Спиридон пришел. Сели к столу. Спиридон позвал их. За обедом стал осторожно спрашивать, как живет Пахом, желая выведать, нет ли опасности с этой стороны. А потом, переменив разговор, рассказал про нападение барса.
— Вся деревня струсила у нас. Заметил, когда въезжал, Сильвестр с ружьем ходит? Вот охотники! А все хвастались, что могут взять зверей. Вот пусть попробуют. Родион и тот трусит. Потому что настоящей смекалки нет.
Илья, зная, что будущий тесть его знаменитый охотник, посмотрел на него вопросительно.
— Ты не вздумай!.. — сказала Арина.
Но Спирька и не собирался на барса. Сейчас вокруг ходит зверь пострашней. Отец силы бережет и сам начеку. Рисковать идти в такое время на барса — нечего и думать. Но чем больше он издевался над трусостью соседей, тем внимательней слушал его Илья.
Явился Родион, послушал разговоры и сказал:
— Ты не вздумай Илью послать на барсу. А то ведь хочется отличиться перед невестой. Скажет, мол: «Она зверя гоняла, а я чем хуже?» Ты слыхал, как Дуня головешкой барсу напугала?
Илья хранил гордое и бесстрастное молчание: он твердо решил убить барса.
— Он ко мне пойдет ночевать, — сказал Родион. — Завтра есть к нему дело общественное.
По пути домой мужик при свете луны показал свежие следы зверя. Сидя на корточках и ползая от следа к следу, Родион тыкал в них прутиком. С досадой поглядывая на чащу, скрывавшую барса, он сказал:
— Вот этой стороной и пошла: прямо пашней — и в ложок. Но такого охотника еще не нашлось, чтобы один убил барсу. Был какой-то вятский, кидал огнем в нее, но не убил.
Шишкин привел Илюшку домой и велел лезть на печь. Парень вскоре захрапел.
— Спит, — сказал Митька, заглянув под занавеску.
— Надо за ним присматривать.
Под утро сквозь сон Шишкин услыхал, как скрипнула дверь, и проснулся.
За Окном стояла густая предутренняя синь. Должно быть, Илья вышел на двор.
Мужик лежал, ждал и слушал. Илья не шел. Родиону хотелось спать. Он перевернулся на другой бок.
Вдруг словно кто толкнул его. Родион проворно вскочил.
«Скоро же рассвело!» — подумал он с удивлением, глядя в окно.
Илюшки на печи не было. Исчезло и ружье его.
— Ушел на барсу! — воскликнул Родион и босой выскочил в сени. — Эй, Митька, живо собирай всех!
Дуня прибежала к Шишкиным.
— Я тебе, дядя, глаза выцарапаю! — кричала она. — Ты и тятя сами его распалили! Чего городили при нем! Он, знаешь, горячий какой? Про охоту слышать спокойно не может. Зачем его бередили? Хрыч ты старый! Я бы ночь не спала, его укараулила.
— Ну как я не уследил!.. — хватался Шишкин за голову.
Прибежал Спирька. Оба охотника, перепоясанные патронташами, с ружьями в руках пошли на лыжах по следу Илюшки.
Лыжня его шла по свежим следам зверя. Взобрались на отрог хребта и, тормозя ход, налегая на палки, помчались, падая вниз, в долину.
«Далеко же он успел уйти!» — думал Родион.
Вдруг Спиридон, быстро мчавшийся впереди, вздымая лыжами волны снега, резко повернулся и встал лицом к вершине. Из сугроба торчали красные космы шерсти и пятнистые бока барса.
— Эй!.. Тут тигра! Уже готова!
Родион поднял лапу зверя:
— Еще не остыла, теплая… Он ее недавно застрелил.
— Давай-ка перевернем!
Мужики вывернули зверя из снега.
— Ловко он ей попал!
