Улугу первым привез албан. Он знал, что Бердышов убил нойона. Это было важней всего. Знал он также, что Иван не насилует детей, не бьет и не отбирает жен. Это же знали и все другие гольды. Савоська так расписал про беду Ивана, что всем захотелось выручить его.
Старая изба Бердышова полна народу. Тут и Бельды, и Сойгоры из Мылок, и все бельговские.
Иван сидит в богатом гольдском халате с сероглазой дочкой на руках.
— Ну, что нового? — спрашивает он гостей.
— Наса-то какой нова! — кричал Писотька. — Тайга-то сыбко холодно нынче.
У многих гостей лица обморожены. У Писотьки на щеках черные лепешки.
— Ну, а как там Денгура?
— Его совсем больной. Собаки его, однако, две версты волоком тащили.
— Вот будет знать, как свататься! Ты ему скажи, чтобы он ко мне приехал.
— Ну, а ты нам расскази це-нибудь, — просил Писотька. — Це нова Миколаевское-то Хабаровке?.. Ты теперь наса купец, как придес, долзен говорить, где це…
Гольды засмеялись, повторяя:
— Купес! Купес!
— Таргаса! — крикнул Дандачуй. — Хоросо говорить, у-у, сыбко хоросо надо!
— Ну це, как там?.. Це слыхать? Царь-то батюска? Какой Миколавским слух был — негра церного видал, нет ли?
— В Петербурге был смотр войскам, — стал рассказывать Иван.
Он взял пример с китайских торговцев. Когда интересных новостей не было, он рассказывал старые сказки, переделывая их на ходу, или сообщал слышанные в городе политические новости, до которых гольды всегда были большие охотники.
— Че солдат рассказывал?
— Ага, солдат!.. Петербург знаешь? Так приезжал туда в гости к нашему царю немецкий император. Это у них омуту[8] царь. И вот смотр войску устроили. Сперва перед смотром был молебен. Тысяча попов богу молилась, пели поповские песни. Молебен такой служили.
— Батька такой? Такой поп?
— Архиреев собралось со всех областей, наша земля нескончаема.
— У-у! Расея-то! Церт ё знат! — соглашались гольды.
— Ну вот, молебен окончился, и генералы разбежались по местам. Министр военный подает команду…
— Министр цо таки? — спросил Писотька.
Иван говорил то по-русски, то по-гольдски.
— Войско колыхнулось, музыка заиграла, забили барабаны, земля затряслась!.. — Иван вскочил и, с силой взмахивая ногами, ступил несколько шагов. — Вот так шагают, стекла на втором этаже звенят, это идет гвардия! Ну, и пошло и поперло!.. Идут и рекой и по берегу — все заполонили. Штыки блестят, как Амур течет. Все, что в городе было, прошло… А царь поглядывает за немцем, за императором-то, как, действует ли на него, нет ли? Видит, еще нет. Ну, государь махнул платочком: «Пусть, дескать, с тайги еще войско выведут». Ну, и опять повалило… Ну, беда!.. Генералы считали, считали — им цифири не хватило. Они друг на друга стали раскладывать, и опять не хватило. Немец говорит: «Паря, русские бабы дивно сыновей понаделали». А русские все идут и идут, а ряды широкие — и солдаты, и казаки на конях, и пушки на баржах тянут. Они за городом, на озере, спрятаны были. Там такое здоровое озеро — царева рыбалка, никого туда не пускают без дела. Кто заедет ловить, невод отберут и надают горячих.
Немецкий-то император глядит — дело к ночи. Он позевывает и че-то от музыки на одно ухо плохо слышит. А уж вовсе темнеет. Он и говорит: «Докель же оттуда, из этой тайги, народ валить будет?» Наш-то царь подзывает генерала и говорит: «Сибирское-то войско пошло, нет ли?» — «Нет, — говорит генерал. — Главное-то не тронулось, только расейские одни, да и то не все. Куда там!..» Генерал старый, с усами, — знает, что ответить!.. Наш-то царь немцу и сказывает: «Тогда, мол, прервемся, а то спать не придется. У нас в тайге еще дивно народу, за каждой лесиной по солдату. И все охотники: как стрелит, так прямо в переносицу гадает». Ну, немец-то и говорит: «Признаюсь, ваша сила здоровей».
— Ух, хо-хо! У-у! А-на-на! — закричали обрадованные гольды. — Церт ё знат! Немец-то говорит: не могу воевай!
— Ванча, наша сила большо-ой!
— Китаец-то говорит: у него народу много, как думай?
— Русский, знаешь, хлебный человек, отчаянный!
— У нас народу больше!
— Пускам ли, рузьям палить — хоросо могу!
Гольды долго еще кричали на все лады.
Айдамбо между тем с немым восхищением все поглядывал на Дельдику.
— Что ты им рассказываешь? — спросил Тимоха Силин, зашедший поглядеть, что тут за сборище.
— Да вот учу про царя, — отвечал Иван, — чтобы знали, какая у русских сила, царя бы хвалили, да и меня боялись, тащили бы меха. Надо с кого-то проигрыш взыскивать. Не с тебя же?!
Васька Диггар, приехавший с Горюна, захмелел и подсел к Ивану. У него острый голый подбородок, острый горбатый красный нос, скуластые красные щечки, лицо безбровое и карие глаза без ресниц. Он верткий и болтливый.
— Продай Дельдику, — попросил он. — Мне! Обязательно!
— Кому?
— Мне!
— Когда семнадцать лет будет, тогда пойдет замуж. По русскому закону еще мала, нельзя отдавать.
