— Но что я окажу, если Иван приедет?
— Так далеко от своей деревни он не ездит! Кто узнает? Скажи, если боишься, что своим роздал! А торговать будем вместе. Я у тебя не отбираю. Ведь ты не умеешь торговать, а я сделаю так, что тебе будут выгоды и Бердышову. Он доволен останется.
Синдан в самом деле был уверен, что ленивый русский купец на Горюн не заберется, что он только пугает.
Юкану подчинился, хотя душа его не мирилась с Синданом, и старик чувствовал, что поступает дурно. Но он в самом деле не умел торговать, а Синдан умел. Васька Диггар принимал участие во всем этом деле, но держал, как всегда, сторону сильного.
И вот Иван явился. И верно, сильно недоволен. «Да еще навез столько товара. Синдан взбесится. И перед Бердышовым надо держать ответ», — думал Юкану. Он еще надеялся, что, быть может, Иван про сделку с Синданом ничего не узнает, а долги Ивану ведь надо отдавать только осенью. К тому времени Синдан оплатит товар. Никто не ждал, что Иван летом явится.
Иван видел, что в Кондоне все смолкают и смущаются, когда речь заходит о Синдане. Бердышов исподлобья глянул на Юкану.
— Разве совесть у тебя не чиста?
Проезжая по Горюну, он видел у жителей свои товары, которые послал с Юкану. Но горюнцы, оказывается, покупали их у Синдана и втридорога. Синдан торговал ими исполу с Юкану.
Иван почувствовал, что Синдан сильно обнаглел. Это ему было даже на руку. Ясно, что Юкану вступил в стачку с лавочником.
Иван нахмурил брови и, сделав страшное лицо, приблизился к Юкану.
— Я все знаю! Ты хочешь в компании с Синданом жить? В общество к нему вступаешь?
Гольды переглянулись. Юкану побледнел.
— Мои товары с Синданом продаешь? Я с тебя шкуру спущу… Я малую цену велел брать, а ты что делаешь?
— Ваня, пойдем… Я все скажу… Не говори так страшно.
Юкану и гольды многое рассказали Ивану в этот вечер. Но, как он замечал, главное они утаивали. Он чувствовал, что Синдан сидит тут крепко.
— С Синданом мне надо повидаться! — задушевно говорил он, сидя в доме Юкану. — Я с ним тоже дружбу хочу завести. И узнаю все. Может, это ты, Юкану, во всем виноват… Ты его подговорил меня обманывать…
— Что ты! — Юкану задрожал от ужаса. — Он плохой! Как он тебя ругает!..
— Синдан — вор и обманщик! — завизжал вдруг Васька Диггар. — Мы его убьем!
Юкану стал жаловаться на Синдана. Наконец он решил все открыть, хотя ему это было запрещено под страхом смерти. Но иного выхода не было.
Бердышову казалось, что и Синдану старик так же откровенно признавался, как был в Уральском, взял товар; вот так же чувствовал себя виноватым перед Синданом и юлил, как сейчас юлит перед ним. «А прежде был твердый, крепкий. Как он с копьем пошел на маньчжур! Не я ли виноват? Долго на Амуре возился, играл в карты, баловался, а тут меня обошли. Или я трусил сразу идти на Горюн? Еще и теперь страшновато было ехать под головой Рябчика». Показалось Ивану, что, когда шли на шестах под этими утесами, все гребцы старались не смотреть на него, а если и взглядывали, то с ужасом. А Ивану смешно стало, он подумал: «Как будто я страшен только на этом месте. Нет уж, кто страшен, так везде. Я и в другом месте, если придется, ловко ухвачу».
— Синдан со своим приказчиком у тунгуса на озере парня избили, — решительно сказал маленький, тщедушный гольд.
Юкану хотел остановить его, но, заметив взгляд Бердышова, осекся.
— А парень помер, — продолжал гольд.
«Признались! — подумал Иван. — Я и на озеро съезжу, кстати будет!»
— Конечно, так было! — воскликнул Васька Диггар, сообразивший, что уже дальше нельзя молчать и надо как-то выкручиваться. — Что скрывать? Зачем скрывать? — обернулся он к сородичам. — Правда, так было?
— Конечно, было! — отвечали гольды.
— Синдан горячий, — как бы находя Синдану некоторое оправдание, проговорил Юкану. — Не может удержаться, когда злой. Словно зверь.
— Синдан говорит, что скоро сюда маньчжуры приедут, что русские продают им Амур и он будет тут маньчжурским исправником, — заявил Васька Диггар.
…В Кондоне заночевали.
Вертлявый Васька Диггар с утра приставал к Ивану.
— Ночью в тайгу ходил, — угодливо говорил он. — Лося стрелял. Для тебя.
Иней блестел на широких сшитых полотнищах бересты, прикрывающих товары.
«В эту пору на Додьге инея не бывает, тут холодней, — думает Вася Кузнецов. — А грязная какая речка! Течение тихое. Вода в пузырях, как проквашенная».
Вася вчера сидел и не понимал, о чем в темной, мрачной юрте при свете жирника толковал Иван со здешними по-гольдски. Бердышов послал его спать в лодку. Мальчик выспался под пологом и рад, что сегодня не надо ехать дальше, можно отдохнуть, посидеть на утренней прохладе.
— Попробуй. Как вкусно! — протягивает ему Диггар кусок мяса. — Это ноздря сохатого, большая такая! Це? Не хоцу? Ну, тебе тогда дадим вареный мясо.
Иван ел сырые ноздри зверя.
— Как сливочное масло, — говорил он. — Васька, ты только дивишься. А мы и губу сохатого съели.