— А вот и он сам! Эй, Илюха, вставай! — крикнул Родион, уверенный, что если охотник убил зверя, то сам жив.
В снежном заструге, как бы утонувши в нем, распластавшись, ничком лежал Илья Бормотов.
— Лицо в курже!
— Значит, дышит, — сказал Родион.
Илью пришлось растирать снегом. Он стонал. Рубашка его была в мерзлой крови.
— Он ее, видишь, застрелил, а она, уже пристреленная, его схватила. Вон сколько он пролетел, как распахал сугробину: хотел, видно, к дереву подойти… Все же он ее достиг!
Раненого привезли в деревню.
— Сокол ты мой ясный, это я тебя загуби-ила!.. — ревела Дуня, кидаясь к саням.
Илью подняли, и она увидела его растрепанные волосы и обезображенное страданием красное лицо с заледеневшими слезами на ресницах.
— Ох-ох!.. — застонал он.
Дуня, рыдая, кинулась к нему.
— Да отведите ее! — дико крикнул Родион. — Она только зря ему сердце травит. Ничего с ним не станет. Ты, Илья, не слушай ее!
— Караульщик ты несчастный! — кричала Дуняша. — Как не станет! На нем лица нет!
— Вот сейчас начнется карусель!.. — сказал Шишкин. — Пахом приедет… Это мужик крутой, он с нас за сына спросит… Что бы сделать? Старуху бы Кузнецову сюда, она быстро вылечит. А то, может, шаманку из Халбы? — Растерянный Родион стоял среди толпы. Шапка его перевернулась задом наперед. — Или давай Козлиху! Есть своя лекарка, и ладно!
— До свадьбы заживет, — обмыв рану, утешала Илью знахарка Козлиха. — Кости целы. Вари-ка ему, Дуня, вот этой травы да прикладывай. Хорошо бы свежего мясца, говядинки с чесноком, с хреном, да спирта. А лучше всего чайку крепкого. Кровь-то разогреть…
— Бабонька, родимая, я тебе шаль свяжу, — обнимала ее Дуняша, — только вылечи!..
— Еще крепче будет, касатка, — улыбаясь кивала старуха. — И-и, родная, разве это раны! Днями встанет и пойдет.
Пахом и Тереха Бормотовы молотили снопы на амурском льду. Работа шла весело и дружно, когда с Экки на лыжах прибежал Васька Кузнецов. Все пошли в избу, и там мальчик прочел телеграмму:
«Илью погрызла барса, не беспокойтесь. Илья живой. Надо отцу приехать.
Родион Шишкин».
Сразу ехать Пахом не мог, так он был взволнован. Мужик высидел в избе полчаса, потом опять пошел молотить. Он лишь забыл надеть шапку, хотя на Амуре начался ветер.
Пахом работал и думал об Илье, не желая поддаваться отчаянию.
На другой день он дождался низовой почты. Ямщики рассказали про охоту Ильи на барса. Разузнав все толком, Пахом отправился в Тамбовку.
Ехал он, не торопясь, не изнуряя лошадь.
Встречные передавали Пахому все ту же весть и удивлялись его спокойствию. Через два дня, подъезжая к Тамбовке, Пахом примерно уже все знал. Он догадывался, как тамбовцы беспокоятся, что случилась с парнем такая беда и что отец рассердится на них. «Илья не утерпит, если ходит поблизости зверь, — как им было углядеть?..» Пахом не винил тамбовцев и взыскивать ни с кого не собирался.
— Я утром встал, поглядеть пошел, — лежа на постели, рассказывал отцу Илья, — вижу — след. Мы и накануне ходили следы глядеть, а видно было плохо.
— Это я его распалил, — сетовал Родион.
— Ну, думаю, дай погляжу, что дальше. Сходил домой за ружьем — на случай, если тигра встретится.
— Это я слыхал, как он за ружьем заходил, — сказал Митька.
— Ах ты, тварь! — не вытерпел Спиридон. — Что же раньше молчал?
