Гадкая история! Гадкая!!! А все из-за этого, из-за приезжего! Как чуяла жена, пуская его за порог дома, что добра не жди от этого лихого дядьки. Как чуяла!
– Где гость? – строгим голосом спросил он у жены, отказавшей ему в лекарственных ста граммах.
– В огороде, под яблоней сидит. Тебя ждет.
– Ага…
Мысли у Семена запрыгали, что бешеные блохи.
Если гость сидит под яблоней, значит, сидит за дощатым столом. За пустой стол его жена не посадит. Значит, накрыла что-нибудь. Если накрыла, значит, и пузырь поставила. Может, и ему обломится?
Семен, позабыв о сердечных коликах, резво вскочил и ходко потрусил к задней двери.
– Куда?! – взревела сразу дура-баба, хватая его за воротник рубашки. – Сидеть!!!
Но позабыла, что рубашка та была старой, стираной-перестираной. Воротник, как хвост ящерицы, остался в руках супруги, а Семен через мгновение уже ступил за порог.
Он был прав! Баба расстаралась! Можно даже сказать, выпендрилась! Дура!!!
Чего только не было на столе перед гостем! И громадная, в полстола сковорода с яичницей из полутора десятка яиц. И котлеты горкой на тарелке. Сало тонкими пластинками на другой тарелке, которое ему не давала, все утверждала, что не засолилось. Огурчики, помидорчики, капустка. И, конечно, пол-литра! И стакан один…
Семен, мгновенно оценив ситуацию, тут же нырнул к сараюшке у малиновых кустов. Пошарил под стрехой, там у него дежурный стакан имелся. Достал, дунул в него, выгоняя труху, пыль. Пошел к столу. По ходу подивился, что баба сама справилась, свет включила над столом. То все его гоняла, включи, включи! То не достает, то тока боится.
Лицемерка!
– Вечер добрый, – проскрипел Семен с сурово сведенными бровями. Сел хозяйски к столу, имел право, между прочим, с грохотом поставил стакан. Обвел руками угощение. Воскликнул: – Хорошо сидим!
– Угощайся, Сеня, – предложил наглый гость.
То, что жрал его продукты, яйца из-под его кур, огурцы и помидоры с его огорода, пил самогон, из его аппарата накапавший, будто и забыл.
Семен налил себе по самые края. Баба увидала бы, с ума сошла! А и хрен с ней! Будет знать, как кукиши ему показывать. Перед чужим, значит, вывернулась. А своему, что же – хрена? Так?
– Будем! – буркнул он, проигнорировав протянутый гостем стакан.
Выпил. Чуть не задохнулся. Почти забыл, какой знатный самогон его баба гонит. Это тебе не вискарь, гостем в руки всученный для дела. Тот что пил, что нет. Будто и охмелел сразу, а потом, когда малый ему чуть плечо не вывернул, сразу отрезвел.
Гость чуть пригубил самогон, видимо, исключительно из уважения. Глянул на Семена так погано, так значительно, что у того мгновенная хмарь от выпитого улетучилась, будто ее и не было.
– Что скажешь, Сеня? – спросил гость вкрадчивым тихим голосом, от которого у Семена живот крутило.
– Что надо, то и говорить стану, – пробормотал он.
И начал ворочать вилкой в громадной яичнице. Края куска, подцепленного Семеном, рвались, срывались с вилки, он заметно нервничал. Особенно из-за того, что гость молчал. Опасно молчал!
– Вы спрашивайте, спрашивайте, – предложил он с жалкой улыбкой.
Заткнул тут же рот себе куском яичницы и принялся сосредоточенно жевать.
– Как тебя там встретили?
– Нормально. Нормальный пацан, не кичливый, – подергал плечами Семен. – Правда, назвался Сашей.
– Сашей? – Гость удивленно выкатил нижнюю губу. Подумал. – Сашей, значит, нарекли… Ну-ну… А фамилия у Саши какая теперь?
– Мил человек, ну откуда же я знаю?! – резонно возмутился Семен. – Я же не участковый, чтобы фамилию у него спрашивать! Саша и Саша.
