— Ванча, поедем, прошу! — молил Родион. — Как я могу на одного себя надеяться? Ведь это тигра, а не медведь, медведя я понимаю, а это хищный зверь…
Родион с утра поехал из Тамбовки за сеном, которое у него на одном из островов было заметано в стогах. Добравшись до Чучей, он услыхал от гольдов о ночном нападении тигра и поспешил обратно, чтобы забрать с собой несколько человек охотников и убить зверя. Проезжая мимо Гучи, он увидел, что гольды поят у проруби чьих-то коней. Он свернул в стойбище, чтобы посмотреть, кто там остановился, и, к радости своей, встретился с Иваном.
— Гольдам только дай с конями повозиться, шибко любят, — смеялся Родион, рассказывая, как он заметил, что в Гучи есть кто-то чужой. — Своих коней у них нет, а охота бы и им на коне ездить.
Иван молчал, видимо что-то обдумывая. Вдруг лицо его оживилось. Он усмехнулся какой-то своей потаенной мысли, быстро и хитро глянул на Родиона.
— Ладно, доставай лыжи.
— Давно бы так! — обрадовался Шишкин.
— Ну, а если эта тигра нас сгребет, кому оба моих коня достанутся? — шутливо сказал Бердышов.
— С тигрой этой у нас такое чудо было, — рассказывал Родион. — Она залезла на зады к Овчинникову, мы ее караулили, пьяные, да не слыхали, как она забралась в скотник. Сильвестр залез на крышу, провалился меж жердей да ка-ак ухнет — и прямо на нее. Тигра испугалась — и бежать. Ей бы его за шиворот… Потом в переулке ее ожидали, самострел ставили, как на медведя: два кулака на коленку, чтобы ей в сердце пришлось. Но какой рост у нее, не знали — и ошиблись. Ранили ее, она ушла. Долго не было, а вот теперь опять у гольдов появилась. Надо, парень, нам ее уничтожить, а то она скотину давит.
Родион не досказал, что между своими охотниками он похвастался убить «эту тигру», и поэтому никак не хотел упускать зверя. Разделить честь победы с Иваном ему было выгодней, чем со своими, поэтому, встретив его, он решил не ездить в Тамбовку.
У хозяев охотники выпросили две пары лыж и сошку. Бердышовских коней, чтобы зря их не маять, решено было оставить у гольдов. В Чучи мужики поехали на Родионовой кобыле.
— А где у тебя ружье? — спросил Иван, усаживаясь в розвальни.
— Я по сено ехал, не взял, — усмехаясь, признался Родион.
— Так какая может быть охота? Ты смеешься надо мной?
— Прошу, поедем! — умоляюще заговорил Родион. — Я на Чучах у гольдов отниму ружье.
— Да они не дадут тебе ружья: тигра — это бог для них.
— Ванча, силой отыму! — Родион тронул вожжами кобылу.
Отступать было поздно. К тому же охотничья страсть заговорила в Иване.
— Ладно, я тебе потрафлю. Верно, нам с тобой надо поучиться стрелять вместе, — и он подмигнул Родиону.
Шишкин закурил и утих.
— Ну, а у тебя, Родион, что новенького? — спросил Иван, когда сани выехали на дорогу. — Про Дыгена слыхал?
— Слыхал мельком: едет он по Горюну, гольдов обирает, — протянул Родион.
Иван поднял брови и многозначительно кивнул головой в ту сторону, где Горюн вытекает из гор.
— А у меня к тебе дело из города. От исправника.
— Что такое? — встрепенулся Родион.
— Вот я скажу тебе сейчас. — Иван не торопясь закурил. — Исправник велел мне Дыгена поймать и доставить в город. И тебя назначил мне в помощники.
Родион остолбенел и долго молчал. Он был отважный охотник и меткий стрелок, но душой прост и доверчив. Он верил Бердышову. Новость, сказанная Иваном, озаботила его. Приказ исправника — закон.
— Надо их захватить, но так, чтобы никто не видел, — продолжал Иван.
— Как же это можно сделать? — воскликнул Родион. — А мимо деревни как их повезем? Да и зачем такая тайна?
— Это мое дело. Ты только помоги мне их поймать. А не поможешь — худо будет и тебе и мне. Уж кто-то донес про нас с тобой в город, будто мы с Дыгеном заодно гольдов грабим. Ведь у тебя дружки среди гольдов есть?
— Дружки-то есть, но ведь я никогда… — начал было оправдываться испуганный тамбовец.
Иван перебил его:
— Я-то знаю! А люди думают, что если к гольдам ты ездишь — значит на грабеж. Ты уж лучше остерегайся. А то люди наговорят на тебя.
Родион помолчал в раздумье.
— Иван! — сказал он. — А почему полицию не пошлют его ловить?
— Полиция на лыжах ходить не умеет, — отвечал Иван. — Да и стрелять будут — могут промахнуться. От них убежать нетрудно. А про нас с тобой все знают, что мы охотники хорошие и что от нас никто не убежит. Всюду настигнем. Только, паря, это дело следует держать в тайне. Маньчжурца надо схватить тихо. А то у него есть друзья в вашей деревне, а это дело политичное. Начнется, чего доброго, война с Китаем.
Родион в беспокойстве молчал. Его тронуло, что в городе такого хорошего мнения о нем, но, с другой стороны, все это было мужику не по душе, и служить исправнику, которого он не любил, тоже охоты не было, а отказаться, конечно, нечего и думать.
— Придется нам с тобой ехать на Горюн, куда-нибудь за быки, там его и подкараулить, — продолжал Иван. — Гольдов надо взять с собой. Донял Дыген и их и китайцев. Все народы его возненавидели.
— У ноанского торговца чего-то выпытывал, язык ему вытягивал, иголками колол.