— Нет, это я виноват, упустил, — твердил Шишкин. — Винюсь…
— Ну, ничего, как-нибудь. Только вот зачем же телеграф беспокоили?
— Это не мы, а Дуня. Требование представила, чтобы выбить телеграмму про Илью, — оправдывались тамбовцы.
— Кричит на меня, — продолжал Родион: — «Караульщик ты несчастный, поезжай на станок, тятю, маму утешь, а то ямщики приедут — наврут!» Покоя не дала, пока телеграмму не отбили.
Через неделю в Тамбовку с почтой приехал Сашка-китаец. Он распряг лошадей и поспешил проведать Илюшку.
Сашка удивился и обрадовался, встретив его на улице.
— Илюшка сам ходит! Ну, здравствуй! Моя слыхал — тебе барса убил. Тебе здоровый теперь. Холосо! — Он обнял парня.
Сашка пообедал у Шишкиных. Вечером вместе с другими ямщиками и с тамбовской молодежью он сидел у ворот.
— Тебе стал толстый, — говорил он Илье. — Че тебе, как лечился, какой корень кушай?
— У нас какие корни, — отвечал Илья. — Хрен да редька.
— Ему, Сашенька, невеста каждый день пироги печет, — заговорили девки. — Уж она его откармливает! А тебе бы тоже надо жениться. Тебе бы твоя баба талой да чумизой порала бы каждый день, да хреном с редькой.
— Наша есть китайская пословица: больной кушал хрен, чай пил — и не надо фершала: выздоровел и сам пошел!
— Саша, а мы слыхали, что ты женишься, — подсела черноглазая Нюрка.
Сашка чему-то посмеивался.
— У тебя глаза красивы! — сказал он Нюрке. — Дуня такой глаза — расширял он двумя пальцами свои веки, — а тебе такой, тянул он кожу выше скулы, так что глаза скосились.
Девушки рассмеялись.
— Ну, Саша, расскажи мне что-нибудь, — попросила Дуня.
— Что скажи? Моя знай, ваша скоро свадьба, — кивал он на Илью и на нее. — Тебе жениха лечи: Моя знай, все слыхала. Тебе шибко хороша жена буду. Наша есть такой закон: дедушка родил отец, его родил сынка, сынка — внука, внука еще роди сынка, и все живы! Никто не помирай!.. Так надо живи, много внука надо, вот такой наш закон. Так хорошо. Лучше нету.
— И у них такой закон тоже будет, — смеялась Нюрка и подталкивала Дуняшу локтем.
Бормотовы были небогаты, но справляли свадьбу широко и щедро. Пахом полагал, что, если отец ничего не пожалеет на свадьбу, сын будет жить счастливо.
— Весной тигра кормится барсуком, — громко рассказывал Илюшка. — Где его нору найдет, там сидит и караулит. Как он вылезет, она его цап — и сожрет. У нее вся повадка кошачья.
Спиридон души не чаял в зяте. Теперь Иван бессилен, сбит. Спиридон видел, что Илья настоящий охотник, хороший работник, что он будет сильным, разумным мужиком.
Дуняша в пышном платье и высоком кокошнике кажется рослой, плечистой. Никогда не думал Спиридон, что дочь его такая величавая красавица.
Гости пили и гуляли. Играли скрипки, дудка и бубен. Бабы угощали пирогами, рыбой, окороком.
Спиридон начал рассказывать, как однажды он семь дней не работал, чтобы не дрожала рука, чтобы метче стрелять, а потом пошел в тайгу, встретил стадо оленей и стрелял их одного за другим, не сходя с места.
— Навалил, как рыбу, на снег! — говорил он, а сам все помнил, что опасность еще может быть, что Иван хитер… Но уж теперь ничего не сделает. Мир против него. Тут не торгашеская слободка, девок не продают. Иван не сломил, ожегся.