— Что там было, всего не перескажешь.
— Гольды, поди, испугались? — спросил Родион.
— Однако, не всякий на эту речку попадет, — ухмыльнулся Бердышов. — Наверху есть проходы в скалах, там Горюн черти караулят. Без потайного слова не проникнешь. Верно, Савватей Иванович?
— Конечно! Обманываем, что ли! — хитро отвечал Савоська.
Пришел Митька — сын Родиона. Слушая мужиков, он долго ерзал на лавке и, дождавшись, наконец, когда Илья и Васька отужинали, сказал им, что девушки велят идти на вечерку.
— Значит, Илья, испытанье прошел, — сказал Родион. — Можешь идти смело.
— Сходите поглядите, как наши ребята веселятся, — говорила Петровна.
— Только смотри, Илья, не дерись! — строго предупредил Иван.
Иван выставил водки. Мужики продолжали пить.
— Надо и нам сходить на вечерку! — сказал вдруг Бердышов.
— Нет, погоди! — ухватился за него Овчинников. — Вот ты мне скажи, как ты туда проник?
В бревенчатом зимнике — шум, смех, музыка. Когда Митька, Илья и Васька вошли, пляска только что окончилась. Парни и девицы гурьбой обступили гостей. Илья сразу понравился девушкам: черноволос и румян, а глаза голубые, и лицо как налитое, загорелое.
— Ах, как вы далеко ездили! — заговорила Дуняша.
Девушки, румяные, веснушчатые, курносые, с навитыми кудряшками, беленькие и черненькие, в ярких платьях, красивые и некрасивые, такие, что казалось, кто-то повытягивал им лица одним вдоль, другим вширь, окружили Илью.
— Ну, который на шестах Горюн прошел? Дайте поглядеть!
Только сейчас Илья почувствовал, что значит летом проехать весь Горюн. Ему захотелось что-то сказать смело и умно и вообще показать себя.
— Горюн — мошке столица! — выпалил он, невольно повторяя слова Ивана, и подумал: «Эх, да ведь я еще там тунгусского царя видал!»
— Куда тебе, Андрей! — смеясь, сказал Митька, обращаясь к гостившему в эти дни в Тамбовке белобрысому контрабандисту Городилову и как бы гордясь своими гостями. — Вот они Горюн прошли весь и на озерах были!
Андрей покраснел до корней волос, уши его побагровели. Он заморгал густыми белесыми веками и не нашелся, что ответить.
— Чего уж там — Горюн прошли! — воскликнул Терешка Овчинников. — Поди, не сами, Иван их водил.
Терешка, узколицый, горбоносый парень, с зелеными острыми глазами, почти такой же белесый, как Андрюшка, худой и высокий, был сыном богатого Саньки. Он чувствовал за собой отцов достаток, у него была своя гармонь, хорошие сапоги, он ловко дрался, умел плясать и считал себя первым парнем и женихом в Тамбовке.
Илья не слыхал толком его слов, но понял, что тот сказал что-то неладное. Видя общее радушие, Илья решил, что надо рассказать про трудную дорогу. Хмельной и счастливый, он чувствовал себя сегодня смелей, чем обычно. «Сейчас покажу им, как я могу говорить. Все скажу!» — Илья собрался с духом, но только не знал, с чего начать.
— Ну, послушаем, — подсела Дуня. — Садитесь, подруженьки.
Илья хотел рассказать, как собирались, потом как поднимались на шестах, чтобы все было по порядку.
— Ну, вот… — Он поморщился, тряхнул головой и смолк, обдумывая, как начать Лучше.
— А Дунька-то навострилась слушать! — хихикнули младшие девчонки.
— Да что вы уши развесили? — вдруг в тишине засмеялся Терешка Овчинников. — Он ни стоя, ни сидя вам ничего не скажет. Он заика! Да картавый. Да глухой на одно ухо! Слушайте, как он будет молчать!
Все засмеялись, а Терешка, волоча ноги по половицам, отбежал с приплясом, хлопнул себя ладонями по голенищам и затопал. Кто-то засвистел.
Илья почувствовал, что сердце его оборвалось. Ему хотелось подскочить к Терешке и ударить его, но он помнил, что Иван драться не велел. Приходилось терпеть, а это он умел, до сих пор его терпения хватало на что угодно. Но тем сильнее разбирало зло. Теперь уж он не обращал внимания на то, что парни, девушки и ребятишки ждут его рассказа. Глаза Илюшки разгорелись, он не спускал их с Терешки.
— Илюша, да вы не смотрите так… Ах, бросьте, перестаньте! — стала успокаивать его Дуня.
— Плюнь на Терешку, — посоветовал Митя. — Говори, чего хотел.
— Да Терешка у нас всегда такой. С ним лучше не связываться! — зашумели вокруг.
Но Илья странно молчал.
Заиграла гармонь. Толпа разбилась, и вскоре, кроме Дуни с Васькой, на лавке около Ильи никого не осталось.
Терешка лихо топал, словно норовил сломать половицы, носился взад и вперед, подымая то одно плечо, то другое, петушился, как бы говоря каждым своим движением: «Вот я какой, я тут первый, всех богаче и ловчей! Все тут будет по-моему. Девки тут мои, кого захочу — сосватаю!»
Он прыгал вокруг пестрой оравы девок, как петух. Пробежав по кругу, Терешка остановился против Дуни и сильно затопал обеими ногами, вызывая ее на танец. Она отказывалась, но он топал еще яростней, пуча глаза, как филин.
