Пахом и обрадовался и расстроился. Как-то вдруг словно не нужен он стал на своем поле. Явилась новая молодая сила и разом все сшибла, и пашня стала чуть ли не в полтора раза больше. Целое богатство явилось вдруг у Пахома. Даже обидно стало мужику, что не сам он это сделал. «Солдаты шутя запахали».
Он сказал об этом Андрею.
— Хлеб-то не одному тебе. Поди, и на интендантство продаешь, — улыбнулся Сукнов.
«Молодые, дай им волю, запашут хоть весь вольный свет», — подумал Пахом.
Бормотовы приготовили угощение, наварили ухи, рыбных пельменей, нажарили осетрины с луком. Гречневые блины, молоко, творог, сметана, калачи с маслом стояли на столе. Тереха принес от Бердышова кувшин американского спирта.
— Мериканский-то как-то шибче китайского, — говорил он. — В китайском сивухи много, аж смердит. А этот чистый.
Солдаты перед обедом искупались и, расчесывая деревянными гребнями мокрые волосы, рассаживались по лавкам. Авдотья, покрасневшая до корней волос, хлопотала у самовара.
— Этот обед с твоим не сравнишь, — говорили солдаты Лешке Терентьеву. — У тебя одна чарка, и та разведенная!
— Мы этого ханшина-то попили, — рассказывал Андрей Сукнов. — У хунхузов отбили.
Начались разговоры о родине, вспомнили, кто откуда, где и как живут люди. После обеда, подвыпившие, сытые не по-казенному, солдаты разбрелись. Одни потянулись домой на озеро. Другие укладывались поспать в землянках и избах поселенцев.
— Надо выспаться, отдохнуть, — говорил Пахом и велел наносить сена и постелить на нем солдатам. — Завтра им на работу, а сегодня пускай отдохнут. Это уж нам праздник не в праздник, а они служивые…
— Спасибо, дядя!
Андрей остался работать на пашне Пахома. Мужик, глядя, как он старается и какое удовольствие ему доставляет работа на пашне, не удивлялся.
— Видно, что труженик! — сказал Пахом и сам пошел подсоблять.
Вдруг жена окликнула Пахома:
— Иди скорей домой!
Пожилой солдат, которого Пахом положил у себя в избе, стал вдруг кричать и ругаться, упал с постели, а потом схватил табуретку и, размахнувшись, так кинул ее об пол, что разбил вдребезги.
Пахом не обиделся: понимал, что и это с кем-то должно случиться. Он любил видеть труженика отдохнувшим и выпившим. Мужик мирно уговаривал буяна, но держал его крепко до тех пор, пока тот не успокоился и не уснул на кровати.
Солнце садилось за бурую завесу. За бледно-лиловой рекой плыли бурые и красные поймы. Ярко-синий хребет виднелся за ними.
Вечером отдохнувшие солдаты собрались на берегу. Около них сбились все жители Додьги.
— Ну, девки, бабы, уж нынче походим по малину! — сказал Лешка.
— Колючая шибко, — ответила ему Таня Кузнецова. — Рубаху-то казенную издерешь…
— Ну, по орехи! — подмигивая ей, продолжал солдат.
— Тверды шибко! — резала та.
— По виноград!
— Кислый! Сахару бы в него!
— Природа уж тут не расейская, — говорил Андрей Сукнов, сидя рядом с Авдотьей на бревне.
— У нас дома березнячок, — с робостью поглядывая на солдата, отвечала Авдотья. — Уж такой хороший! Да поляночки, речки тихие. А тут быстро несется. Бешено местечко.
— Грибов нету вовсе, — заговорила Фекла Силина, обращаясь к Лешке.
— Есть и грузди и всякие, — отвечал тот.
— Да за ими не ступишь. В лесу тигры да медведи.
— Совсем напрасно. Тигру и медведя завсегда можно отразить, — заметил Сукнов.
— Ах, вы только хвалитесь! — игриво отозвалась Фекла и засмеялась, косясь на Лешку.
— Как тигра кинется, они оттуда, как орехи, посыплются! — воскликнула Таня.
— Тигра вас сгребет и поест, — широко улыбнулась Авдотья, — и некому будет церкву строить. Вы ее видали, тигру-то?
— Нет, не приходилось… А вы?
— Я-то видала.
Переселенцы посмеивались над солдатами.
— Пошто же вам тут не нравится? — спросил Сукнов у Авдотьи.
— Нет, тут хорошо, но дома лучше. А вы нешто забыли Расею?
— Как же можно! Расею позабыть никак невозможно. — Тут он живо вспомнил; как следует солдату отзываться о России. — Это все равно, что отца с матерью забыть. Да чем же здесь не Расея? — спохватился он. — И тут жить хорошо можно. Вот я расположил у себя на сердце такую мечту, чтобы службу закончить и вовсе тут поселиться.
Авдотья с удовольствием внимала солдату. Таких рассуждений ей никогда не приходилось слышать.
— Я в книжке читал про здешний край.
— Вы даже книжки читаете? — насупившись, спросила она с опаской: не врет ли?
— Как же! — ответил Андрей с потаенной гордостью, и Авдотья почувствовала, что подозрение ее исчезло. — Тут воздух крепче. Рыбы много, хорошие леса. У моря теплые земли есть. Чернозем. Во Владивосток и в Николаевск со всего света корабли приходят. Так что тут жить можно, — убежденно сказал Андрей.
— На казенных-то харчах! — отозвался Тимоха.
Заиграл гармонист. Солдаты пели и плясали. Фекла поплыла по кругу и с чувством заглядывала Лешке в глаза. Поодаль мужики и солдаты боролись. Егор валил всех подряд.