— Н-ну?!. За что?
— Китайцы сами не знают. Я мельком слыхал, что ноанский торговец где-то золотишко добыл. Вот из-за этого… Но в точности не знаю.
— Золотишко? — переспросил Иван.
— У Дыгена один спутник помер на озере, оцинговал, да один больной, сказывают — морок на него навалился. Вместе с этим больным их всего пятеро. Скоро Юкану выйдет с Горюна, его можно взять с собой. С ним будет братан его Василий, тот, который капитана водил с экспедицией. Может, они помогут.
— Юкану я знаю, — ответил Иван. — Я слыхал, что он торгует с тунгусами, соболей у них скупает. Они к нему на оленях с озер выходят. Мне помнится, он тебя охотничать учил?
— Было, — ответил Родион. — Давно, первый ли, второй ли год, как я приехал, пошли мы на охоту — человек шесть гольдов и я с ними. Юкану тогда медвежью дорогу нашел. Стали мы гонять медведя, а Юкану отстал, потом слышим: «Бах…» Он палит сзади, кричит: «Кой, кой!» Мы прибежали, а он давай нас всех ругать. Я последним прибежал. Он кричит на меня по-своему, а я еще тогда ничего по-гольдски не понимал. Потом мы догнали этого медведя, стали стрелять, пуля ему попала в ногу. Он заревел — и на нас. Юкану кричит по-русски: «Не стреляй, надо копьем колоть!» И ка-ак ружье с размаху бросит в снег! Ну, мы, все семь человек, с копьями вперед. — Родион снял рукавицы, растопырив пальцы, протянул руку, изображая, как охотники накинулись с копьями на зверя. — Медведь здоровый был, сразу три копья сгреб и сломал. Ну, тут Юкану крепко его ударил прямо в сердце. Юкану смельчак, ничего не боится. И Василий тоже не робкого десятка, не выдаст. Ружья есть у обоих.
— Это Юкану тебе про золотишко сказывал? Я давно знаю, что там, на речках, золото есть. Еще мой дядя до Муравьева бывал на Амгуни, нашел россыпь.
Родион молчал, помахивая вожжой над крупом кобылы.
— Да-а, однако, этот Дыген богатство везет с собой, — вздохнул Иван.
За разговорами незаметно добрались до Чучей. Кобыла трусцой затащила их на косогор. Несколько жалких фанзушек расположились подле устья горной речки. По долине ее рос густой лес. Кругом виднелись белые раскидистые ясени, безобразные столетние тополя, осины, огромной толщины дубы, клены, черемуховые деревья и голый кустарник, торчавший повсюду из сугробов. А над всем этим чернолесьем высились кедры и ели, иссиня-черные на снежных откосах гор. На островах посредине речки густо рос тальниковый лес с тальниковым же кустарником, который был переломан и повален целыми рядами в ледоход, местами завален льдинами и занесен снегом.
Чучинские гольды оказались неразговорчивыми. Тигра они боялись как огня и наотрез отказались помочь охотникам. Кое-как Родион упросил их хотя бы посмотреть за конем. Уходя из фанзы, он потянулся снять со стены кремневку, но гольды в ужасе закричали:
— Ой, ой, куда берешь? Зачем берешь?..
— Дай, говорю! — кричал Родион, хватаясь за ружье.
— Ой, амба нельзя бить! — вопили гольды, опасаясь, что тигр станет им мстить, если дадут охотникам оружие.
Они обступили Родиона тесной толпой. Оглядывая фанзу безразличным, как бы смущенным взором, Родион заметил под крышей разные охотничьи рогатины и копья; он вдруг ловко вскочил на кан, выхватил из-под потолка геду[42] и кинулся было вон из фанзы.
Гольды с криками набросились на него.
— Зачем берешь? Зачем берешь? — орали они, хватаясь за геду.
Родион изо всей силы дернул копье, вырвал его и, как безумный, выскочил наружу; проворно надев лыжи, он во весь дух помчался следом за Иваном, лыжня которого ушла в кустарники.
— Дурная у тебя смекалка, — сказал Бердышов, когда Родион догнал его. — Лучше ничего не придумал: с палкой на хищного зверя!
— Обратно, Ванча, сразу нельзя идти: позор, гольды подумают, что мы испугались.
— Зря ты меня сюда затащил, — проворчал Иван и быстро пошел вперед.
— Четкий след у нее, — говорил Родион, кивая на следы тигровых лап на снегу и стараясь узнать, сердится ли Иван.
— Ишь, как снег-то хвостом бороздила, — примирительно ответил Иван. — Чего-то тащила, присаживалась.
— Чушку у этих гольдов унесла, где мы коня оставили, а они ее, тигру, берегут, от нас еще охраняют, чудаки!
— Грех им против тигры идти, сомнение берет, как бы после чего худого не стало. Вроде как тебе же на Дыгена, — ухмыльнулся Иван.
Долго шли мужики по следам тигра, с напряжением всматриваясь в чащу, прислушиваясь ко всякому треску и шороху. Зверь был где-то близко. Шишкин и Бердышов наткнулись на кровавые следы его пиршества. Тигр не отходил от стойбища далеко — похоже было, что он сам следит за охотниками, притаился в засаде. На счастье, лес был тут не так густ, и зверь не мог подобраться незамеченным.
Тигр запутал следы. Побродив по долине, охотники решили отдохнуть на обширной поляне, посреди которой лежала огромная ель, поваленная ветром и полузанесенная снегом: тут все видно вокруг, и зверь не подкрадется незамеченным. Охотники сняли лыжи, стоймя воткнули их в сугроб и уселись на корточки. Рядом с лыжами Родион поставил в снег копье. Иван достал кисет, и оба мужика закурили трубки.