— У-уй! Я же тебе много мехов дам.
Айдамбо с ненавистью наблюдал за Васькой.
— Ее много народу сватает, — сказал Иван, — но не знаю, кому отдавать придется.
— Хитрый! А-ай! — восклицает Диггар. — Дразнишь всех. Отдай…
— Да какой же ты жених? Эх, ты!
Иван потрепал его рыбокожий халат и начал его высмеивать. Смущенный такими шутками, Васька убрался прочь, чувствуя, что некстати начал: он легко отступался от своих намерений.
Айдамбо пытался что-то сказать ему, но Васька не захотел разговаривать и отвернулся.
— У тебя собаки плохие! — крикнул ему Айдамбо. — Я тебя на своих всегда перегоню.
Васька вспылил:
— Что ты сказал?
— Ну, давай наперегонки!
— Моя упряжка сегодня с Горюна прибежала, сильно утомилась. Мои собаки лучше… Твои плохие!
— Твои собаки уже отдохнули. Я тоже вчера издалека приехал.
— Тебе дорога знакомая.
— Если ты обгонишь, я всех своих собак из ружья убью! — со страстью воскликнул Айдамбо.
«Ах, какой он гордый! — подумала Дельдика. — Но как жаль, что грязный ходит, с косой и в рыбьей шкуре!»
Молодые гольды уехали на озеро устраивать гонки.
— Девушка хорошая, — ласково обнимая Дельдику и похлопывая ее по спине, говорил Бердышов. — Только давно мне за нее никто подарки не несет. Я, однако, сам на ней женюсь.
— Эй, не женись, не женись! — закричали гольды, видя, что Иван обнимает девушку.
У них существовало многоженство, и они принимали слова Ивана за чистую монету.
— Я привезу тебе подарки! Панты привезу. Отдай мне! — пропищал Писотька.
— Нет, однако, сам женюсь, не утерплю, — продолжал Иван.
Девушка, краснея, старалась отстраниться от него.
Анга не сердилась на мужа, хотя была ревнива. Ей и неприятно было, что Иван так ласкает девушку, но она знала, что он хочет снова разбогатеть и пугает женихов Дельдики, чтобы везли подарки.
— Совсем не как отец обнимаешь! — кричал Писотька.
Среди гостей появился Денгура.
— Ну, ты поправился? Тебя, говорят, собаки разбили? — спросил Иван. — Я слыхал, ты больной и помираешь?
— Выздоровел! — отвечал старик.
Высокий, худой, с острой головой и крупным носом, Денгура в своем толстом ватном красном халате выделялся из всей толпы.
— Отдай за меня дочь Кальдуки, — попросил Денгура, когда все разъехались.
— Ты что, опять жениться задумал?
— Конечно! Чем я не жених? Деньги есть! Халаты…
Серебряные серьги украшали большие черные уши Денгуры. На руках старика — браслеты и такое множество перстней, что пальцы его, как в кольчатой серебряной чешуе.
— Да, ты хотя и старик, но крепкий, — говорил ему Иван. — Да еще и не сильно старый. Сколько тебе, седьмой десяток? Пустяки! Еще кровь играет!
— Отдай ее за меня!
Иван взглянул на него с деланным удивлением.
— Что же ты ко мне приехал? Ты езжай к Кальдуке.
— Можно? — обрадовался старик.
— Конечно, можно.
— А ты мне поможешь?
— Конечно!
— Спасибо тебе, Ваня! — Денгура был глубоко тронут. — Шибко мне дочь Кальдуки нравится. Тебе буду богатые подарки таскать.
— Вот и на здоровье, если нравится.
— Че, Ваня! Верно! — пьянея от счастья, воскликнул Денгура. — Говорят, русские нынче тоже женились?
— Женились.
— Я слыхал. И я хочу!
— Верно! На людей-то глядя. Чем ты хуже! Но только ты никому не говори, что я тебе буду помогать. Я так все сделаю, что на будущую зиму она станет твоей женой. А пока придется тебе подождать. Но сначала съезди к Кальдуке.
— Я уж ездил!
— А ты скажи, что я согласен.
Белые собаки помчали Денгуру в Бельго. Старик сидел на ковре, поджав ноги. Погонщик гольд бежал рядом с собаками, покрикивая на них.
— Еще старого порядка у них вроде придерживаются, — сказал Иван жене. — Гляди, как они старосту возят.
Гольд все бежал вровень с собаками.
— И не отстает. Вот бегун!..
Когда Кальдука гостил у Ивана, он не поминал про сватовство Денгуры. «Сейчас все меня уважают, — думал он, принимая подарки, угощения. — А если я скажу про Денгуру, станут насмехаться, могут еще вспомнить, как собаки убежали за зайцем, и хоть я не виноват, но и меня как-нибудь приплетут. Довольно насмешек! И так всегда издеваются…»
В глубине души Маленький все-таки сожалел, что сватовство Денгуры, которое так хорошо началось, неожиданно нарушилось. Старик обещал большой калым, можно было бы заплатить долги и пожить сытно. Денгура — человек богатый, степенный, не то что молодые женишки, живущие тем, что сами бегают в тайгу.
И вот вдруг Денгура снова примчался в Бельго. В память былых лет Кальдука встал перед ним на колени.
— Я на сватов не надеялся, — говорил Денгура. — Обманщиков много развелось. Даже старик стал обманывать. Я сам все лучше сделал. Сам сговорился с Иваном.
Кальдука и Денгура на радостях обнялись.