Иван роздал свои папиросы бабам.
— На прииске да на рыбалке без табаку нельзя, а то застудишься, — хрипловато сказала Татьяна.
— Молодухи наши поосипли, — с укоризной молвила бабка Дарья. — Ох, боже мой, как теперь песни петь!
— А я рассчитывал — Дуняша овдовела, — под общий смех продолжал Иван.
— Ты все как будто в шутку, а не обережешься, так схватишь. Смейся, Тигр! Лучше давай спрыскивать пароход, — подступил Тимоха Силин. — Я тебе еще прежде говорил, что тут тебе не отломится.
— А тебе, паря, может опять отломиться…
— Эх, ты! Да верно, тот раз ты ударил меня! Но спрыски подай. Я когда-нибудь с тобой еще сочтусь, так ли тебе заеду!..
— У нас стегно сохатины есть, — обрадовался Илья. — Спрыснуть можно.
— Зачем стегно! У меня кухня своя, повар! Жена, зови гостей на пароход.
С дочерью на руках Иван спустился с берега. Подросшая девочка крепко обхватила отцовскую шею.
Уральцы повалили за Бердышовым.
Под обрывом дымил пароход, слышался свист выпускаемого пара и грохот поленьев, падающих в пустой тюрм. Бродяги и каторжане, работавшие у Ивана на пароходе, покуривали, сидя на ящиках. Завидя хозяина, они поднялись.
— Как ты их не боишься? — спросил Силин.
— У меня строгость. Я умею с людьми обходиться. Чуть что — пуля. Или выброшу в пустолесье. По Амуру, берегом, не найдет дороги — протоки, озера, болота; на песках сдохнет. У капитанов уговор — не спускать никому.
Поднявшись по трапу, крестьяне столпились на палубе. Дальше их обычно не пускали, если им случалось ездить на пароходе. Дуня заметила в каюте книги.
Иван тянул смотреть машину, каюты. Пароход был хорош, гораздо лучше других амурских. Пар из котла выпустили, наступила тишина.
— Может ходить по морю, — рассказывал Бердышов. — Высокие борта — морская волна не захлестнет. Теперь могу поехать за соболями на Сахалин. Растите скорей, — обратился он к ребятишкам, — возьму в свою команду. Я всем найду дело — и мужикам, и ребятишкам, и молодым бабенкам… — Он подмигнул Дуняше и Татьяне.
В полутемной кают-компании — скамьи, зеркало. Мужики рассаживались, как в избе. Появился китайчонок в фартуке.
Иван поднял жалюзи, открыл окно. С реки донеслось ржание коней. Слабая волна плескалась в борт.
Иван повел народ наверх. Пароход покачивало от ходьбы многих людей.
— На море славно, идешь, волна качает, сидишь тут, мечтаешь.
— Про что же? — как бы невзначай спросила Дуня, но Иван смолчал.
— Только названия у парохода нет. Ходим под номером. Уж не знаю, как назвать.
Поднялись на верхнюю палубу. Открылся вид на релку, на дальний лес. Солнце стояло еще высоко. Река стихла.
— Вот на этой релке произвел я пароход! — говорил хмельной Иван. — Кто — пшеницу, а я — пароход! Из лесов и болот вырастил его. Но оказать, что сильно рад, не могу…
В этот пароход вложил он все свои доходы от охотников, от женихов Дельдики, от торговли на Горюне, от всех людей, обитавших в этой мокрой лесной пустыне.
— А твою берложку скоро ветром развалит, — задумчиво говорил Тимошка Силин, глядя на далекое Иваново зимовье, приютившееся в распадке между сухих пашен.
— Завтра поедем кататься, — сказал Иван. — Надо баб и девок потешить. Жалко, Егора нет.
— Он в тайге работает, — отвечал Силин, вытирая покрасневшее лицо с бледными от пота рябинами. — Егор — корень. А ты плавник, наносник. Тебя где-то вырвало с корнями, и ты таскаешься…
Ивану рассказали про открытие золота.
— Заводите прииски, мойте золото, добывайте пушнину, мужики, — говорил Иван. — Вам, конечно, любо распахать клок земли, засеять… Изба есть, дров много, хлеб свой, рыбка под боком, ружьишко есть: живи, крестьянствуй! Мне самому нравится, что на Амуре растет хлеб, что можем сами прокормиться. Буду у вас окупать пушнину, дам заработок. Хорошо и рыбу ловить, солить ее и продавать казне; куда выгодней, чем пахать. А хлеб купим. Привезу вам и муку и самовары, дождевики, спиртовки…
— Чего захотел! — воскликнул Тимоха. — Чтобы пашни кинуть!
— Сами кинете!
— Это уж когда ты нас сожрешь совсем, станем на тебя батрачить.
— За такие слова тебе мало не будет, — ответил Бердышов.
Вечером на реке слышен был стук и лязг железа. Протрезвевший Иван и механик ремонтировали машину. Весь перепачканный Бердышов приходил зачем-то домой с молотком в руках, пинками разогнал собак.
— Это я все для тебя стараюсь, — вдруг, повеселев, оказал он повстречавшейся Дуняше. — Я ведь тебя все не забуду, хоть потешу вас с Ильей. Илья твой шибко мне нравится!
Утром ребятишки бегали по деревне — созывали народ кататься на пароходе.
Илья начистил новые сапоги, достал пиджак, сатиновую рубаху. Когда он выбежал из дому, пароход загудел и вышел из-под прибрежных деревьев на речной простор. На пароходе засмеялись.
— Эй, жену увезли! — кричали с нижней палубы.
Илья спрыгнул с обрыва и побежал по берегу. Судно на всех парах вошло в озеро Мылки.
