцидентам это может привести.
Брови Андервуда слегка приподнялись в некотором подобии радостного изумления.
— Должен признаться, — продолжал он, — я поражен, что жертвой оказались вы. До сих пор от этого страдали, простите мне мою откровенность, лишь относительно слабые волшебники. Существует предположение, что кражи совершает молодежь, если не дети. Я предположил бы, что уж ваша защита совладала бы с ними шутя.
— Именно, — сквозь зубы процедил Лавлейс.
— Как вы полагаете, это как-нибудь связано с нападением на Парламент?
— Одну минуту. — Лавлейс вскинул руку. — У меня есть основания подозревать, что кража… кража моей вещи — дело рук не так называемого Сопротивления, а одного из коллег-волшебников.
Андервуд нахмурился.
— Вы так считаете? Но откуда такая уверенность?
— Да оттуда, что я знаю, кто совершил налет. Некий Бартимеус. Джинн среднего уровня, выдающейся наглости и ограниченных умственных способностей[74]. В общем, ничего примечательного. Его мог бы вызвать любой недоумок. Конечно, недоумок-волшебник, а не простолюдин.
— И тем не менее, — спокойно заметил Андервуд, — этот Бартимеус сумел похитить вашу собственность[75].
— Но он напортачил! Он допустил, чтобы его опознали! — Лавлейсу явно стоило больших усилий удержать себя в руках. — Хотя да, вы правы. Ему удалось уйти.
— А что касается того, кто его вызвал… — Очки Лавлейса сверкнули.
— Именно поэтому, Артур, я здесь. Чтобы повидаться с вами.
На миг возникла пауза, пока Андервуд скрипел извилинами, пытаясь сообразить, какая между всем этим связь. В конце концов он преуспел. На лице его на миг промелькнули разнообразные противоречивые чувства, но старик быстро взял себя в руки и состроил надменную и непроницаемую мину. В комнате ощутимо похолодало.
— Простите, — неестественно спокойно произнёс Андервуд, — что вы сказали?
Саймон Лавлейс подался вперёд, взявшись за край обеденного стола. Маникюр у него был превосходный.
— Артур, — сказал он, — в последнее время Бартимеус вел себя несдержанно. Не далее как сегодня утром его заточили в лондонский Тауэр, за нападение на магазин Пинна на Пикадилли.
Андервуд от изумления даже отшатнулся.
— Так это — тот самый джинн?! Но как… как вы об этом узнали? Они же не смогли узнать его имя… И… и он же бежал, сегодня, во второй половине дня…
— Да, он действительно сбежал. — Лавлейс не стал уточнять, как именно это произошло. — И после его побега мои агенты… выследили его. Они прошли по его следу через весь Лондон — и след привел сюда[76].
Андервуд ошарашенно встряхнул головой.
— Сюда? Вы лжете!
— Бартимеус в виде облачка просочился в вашу печную трубу не далее как десять минут назад. Неужто вас удивляет, что я сразу же явился, дабы заявить права на свою вещь? И теперь, когда я здесь, в доме… — Лавлейс повел головой, словно принюхиваясь к какому-то необычайно приятному запаху. — Да, я чувствую её ауру. Она где-то рядом.
— Но…
— Мне бы и в голову никогда не пришло, что это вы, Артур. Не то чтобы я думал, что вас не привлекают мои сокровища. Просто я полагал, что вам недостает умения захватить их.
Старик принялся хватать воздух ртом, словно извлеченная из аквариума золотая рыбка, и издавать бессвязные звуки. Бес Лавлейса на миг скорчил рожу, потом снова застыл. Его хозяин постучал по столу указательным пальцем.
— Я мог бы вломиться к вам силой, Артур. И был бы вполне в своем праве. Но я предпочел решить дело по-хорошему. И кроме того, как вы и сами, несомненно, понимаете, эта моя вещь… в общем, ситуация щекотливая. Ни вам, ни мне не хотелось бы, чтобы кто-либо прознал о наличии этой вещи у нас, не так ли? Так что… если вы немедленно вернете мне её, я уверен, что нам удастся достичь взаимовыгодного соглашения. — Он выпрямился, поигрывая манжетой. — Я жду.