Древний старик Иренгену сидел рядом и рассказывал:
— Тут место хорошее. Вот пузыри по реке — это от рыбы. Рыбы много! Когда мой дедушка сюда приехал, осень была. Холодный ветер дул с Эворона. У нас тут большое озеро близко, в тайге, называется Эвур, по-иному Эворон. Из него эта речка вытекает. Дедушка мой сидел как раз на этом месте. Услыхал: что-то шелестит. Он подумал: «Может быть, листья сухого дуба шелестят». Пошел на оморочке по реке и увидел в воде ямы, а в них полно чебаков. Чебаки шелестели, как сухие листья на дубах шелестят, когда холодный ветер дует с Эворона.
Горюнцы отрубили лосю ноги, сняли с них шкуру, а кости разрубили. Юкану разбивал их топориком и, причмокивая, сосал мозг. Иван съел сердце. Илья угрюмо наблюдал. «Жилы еще трепещутся, — думал он, — а они жрут, не жуя глотают».
— Сырое мясо кто ест, здоровей бывает, — как бы отозвался его мыслям Иван.
В котле забурлила белая накипь, там варилось мясо. Илье и Ваське дали хлеба и похлебки.
После завтрака началась работа. Товары выгружали на берег. Амурские гольды, приехавшие с Иваном, переносили их в свайный амбар Юкану, стоявший в тайге.
— Отсюда поеду на Эворон, — говорил Иван. — А тебе потом скажу, что с этим товаром делать. Пока храни его, тут много продуктов, водка есть.
Юкану все еще был сильно встревожен.
— А как я этот товар хранить буду? — спросил он Ивана. — Что, если Синдан спросит? Что я отвечу?
— Что скажешь? Да что есть, то и скажешь. Я тебе сказал зимой: «Не бойся!» — и сейчас скажу. А испугаешься — со мной, брат, теперь будут шутки плохи… Ты делай, что я велю! А то, знаешь, второй раз не прощу. Я ведь терплю, терплю, а чуть что, влеплю тебе пулю…
Иван ударил Юкану по сутулой спине так, что у того внутри все загудело.
Снизу пришла лодка. Приехал Савоська. Слезы катились по желтому тощему лицу старого гольда. Он кинулся к Юкану.
— Я в Ноан на дедушкину могилу пришел. Я тут родился, давно не был, хотел сюда поехать, на дедушкину могилу помолиться, — Савоська вдруг подскочил, ударил себя кулаком в грудь и воскликнул с отчаянием: — А торговец меня избил! Ударил кулаком по лицу. Выгнал из Ноана. На моей маленькой сестре ездит в нарте, как собаку ее запрягает! — Савоська ухватил за халат древнего старика Иренгену и стал яростно трясти его. — Ты самый старый Самар. Твой род обижают! А ты чего даром живешь? Заступайся! Заступайся! Или вот дам тебе по морде!
Кондонцы растерялись.
— Какой ты начальник рода? А? Ты что смотрел? — орал Савоська, переходя на русский.
Васька Диггар налил Савоське водки.
— Вот выпей и успокойся.
Савоська залпом выпил кружку.
— Я больной, слабый, рука болит, нога болит, — стал он жаловаться, — а меня обижают!
Юкану вопросительно поглядывал на Ивана.
— Что теперь делать, как думаешь? — робко спросил он. — Я бы поехал в Ноан стрелять и Вана и Синдана, да оленей комар забивает. Надо стадо перегонять в гольцы.
Савоська кричал, ругал сородичей.
Иван понимал его, но молчал. «Савоське хочется возбудить в сородичах гордость, но не тут-то было! — думал он. — Очень уж горюнцы забиты. Какая у битого и голодного гордость!» Иван видел, что горюнцы ненавидят Синдана, но все терпят из-за мелочных выгод и страха. Он решил, что надо выручать Савоську, пока не дошло до ссоры.
— Ну, хватит спорить! — сказал Иван.
Он пошел к лодке, достал из-под бересты новое тульское ружье.
— Вот, глядите лучше, какой товар я вам привез!
Иван показал ружье, потом выпалил через реку в дуб на красном обрыве сопки. Толпа гольдов с криками кинулась в лодки. Они стали грести к обрыву.
— Попал! — кричали они с другой стороны, рассматривая кору дерева.
Наутро Бердышов на двух лодках готовился к путешествию на озеро.
— Пойдешь со мной, — еще с вечера сказал он Юкану. — А товары оставь и амбар не закрывай. Все ведь и так знают, что товар мой, а чужого трогать нельзя.
Бердышов поехал вверх по Желтой реке, держа путь на озеро. Впереди на оморочке шел Юкану.
— Ты зачем вчера родовичей обидел? — спросил Иван у Савоськи.
— А что они терпят! — отвечал старик зло.
Иван догадывался, что драка в Ноане произошла неспроста. В другое бы время Савоська старался скрыть, что его побили. Отсылая его в Ноан, Иван уже знал: дело просто не обойдется. Иногда он сам удивлялся своему звериному нюху на такие дела.
Иван в шляпе стоял на корме лодки с винчестером за плечом. Нал ним проплывали вековые ветвистые дубы, склоненные с прибрежных обрывов к реке.
Выехали на озеро. Туман стлался полосами по бескрайному водному простору. Вдали проступали неясные вершины хребтов.
— Пойдем вон в те сопки, — обращаясь к Ваське, показал Бердышов рукой вдаль. — Везде надо побывать. Правда?
— Правда, дядя Ваня! — обрадовался мальчик.
— Пойдешь?
— Пойду…
Ему до смерти надоели гольды с их делами. Вид озерной воды напоминал пареньку Амур.