Бесполезно искать, куда делся старый порт, разыскивать офицерский клуб или дом какого-нибудь экспедитора. К началу Гражданской войны Николаевск переживал некоторое оживление, но фотографии после 1920 года показывают только обугленные руины, утыканные кирпичными печами, оставшимися от обращенных в золу домов. Пока большевистские силы продвигались по Сибири, в Николаевске оставался небольшой белый гарнизон и 350 солдат из японского экспедиционного отряда, высадившегося на дальневосточном побережье двумя годами ранее. Окруженные посреди зимы превосходящими силами противника, отрезанные от всякой помощи японцы согласились пропустить красных. Тут же среди населения началась первая резня. Молодой партизанский командир Яков Тряпицын приказал казнить всех видных людей. Арестовали и расстреляли сотню белых офицеров. Их командир покончил с собой. Японцы отказались сдать оружие и бросились в отчаянную атаку. Большинство погибло в бою, остальные сдались и были убиты. Началась оргия мести. В городе оставалось почти четыреста японцев – много женщин и детей, их вместе с тысячами русских забили топорами и штыками, спустив под лед Амура. Весной, когда появилась угроза прихода японских войск по вскрывшейся реке, Тряпицын устроил всеобщую резню оставшегося населения (четыре тысячи) и последних японских женщин и детей. Затем Николаевск сожгли.
Спустя месяц, когда Тряпицына со своей любовницей расстреляли сами большевики, на суде об этой кровавой бане не упоминалось. Казнили их за убийство четырех коммунистов и за то, что поставили под угрозу отношения Москвы и Японии[120].
Возможно, как раз гулкие коридоры моей гостиницы, безымянный голос в трубке Александра или мрачное прошлое города напомнили мне о поездках сорокалетней давности по Советскому Союзу. Ловлю себя на мысли, что за мной следят. Как и раньше, оставляю в своих бумагах метки, чтобы узнать, не рылся ли кто-нибудь в них в мое отсутствие. Прогуливаясь в мемориальном парке над рекой, я думаю о человеке, идущем параллельно среди деревьев. А может, этот полицейский в припаркованном микроавтобусе только притворяется, что спит? А кто вот тот молодой человек, который слишком быстро отворачивается при моем приближении? Мир потерял свою невинность. Может быть, его трансформировали только мои воспоминания; однако неуловимо изменились даже прогуливающиеся парочки.
Но вскоре поднимается солнце, которое сжигает эти идеи. Небо окрашено в синеву домиков вдоль реки. За мной следует только какая-то кошка. Молодая женщина на ближней скамейке смеется в мобильник с улыбкой беззаботной сопричастности, а мужчина среди деревьев собирает окурки. В парке множество памятников, стоящих в россыпи одуванчиков – словно город удаляется в свое прошлое. Над рекой, где появляются почки на плакучих березах, целы выложенные кирпичом дорожки. Прохожу пушку времен Крымской войны, потом памятник морякам-подводникам, потом еще один, который не могу понять. Статуя скорбящей матери стоит рядом с памятной доской борцам за Советскую власть, погибшим между 1916 и 1922 годами. Они лежат в братской могиле где-то ниже по реке. Однако прах тысяч убитых здесь белых нигде не отражен, а японский монумент погибшим соотечественникам был снесен по распоряжению возмущенного партийного работника в 1978 году.
Постепенно Николаевск возродился из пепла и снова зажил ловлей лосося и судоремонтом. Даже пожилые женщины, ковыляющие по прибрежному парку, – дети более мягких лет. Они наслаждаются коротким летом. Большевистская резня осталась вне памяти живых, и даже Великая Отечественная война стала прерывающимся рассказом о старине.
В конце парка десятиметровый обелиск венчает бронзовая модель корабля. Он отмечает скороспелое основание Николаевска в 1850 году адмиралом Геннадием Невельским. Недалеко возвышается его статуя, сжимающая в руке свиток карт – над огромным якорем и двойной лестницей. Именно Невельской открыл для России проливы между материком и Сахалином, а для Муравьева-Амурского разведал устье Амура.