Если бы Андервуд понял, о чём говорит Лавлейс, он мог бы спастись. Если бы он вспомнил проступок своего ученика и сопоставил очевидное, все могло бы обойтись[77]. Но сбитый с толку Андервуд не понял ничего, кроме того, что его обвиняют в том, чего он не делал, — и он в гневе вскочил со стула.
— Зазнавшийся выскочка! — вскричал он. — Да как ты смеешь обвинять меня в воровстве?! Я не брал твоей вещи — я ничего о ней не знаю и знать не желаю! Она мне не нужна. Я не подхалимничаю, не лизоблюдствую и не бью в спину. Я не рвусь к власти, как свинья к помойной яме! А даже если бы и рвался, то не стал бы утруждать себя и что-то у тебя красть. Всем известно, что твоя звезда закатилась. Ты не стоишь того, чтобы тебе вредить. Твои агенты промахнулись — или, скорее даже, соврали. Бартимеуса здесь нет! Я ничего о нём не знаю. И твоего хлама в моём доме нет!
По мере того как он говорил, лицо Саймона Лавлейса словно бы затягивалось тьмой — хотя на стеклах очков по-прежнему играли блики света. Лавлейс медленно покачал головой.
— Не валяйте дурака, Артур, — сказал он. — Мои осведомители не лгут мне. Это могущественные существа, полностью покорные моей воле.
Старик вызывающе вскинул бороду.
— Вон из моего дома! — Но Лавлейс не унимался.
— Вряд ли мне нужно напоминать вам о том, какими возможностями я располагаю. Но если вы уйметесь и будете разговаривать спокойно, мы сможем избежать ненужных сцен.
— Мне не о чём с тобой разговаривать. Все твои обвинения лживы.
— Ну, в таком случае…
Саймон Лавлейс щёлкнул пальцами. Его бес мгновенно соскочил на обеденный стол из красного дерева и, гримасничая, напрягся. На кончике хвоста у него стала набухать выпуклость, превратившаяся в конце концов в зазубренные вилы. Бес с задумчивым видом опустил зад и покрутил хвостом. Затем вилы вонзились в полированную крышку стола и прошли насквозь, как нож сквозь масло. Бес резво помчался по столу, волоча хвост за собой и рассекая столешницу надвое. Андервуд выпучил глаза. Лавлейс улыбнулся.
— Что, Артур? Фамильная ценность? — поинтересовался он. — Так я и думал.
Бес как раз добежал до противоположного края стола, когда в дверь постучали. Оба волшебника обернулись. Бес застыл на полушаге. В столовую вошла миссис Андервуд с нагруженным подносом.
— А вот и чай! — сказала она. — И песочное печенье — Артур, твоё любимое. Я поставлю поднос, ладно?
Волшебники и бес безмолвно смотрели, как миссис Андервуд приближается к столу. Она осторожно поставила тяжелый поднос посередине между трещиной, расколовшей стол, и тем краем, у которого стоял Андервуд. В тягостном молчании миссис Андервуд переставила с подноса на стол тяжелый фарфоровый чайник (невидимому бесу пришлось попятиться, чтобы чайник не поставили прямо на него), две чашки с блюдцами, две тарелочки, вазочку с печеньем и столовое серебро из лучшего её набора. Край стола заметно накренился под весом посуды и негромко затрещал.
Миссис Андервуд забрала поднос и улыбнулась гостю.
— Угощайтесь, мистер Лавлейс, не стесняйтесь. Вы такой худой — вам бы не мешало немного поправиться.
Под её взглядом Лавлейс взял из вазочки печенье. Стол пошатнулся. Лавлейс выдавил улыбку.
— Вот и прекрасно. Если захотите ещё чаю — позовите меня.
И, прихватив поднос, миссис Андервуд поспешно двинулась к выходу. Мужчины смотрели ей вслед.