— Анга, буду учить тебя пароходом управлять, — сказал Иван, — ты хозяйка. Дуня, и ты гляди — может, когда-нибудь пригодится…
Он подтолкнул молодушку локтем. Анга, похудевшая, с костлявой смуглой грудью, хитро посмеивалась. Ей казалось, что Иван вышучивает Дуняшу, а та ничего не понимает.
«Иван надвое играет», — заметил Федор.
Иван хорошо знал озеро и вел судно по глубоким канавам, избегая мелей. Косой матрос в рваной рубахе заиграл на гармонике. Бабы мелко застучали по палубе каблучками.
А Илья все бежал по берегу, не отставая от парохода. Дуня помахала ему платочком.
— Страсть, на мель сядет! — завизжали бабы. — Пароход чьи-то сети утащил.
За кормой по воде длинным хвостом тянулись сети.
— Гольды все еще кету ловят. Зубатку. Для собак.
На середине озера виднелась лодка. Пароход шел прямо на нее.
— Это Силин рыбачит! — воскликнул Санка. — С утра робит.
— Ты почему кататься не поехал? — закричал Иван в рупор. — Я тебя приглашал, а ты не послушался? Вот я тебе обещал, что тебе еще раз отломится… Спасайся!
— Э-эй!.. — испуганно закричал Тимоха, видя, что пароход поворачивает прямо на него. — Баловать тебе!..
Пароход носом ударил в борт лодки так, что Тимоха едва успел опрометью броситься с кормы и нырнуть в мелкую воду. Пароход, давая гудки, уже шел дальше, на стойбище.
Не было случая, чтобы пароход входил в озеро. В стойбище начался переполох. Забирая ребятишек, гольдки убегали в тайгу.
Иван сбавил ход, потом дал задний. Судно, тихо скользя, подошло к самому обрыву. Узнав Бердышова, гольды появлялись из-за укрытий. Иван всех звал на пароход.
В иле, с зеленой головой, на палубе появился Тимоха Силин. Ему было очень обидно, что погибла хорошая лодка, которую он завел с большим трудом, но мужик не подавал виду, шутил как ни в чем не бывало.
— Зачем тебе лодка? — сказал ему Иван. — Найди хорошую россыпь, купи пароход. Да в другой раз с сильным не борись. Да не плачь… Я тебе лодку подарю свою, новую, она мне больше не нужна.
«Как он себя выставляет! — думал Силин. — Перед кем это? Все неспроста… Он зря ничего не делает. Так бы он и стал мне лодку дарить».
— А мне твоей лодки не надо, — сказал Силин из гордости, хотя знал: лодка у Ивана очень хорошая.
Судно загудело и пошло к миссионерскому стану. Гольды держались за борта, глядя, как колеса разбрызгивают грязь.
— Мелко…
— Я пароход назову девичьим именем, — оказал Иван, глянув на Дуняшу.
Та нахмурилась и густо покраснела.
— Тьфу ты! — спохватился Иван. — Чуть не брякнул!
— А ну-ка, дядя, стой! — грубо воскликнула Дуняша. — Пошли лодку за Ильей. Что это он, как собака, по берегу бежит.
— Сейчас! — воскликнул Иван. — Эй, лодку! — закричал он в рупор. — Это правда, пеший конному не товарищ.
За Ильей пошла лодка. Выражение гордости явилось на широком лице Дуняши. Ради нее, по ее капризу от парохода пошла лодка — и все это видели.
Вечером в Уральском свежей краской по борту матросы вывели название парохода: «Анга». Федюшка Кузнецов сильно подвыпил на пароходе и долго сидел на трапе, не желая идти домой, пока жена не пришла за ним.
На другой день Иван пришел к Бормотовым. Молодых не было дома. Они с раннего утра мыли золото поблизости.
— Прощай, сосед. Мы уезжаем в город.
— Как? Так сразу?
— Я построил там дом. Вот будет у тебя нужда — заглядывай в город. Захочешь отправить детей учиться на механиков или на капитанов — присылай, я помогу. И сам приезжай.
Бердышовы обошли все поселье.
Анга выкупалась на пароходе под душем и переоделась во все городское.
Иван долго говорил в каюте с Савоськой. Пароход дал гудок. Старый гольд, всхлипывая, пошел с судна.
Бердышов с женой вышли на палубу. Анга была в пальто и в шляпке. Она выглядела очень хорошенькой.
Сходни убрали. Капитан дал звонок в машинное отделение. Пароход тронулся.
Закрыв лицо руками, Анга горько заплакала.
Долго вслед удалявшемуся пароходу смотрели с обрыва крестьяне.
Вот и не стало Бердышова, Анги, маленькой Тани, к которым все привыкли. Жили люди, дружили, вместе бедствовали, а разбогател Иван — нагрянул, забрал своих в чем были, бросил старый дом и старое добро и уехал, словно в насмешку над всеми.
Расходясь, невольно смотрели все в распадок, где догнивало опустевшее зимовье, у которого когда-то встретили они впервые Бердышова.
Дуня и Илья вышли из тайги.
— Гляди, Иван поехал! Был у нас и прощался, — сказала им Бормотиха. — Говорил, в городе дом построил.
— Как? Совсем? — изумилась Дуня.
— Да, и Ангу и дочь забрал.
Дуне взгрустнулось. Вчера она сильно рассердилась на Ивана за его намеки и только разохотилась потягаться, повраждовать с ним, как он убрался. Почему-то стало досадно.
Дуняша постояла над рекой и, чуть прищурившись, смотрела вслед удаляющемуся судну.
Амур опустел. Место на релке заглохло. Словно и на сердце легла глушь.