Пришлось Дуне танцевать. Выйдя на середину, она подняла руку с платочком и мягко, плавными легкими шажками тронулась по кругу. Все убыстряя шаг, она проплыла мимо Илюшки и улыбнулась ему. Что Илья обижен, что ему не до разговоров и хочется отколотить обидчика, Дуня все это понимала и сердилась на своих подруг и на Терешку. Ей стыдно было за парней и хотелось утешить Илью. Она плясала для него, перегибаясь, улыбалась ему из-за плеча, старалась порадовать его, оживить, как бы звала полюбоваться своей красотой.
Но Илья ко всему был холоден. Он желал смыть с себя позор и полагал, что до этого не вправе пользоваться Дуниным расположением. «Раз я картавый да заика, нечего со мной разговаривать!» — думал он, с тайной болью наблюдая, как пляшет Дуня.
Когда пляски закончились, он не стал с ней разговаривать. Ему обидно было до горечи. Он так надеялся, что удастся высказать все — впечатлений было много, они теснились в голове, просились наружу. Он умел плясать и сегодня, идя на вечерку, хотел это всем показать. «А вот сейчас выставили меня дураком. Сидишь и с места не сдвинешься. А раз я дурак, то не нужны мне ваши утешения!»
— Подойди ты к нему, — подговаривала Дуня подругу. — Смотри, как обидел его Терешка, — он даже потемнел.
— Пошутите с нами! — бойко подбежала к Илье черноглазая Нюрочка.
Илья крякнул недовольно и так сверкнул глазами, что девушка отпрянула.
А Терешка замечал, что Дуня с Ильи глаз не сводит. Это злило его. Терешке хотелось еще сильней опозорить этого пермяка. Дуня давно нравилась ему. Он сватал ее, но Спирька, у которого Дуня была единственной помощницей и любимой дочкой, не торопился выдавать ее замуж. К тому же у него были нелады с Овчинниковыми. Но главной причиной отказа было нежелание самой Дуни идти за Терешку. Получив отказ, парень стал еще злей и ревниво следил за девушкой.
— Илья-то еще и глухой, — едко сказал он. — Ты ему пела, а он и не слыхал. Верно, глухой, как пень.
— И совсем не глухой, — возразила Дуня.
— Ты откуда знаешь?
Дуня не желала больше говорить. Белое лицо ее приняло бесстрастное выражение. «А ведь так хорошо начал. Когда пришел, такой веселый был!» — с сожалением думала она, глядя на одиноко сидевшего Илью. Тот упрямо склонил голову, опираясь руками на лавку.
— Вот это погостили, побывали на вечерке! Смех один! — громко рассуждал Овчинников. — Им только с гольдами водиться! Пермяки — солены уши!
Между тем младшие парнишки и девчонки, обступив Ваську Кузнецова, оживленно разговаривали с ним. Там слышались струны бандурок. Звонкий голосок паренька доносился сквозь шум толпы.
Но вот гармонь, покрывая все звуки, заиграла кадриль. Овчинников хотел подхватить Дуню.
— Поди ты! — грубо оттолкнула она его руку и отбежала.
Пары закружились, парни и девушки, потопавши, перебегали по избе из конца в конец, менялись местами и снова отчаянно топали. Парни скакали с яростным выражением лиц. Мишка Шишкин плясал, вытянув руки по швам, словно работал. Белобрысый контрабандист Андрюшка козырем выхаживал вокруг черноглазой Нюрки. Девицы и парни — сильные, смуглые, плотные — прыгали грузно, тяжело, так что тряслась изба.
— Ну, а теперь давайте я сыграю! — звонко прокричал Васька, когда кадриль окончилась и все с шумом рассаживались по стенам. В руках у него была бандурка.
— Ах, Василечек, сыграй нам! — завизжали старшие девушки, окружая его с хохотом.
— Уж Василек — так и красивый, как василек!
— Ах, какой парнишечка славненький!
— Вот какой-то достанется!..
Белобрысая девчонка, одних лет с Васькой, подперев кулачком подбородок, спокойно и серьезно смотрела на него.
— Ишь, Поля-то на тебя залюбовалась! — засмеялись девки.
Кивнув на нее, Дуня сказала:
— Гостья-то наша! Это приезжая из города!
Мальчик заиграл «Барыню». Несколько пар закружилось по избе. Дуне всей душой хотелось возвратить счастливое мгновение, когда Илья заговорил с ней, хотелось как-то обратить его взор на себя.
— А ты что бегаешь от меня? — подскочил Терешка к Дуне. Он всем желал показать, что ухаживает за ней, что это его девушка.
Дуня отстранилась и перебежала на другую лавку. Овчинников кинулся туда. Началась беготня. Дуня подхватила Митьку. Ей стало радостно. Легко и быстро подскакивая и пристукивая каблучками, она пронеслась мимо Ильи. Буйное веселье охватило ее, она плясала все быстрей и вдруг подсела к Ваське, который играл с увлечением, стараясь и по струнам бить и успеть пристукнуть по самой бандурке, перевернувши ее, как учил дедушка.
— Васенька, как славно играешь! — сказала она игриво, ласкаясь щекой к его плечу. Ей хотелось расшевелить Илью и досадить Терешке. Она засмеялась раскатисто, закинув голову, и вдруг обняла Ваську и крепко поцеловала его. Танец оборвался.
— Ну и Дунька! — воскликнула Нюрочка.
Маленькая Поля, любовавшаяся мальчиком и серьезно слушавшая его игру, горько заревела.
Васька испугался. Дуня повалила его на бок и стала целовать горячей.
— Девки, целуйте его!
— Потонул в подолах! — хохотали девицы.