Владик высаживает меня в центре города Шилка – когда-то вокруг тут были золотые прииски.
– Будь осторожен, – говорит он. – Это не мой родной Могойтуй. Там все нормально живут – русские, буряты, узбеки-иммигранты, у нас даже баптистские часовни есть. А Шилка – куча дерьма. – Он гасит сигарету о приборную панель, внезапно приуныв. – Не думаю, что где-нибудь сейчас особо хорошо, разве что в Америке.
Отъезжая, он кричит:
– Но все мы ненавидим китайцев!
Какое-то время мне кажется, что насчет Шилки он был прав. Здесь всего две гостиницы. В одной меня обругал пьяный владелец; другая находится на ремонтной базе и заперта. Поэтому я нахожу маршрутку (это маршрутное такси), и она отвозит меня за пятьдесят километров, в Нерчинск. У него тоже дурная репутация. Владик сказал, что там полно воров и бывших заключенных. Но я нахожу гостиницу для путешественников (на дворе, полном календулы и кур), брожу по коридорам, пока уборщица не находит мне комнату, и безболезненно засыпаю.
Типичный город в этой бесконечной Сибири узок и вытянут. Вы идете по пустым улицам, где не видно машин и автобусов, и выходите на площадь, где курят несколько стариков. Можно задасться вопросом: где центр города? Но вы уже в нем, на этой пыльной площади, где легковые машины и грузовики выстроились перед магазинами, в витринах которых нет товаров.
Нерчинск хранит хрупкий костяк прошлого достоинства. Над тихой дорогой недалеко от центра города возвышается отреставрированный собор, колокольня которого давно разрушена. Расположенный неподалеку заброшенный гостиный двор венчает портик с дорическими колоннами, а за классическим фасадом давно закрытой гостиницы «Даурия», возможно, во время своего путешествия на Дальний Восток в 1890 году жил Антон Чехов. «Вчера был в Нерчинске, – лаконично писал он своей семье. – Городок не ахти». Дух оскудения все еще пронизывает его. По его улицам бродят мужчины с усталыми лицами и крупные женщины – в безликой одежде и спортивных куртках с поддельными логотипами. Половина людей, кажется, носит Versace и Dolce & Gabbana, но при этом ездит на древних «Тойотах» или с пустыми пластиковыми пакетами в руках пересекает улицы в рытвинах и выбоинах.
Именно добыча ископаемых и сформировала город. В 1700 году Петр Великий отправил греческих инженеров на разведку окрестностей, и через несколько лет они обнаружили огромные запасы серебра. Нерчинск стал нервным центром территории, жители которой – уголовники, политические заключенные, крепостные – трудились под землей рядом с поселениями, разбросанными на тысячи квадратных километров. Возможно, эти полузабытые столетия объясняют тянущуюся криминальную репутацию города, а также взрывы 2001 года, когда мафия по ошибке подпалила свой арсенал.
Нерчинск находится в упадке с конца девятнадцатого века – когда его обошла Транссибирская магистраль. Его далекие серебряные рудники давно выработаны, а заводы остановились. Рядом с местом, где в Шилку впадает Нерча, находится тюрьма, а на окраине расположен заброшенный военный аэродром. Я тщетно ищу какой-нибудь памятник подписанному здесь договору – соглашению, нарушения и обещания которого отзываются уже на протяжении трех столетий.
Нерчинский договор 1689 года стал первой преградой на стремительном завоевании Сибири Россией. Менее чем за шестьдесят лет казаки и солдаты прошли весь континент – пять тысяч километров от Уральских гор до Тихого океана. В морозном административном центре Якутске, в тысяче километров от еще неизвестного Амура, распространились слухи о могучей реке на юге, текущей по райским хлебным полям. В 1643 году из голодного поселения началась отчаянная, занявшая три года экспедиция под начальством Василия Пояркова; казаки разоряли среднее течение Амура, взимая меховую дань с разбросанных даурских поселений или вырезая их. К концу пути отряд Пояркова из-за голода, болезней и наказаний (некоторых людей он убил лично) сократился со 150 до 20 человек, и он вернулся в Якутск с первыми ориентировочными картами Амура. В соответствии со схемой, которая еще будет повторяться, Пояркова отозвали на разбирательство в Москву, и его имя исчезает из документов[28].
Четыре годя спустя на Амур пришла еще более страшная напасть – пират Ерофей Хабаров разорял приречные поселения на протяжении более 800 километров. В одном случае он хвастался, как «божьей милостью» расправился с жителями даурской деревни (661 человек), а также массовыми изнасилованиями[29].