Однако сам Невельской отказывался от основанного им города. Он говорил, что это всего лишь промежуточный этап. Забитый льдом и песком Амур никогда не мог стать воротами России в Тихий океан. Масштабный доступ к океану должен находиться в Японском море, в 1300 километрах южнее.
Ощущение несостоявшегося предназначения пронизывает порт с уходящими в воду разрушенными волнорезами. Над набережной возвышаются газгольдеры – по ту сторону искусственной гавани, где в небытие погружены давно не используемые краны. Асфальт под ногами сменяется землей. Я прохожу мимо грузовика с китайскими иероглифами, с которого продают лосося, и наблюдающей за этим процессом полицейской машины. За мной в еще не пропавшем солнечном свете ширится устье Амура шириной в пять километров; грязно-серебристые волны бегут со скоростью пять узлов. Одиночество его конца не похоже ни на одну из виденных мною рек. На том берегу уступами лесного света спускаются аккуратные холмы; на этом иду я – по дорожке вдоль тонкого причала. В воду погрузились корпуса металлических барж, а береговая галька завалена кирпичом, бетоном, цепями и мотками проволоки. Единственный человек – старик в высоких сапогах, ловящий на удочку щуку. Не слышно ни звука, кроме слабого лязга железа, качающегося на ветру, и хлюпанья течения. За оконечностью мыса коридор холмов исчезает там, где Амур сливает свои темные воды в океан.
Благодарности
Здесь упомянуты только те люди, кому я особенно обязан.
За щедрые советы и помощь: Кэролайн Хамфри, Джону Халлидею, Джереми Свифту, Дэвиду Льюису и Колину Шифу. И прежде всего Джиллиан Тиндалл и Шарлотте Уоллис – за великодушное прочтение. К сожалению, имена нескольких людей я изменил или скрыл ради их безопасности.
Моему агенту Клэр Александер и моему издателю Кларе Фармер – за неистощимое доверие к книге, которая могла бы и не увидеть свет.
Компаниям Goyo Travel и Russia House за согласование сложных разрешений.
Моему преподавателю русского языка Эдварду Гурвичу за его терпение и дружбу.
Биллу Донохью за его скрупулезную работу по составлению карт.
Множество работ оказались для меня крайне полезными, но особенно я благодарен исследованиям Марка Бассена, Франка Билле, Грегори Делаплейса, Джеймса Форсайта, Кэролайн Хамфри, Джона Мана, Марка Мэнколла, Майкла Мейера, Джона Стефана и Доминика Циглера.
Наконец, больше всего я благодарен своей жене Маргрете де Грациа за ее верную поддержку этого путешествия и чувствительную критику написанного.
Об авторе
КОЛИН ТАБРОН – известный писатель-путешественник и романист. Свои первые книги он посвятил Ближнему Востоку – Дамаску, Ливану и Кипру. В 1982 году он отправился на машине по Советскому Союзу, описав эту поездку в книге «Среди русских». После этих ранних опытов появились его классические книги о путешествиях: «За стеной: Путешествие по Китаю», получившая Готорнденскую премию и премию Томаса Кука за литературу о путешествиях; «Потерянное сердце Азии»; «В Сибири», получившая премию Бувье; «Призрак Шелкового пути»; «На гору в Тибете». Среди других наград Таброна – премия Несса от Королевского географического общества и Памятной медали Лоуренса Аравийского от Королевского общества по азиатским вопросам. В 2007 году он стал кавалером ордена Британской империи. С 2010 по 2017-й он избирался президентом Королевского литературного общества, а в 2020 году это общество присвоило ему почетный титул «Сподвижник литературы».
Другие книги Колина Таброна
Зеркало Дамаска
Холмы Адониса
Иерусалим
Путешествие на Кипр
Среди русских
За стеной: Путешествие по Китаю
Потерянное сердце Азии
В Сибири
Призрак Шелкового пути
На гору в Тибете
Бог на горе
Император
Жестокое безумие
Падение
Повернуть вспять Солнце
Расстояние
К последнему городу
Ночь огня