— Здоровый! — говорили восхищенно солдаты.
— Здоровый, да с медведем как свой!
— Вот вы тут живете и ничего не знаете, — заговорил Сукнов, когда все снова уселись на бревнах, закуривая и переговариваясь. — А мы были на озере Ханка да в селе Никольском. Так там люди тоже с Расеи населены и живут в тревоге. А тут спокойно.
— Что ж там такое? — спросил Егор.
— Граница рядом. Хунхузы-разбойники часто нападают.
Разговоры, смех и шутки постепенно стихли. Все слушали солдата.
Андрей стал рассказывать, как на юге Уссурийского края была целая война с хунхузами. Переселенцы тесно сгрудились вокруг него на окраине громадного завала бревен. Егор нарубил и навалил к берегу эти деревья с мохнатыми сучьями. Как на плотбище, груды их громоздятся по обрыву. А внизу, на песках, вода в один завал с ними нанесла белого плавника и карчей. Сквозь вершины кустарников видна река с синими уступами далеких мысов.
Когда край солнца исчез за хребтом, враз, словно по волшебству, река, и горы, и лес — все слилось в сплошной голубизне, а остальные краски погасли. Амур замер в тишине, река среди сопок казалась маленьким озером.
Время было ужинать, но крестьяне не расходились.
— Нас с поста сняли и выслали, — рассказывал Сукнов. — Конные казаки пошли из разных станиц и наш батальон. Вот мы и встретили их под Никольском. Идут в беспорядке, колья несут, секиры. Здоровые есть хунхузы. Которые тащат мечи — они у них двухсторонние такие, широкие, с ладонь, чтобы ловчее головы рубить. Ну и пошло у нас!.. С нами были новоселы. Ну, началась перестрелка. Потом китаец знакомый показывает мне налево. Смотрю, с левой стороны то и дело фазаны вспархивают. Кто-то их пугает. Глядим, бегут на нас по траве хунхузы, сами гнутся, ружья волоком тянут по земле. Мы их как «на ура» взяли, они сразу побросали все и сдались. Которые злодействовали, как раз тут же попались.
Темнело. На другой стороне заблестел огонек, а рядом чуть побольше его что-то чернело. Это огромная казенная баржа, на которой прибыли строители телеграфа.
Под берегом раздался треск, и все невольно встрепенулись. Послышались шаги по гальке, и вскоре на обрыве появились два человека в сапогах, с ружьями за плечами. Кто-то из девчонок взвизгнул с испуга. В одном из пришедших мужики узнали Барсукова.
— С охоты, Петр Кузьмич? — спросил Егор.
— Да нет, так гуляли просто… Не было парохода?
— Никак нет, — вскочил солдат.
— Садитесь, садитесь, — махнул рукой Барсуков. — Я ночую у вас, — сказал он крестьянам.
— Милости просим, батюшка, опять к нам.
— Да вот пошел проводить. Да узнать, что слышно о пароходе… Что это тут у вас?
— Да вот солдат рассказывает.
— Пожалуйте в избу, барин.
— Нет, я тут посижу. — Барсуков присел на бревно. — Ну что же, продолжай, я тоже хочу послушать.
Сукнов несколько смутился и, как бы что-то вспоминая, морщил лоб.
Подошел плотный человек среднего роста. На плечах его блеснули погоны. Солдаты испуганно вскочили и вытянулись. Сукнов поспешно оправил рубаху и ремень.
— Здравия желаем! — гаркнули солдаты вразнобой.
— Садитесь, садитесь, братцы, — глухо сказал военный.
Егор узнал его — это был полковник Русанов, командир инженерных войск, строивших разные сооружения по Амуру. Он был начальником этих солдат. Кузнецов на днях отвозил офицерам кабана, убитого дедом Кондратом, и там видал полковника.
— Так что же? — спросил Барсуков. — Продолжайте, мы тоже послушаем.
— Да вот солдатик рассказывает…
Русанов не садился. Сукнов молчал и морщил лоб. Он не решался продолжать рассказ.
— Да, это дело нешуточное, — с укоризной, обращаясь то к полковнику, то к Барсукову, молвил Пахом. — Война была, солдаты сражались, а мы не знаем…
Егор позвал гостей в избу.
Солдаты уехали в своей лодке. Барсуков дружески попрощался с полковником и отправился вместе с ними. С реки доносилось пиликанье гармошки.
Крестьяне расходились.
— А какой Андрей-то бывалый, — толковала Бормотиха. — Солдаты про него сказывают, будто, когда фунфузов отражали, он начальника ихнего живьем в плен взял. Его фунфузы зарезать ладились, а он сшиб двоих, а те убежали.
Авдотье казалось, что Андрей у всех на речах и что, если бы не он, хунхузов не одолели бы.
«Солдат так уж и есть солдат, — думала девушка. — Пропащая головушка! И жаль Андрея, и сердцу люб. Я его теперь никогда не забуду».
— Андрей-то воевал, — сказал дед Кондрат, не доходя до избы. — А у нас нет ли хунхузов-то?
— Тут я забочусь, — заметил Иван. — Не допущу их!
Все смолкли.
— Наши-то соседи смиренные, — ответил Федька.
— Это еще встарь говорили: на границе не строй светлицы.
— Тут-то не страшно, — подхватил Федя.
Егор вспомнил, как радовался он в свое время, что рекрутчины на Амуре не будет и что дети его не пойдут в солдаты. Но теперь, если бы что-нибудь случилось вроде нападения, про которое рассказал Андрей, он дал бы детям оружие, и сам бы взял его в руки, и пошел бы драться не хуже солдат.