Но теперь местные народы обратились к номинальному сюзерену – Китаю. Хабарова отозвали на разбирательство в Москву, а его потенциальный преемник с двумя сотнями людей с лишним был разбит китайскими пушками на нижнем Амуре[30]. В течение тридцати лет после этого две великие империи вели теневую войну, проявляя невежественную дипломатию; тем временем в бассейн Амура хлынул не контролируемый государством поток казаков, крестьян и преступников. Только после 1680 года, когда власть маньчжуров в Китае окрепла, они стали уничтожать русские крепости, и после гибели восьмисот с лишним казаков в их последнем амурском оплоте[31] Москва и Пекин приступили к мирным переговорам.
К тому времени Нерчинск стал воротами России к Амуру, хотя представлял собой всего лишь огороженную крепость с несколькими административными и торговыми постройками. Потом деревянное поселение было уничтожено разливом, и его отстроили заново на более высоком месте; однако именно прибрежные луга стали местом заключения первого договора между Китаем и европейской державой. Две империи[32] – русская выскочка и древняя китайская – были крайне чужды друг другу. Петр Великий, которому едва исполнилось семнадцать, был озабочен внутренними неурядицами, но оскудевшая казна мечтала о торговле с Китаем[33]. Китайский император Канси, самый могущественный и утонченный представитель своей династии, заботился о том, чтобы защитить границы от вторжений жестоких северян и помешать России вступить в союз с новой воинственной монгольской державой, поджимающей с запада.
Делегации соглашались встретиться с соблюдением скрупулезного равенства, однако у двух китайских послов (близких родственников императора), прибывших из Пекина, имелось 1500 солдат; к Нерчинску по реке подошла флотилия джонок и барж, несущих пушки. Против такого эскорта численностью в 10 тысяч человек русские могли собрать едва две тысячи. Однако всё подавляли вопросы процедуры и этикета. Заметив, что русские носят меха и золотую парчу, китайцы сняли украшенные одеяния и отправились на встречу в темных одеждах под огромными шелковыми зонтами. У каждого посольства было поровну – по 260 – охранников, которые встречались через равные промежутки времени и церемониально обыскивали друг друга, ища спрятанное оружие. Русский посол[34] ехал за медленной процессией флейтистов и трубачей. Посланники дружно спешились и одновременно вошли в два шатра, поставленные впритык друг к другу, чтобы ничья гордость не пострадала от того, что приходится входить первым. Послы сели и поприветствовали друг друга. У русских места заняли всего три высокопоставленных лица, китайцы во время первой встречи поставили напротив больше сотни мандаринов. Стороны не понимали друг друга, поскольку не владели соответствующими языками. Поэтому переговоры велись на латыни – два иезуита, приближенные к китайскому двору, и один эрудированный поляк для русских[35].
Обе стороны начали с непомерных требований. Русские предложили сделать границей Амур – в силу того, что они уже частично захватили эту территорию и приняли местные племена под руку царя. Китайцы заявили о своем протекторате до озера Байкал и реки Лены, присвоив половину Сибири. Они также ссылались на подчиненность местных жителей, хотя обе стороны не заботились о территориальных правах таких народов. В течение десяти дней отцы-иезуиты – португалец Перейра и француз Жербийон – курсировали между мрачными лагерями с новыми формулировками и компромиссами. Милость императора выделяла их среди подозрительных мандаринов. Канси ценил Жербийона как ученого, а Перейра вызывал уважение музыкальными способностями: иногда можно было видеть, как император и иезуит сидят рядом и играют на клавесине.
В конце концов русские обеспечили договором торговлю, нужную для их обедневшей казны, а цинская империя добилась более серьезных уступок. Граница была установлена по вершинам Станового хребта[36], то есть владычество китайцев распространялось севернее Амура, охватывая все притоки от Аргуни до Тихого океана[37].
Договор был составлен на латинском, русском и маньчжурском языках[38]. Обе стороны, похоже, остались довольны. Спустя век с лишним русские стали беспокоиться по поводу договора, обвиняя иезуитов в вероломстве и двусмысленностях латыни и географии. Однако на тот момент, если использовать слова китайского посольства, «мы дали общую клятву жить в мире и согласии».
Ни одного памятника этому договору в Нерчинске нет; в запустевшем городе улицы разматываются какими-то неисчерпаемыми расстояниями, а здания, к которым они ведут, уменьшаются в размере, когда я к ним приближаюсь. Естественно, это иллюзия, и где-то недалеко от центра я испытываю странный шок: передо мной белизной сияет идеальный фасад – с дверями и сводчатыми окнами, увенчанный декоративными зубцами.
Я прохожу вдоль его стен в дикий садик. На клумбах одновременно цветут георгины, петунии и львиный зев, и воздух наполнен их смешанным ароматом. Из кустарника поднимаются мастерские