Дверь захлопнулась.
Волшебники и бес одновременно повернулись обратно к столу.
Последний уцелевший до сих пор кусок дерева, соединявший две половинки, раскололся с гулким треском. И весь край стола осел на пол, вместе с чайником, чашками, блюдцами, тарелочками, вазочкой с печеньем и лучшим столовым серебром миссис Андервуд. Бес взмыл в воздух и приземлился на каминную полку, рядом с композицией из сухих цветов.
На миг в комнате воцарилась тишина.
Саймон Лавлейс бросил печенье на пол.
— То, что можно сделать со столом, можно сделать и с тупой башкой, Артур, — сказал он.
Артур Андервуд посмотрел на него. Голос его прозвучал сдавленно и как-то отстранённо, словно издалека.
— Это был мой лучший чайник.
И он трижды пронзительно свистнул. Раздался ответный клич, низкий и гулкий, и из-под кафельных плит, которыми был выложен пол перед камином, поднялся дюжий синемордый гоблин. Андервуд снова свистнул и взмахнул рукой. Гоблин прыгнул, разворачиваясь в воздухе. Он обрушился на более мелкого беса, прятавшегося за букетом, сгреб его своими беспалыми лапами и принялся душить, не обращая внимания на хлещущий по нему хвост-трезубец. Сущность мелкого беса задрожала, поплыла и принялась плавиться, будто воск. В мгновение ока он превратился в сплющенный желтоватый шар, где сгинул и хвост, и все остальное. Гоблин умял шар поплотнее, подбросил в воздух, поймал разинутой пастью и проглотил.
Андервуд повернулся к Лавлейсу. Тот, поджав губы, наблюдал за происходящим. Должен честно признать: старый хрыч меня удивил. Он показал себя куда с лучшей стороны, чем я ожидал. И всё же напряжение, потребовавшееся для того, чтобы вызвать ручного гоблина, далось ему слишком дорого. На шее Андервуда выступила испарина.
Лавлейс тоже это понял.
— Даю вам последний шанс! — отрывисто бросил он. — Верните мне мою собственность — или пожалеете! Ведите меня в ваш кабинет.
— Ни за что!
Андервуд был вне себя от напряжения и гнева. Он напрочь позабыл о всяком здравомыслии.
— Тогда смотрите!
Лавлейс пригладил смазанные гелем волосы и беззвучно, одними губами произнёс несколько слов. По комнате прошла дрожь. Дальняя стена сделалась нематериальной. Она принялась отступать и удалялась до тех пор, пока вовсе не исчезла из вида. На её месте открылся коридор неведомой длины. Из глубины этого коридора возникла фигура. И двинулась в нашу сторону, стремительно увеличиваясь в размерах, — судя по тому, что ноги её оставались неподвижны, она плыла по воздуху.
Андервуд задохнулся и попятился. И налетел на собственный стул.
Да, тут было от чего задохнуться. Я узнал эту фигуру — крепко сбитую, с шакальей головой.
— Стойте!
Лицо Андервуда сделалось восковым. Он вцепился в спинку стула, чтобы не упасть.
— Что-что? — Лавлейс сделал вид, будто прочищает ухо. — Я вас не слышу[78].
— Остановитесь! Вы победили! Я отведу вас в мой кабинет — сейчас же, немедленно! Отзовите его!
Фигура тем временем продолжала расти. Андервуд съеживался просто на глазах. Гоблин скорчил унылую мину и поспешно отступил сквозь кафель. Я заерзал в углу, прикидывая, как же мне поступить, когда Джабор наконец войдет в комнату[79].
Наконец-то Лавлейс подал знак. Бесконечный коридор и приближающаяся фигура исчезли. Стена снова выглядела как обычно, и даже пожелтевшая фотография улыбающейся бабушки Андервуда висела на прежнем месте.
Андервуд стоял на коленях среди осколков своего чайного сервиза. Его трясло с такой силой, что он даже не мог подняться на ноги.
— Ну так как пройти в ваш кабинет, Артур? — спросил Лавлейс.