– Понятно…
Сильные пальцы гостя, поросшие черными жесткими даже на вид волосками, забарабанили по столу. И Семену то ли от выпитого, то ли от усталости стало казаться, что это не мужик сидит перед ним, а громадный паук! И пальцы его и не пальцы вовсе, а паучьи лапки – страшные, волосатые, готовые вцепиться в горло кому угодно.
И он зачастил, забормотал, чтобы и от наваждения избавиться, и от мужика поскорее:
– Нормальный он парень-то, слышь… Мать сегодня схоронил.
Мужик, кажется, не удивился. Видимо, знал.
– А мать-то, получается, жена Игоря Романыча? Красивая была баба! Помню ее.
– Была, – вставил мужик и вздохнул, может, даже и с печалью.
– Будто удавилась она. Во как! – Семен во все глаза наблюдал за мужиком. Но понять по его лицу, о чем тот думает, было невозможно. Это все равно что камень рассматривать. – Только пацан-то не верит, что мать сама. Не могла, говорит.
– Может, и не могла, – неожиданно вставил мужик, схватил кусок сала и прямо без хлеба закинул в пасть.
И начал жевать, отвратительно, по-паучьи шевеля челюстями.
– Слышь, он и про то, что все тут его, тоже не знает будто. Он будто в гостях тут!
– В гостях… – эхом отозвался мужик, глядя мимо Семена в малиновые заросли.
Будто увидал, паучище, сквозь молодую листву, что у Семена там заначка из трех сотен спрятана. Страшный, гад!
– А это ведь его все, так? Ромкино? Папашка пропал, мать удавилась, он наследник и…
– Понимаешь, Сеня, в чем подвох? – задумчиво обронил мужик, переметнувшись взглядом с малиновых кустов к сараюшке.
А там у Семена под стрехой четвертинка водки была спрятана. Стакан-то он достал, а четвертинка там осталась. Он что же, сквозь листву и стены видит, паучище??? Не дай бог, бабе проговорится!
– В чем?
– У нас в стране без вести пропавший человек официально считается умершим после семи лет. Вот прошло семь лет – все! Можно оформлять документально. А так… Пропавший без вести – и все! Может, он в бегах, человек-то? Может, за границей где или еще… Вот, Сеня, и разберись, зачем им пацан тут понадобился?
– Мне разбираться??? – ахнул Семен.
И со страху чуть не обмочился. Или просто напился до таких чертей, что мочевой пузырь ослабел? И забормотал, забормотал:
– Я не смогу! Я-то как?! Я не разберусь, слышь! Я не могу…
– Ясно, не можешь! – вдруг развеселился мужик.
И неожиданно поднял свою рюмку и высадил самогон до дна. Крякнул, как показалось Семену, с удовольствием. Снова сунул в рот кусок сала без хлеба, пожевал.
– Твоя задача в дальнейшем, Семен, наблюдать. На сегодня ты свою задачу выполнил, а дальше только наблюдать! – произнес гость после паузы, на которую пришелся еще один кусок сала, лохматый кусок яичницы и огурчик. – Ты сегодня запустил инфу…
– Кого?! Кого я запустил?! – перепугался насмерть Семен.
– Информацию, Сеня, не пугайся. Твоя задача на сегодня была донести до парня информацию. И по тому, что он удивился, мне стало ясно – он ни хрена не знает!
Неожиданно мужик, похожий на громадного опасного паука, улыбнулся. И перестал казаться Семену опасным.
– А потому будем стараться и дальше, пока… – Он снова нахмурился, уставившись на заначку Семена в три сотни. – Пока они и парня не погубили.
– Кто они-то, слышь? Кто? – вытянул Семен шею в сторону гостя.
– А вот этого тебе знать не надо, Сеня. Поверь, тебе же лучше. Твоя задача… – Гость встал, с хрустом потянулся – громоздкий, сильный, опасный. – Потихоньку парню глаза на правду открывать.
– Слышь, а на какую правду-то? – спросил Семен, обращая свой вопрос уже в спину гостю; тот двинулся к задней двери дома.
– На ту, которую я тебе скажу, Сеня… Топай за мной!
Потом они с женой сидели, как школьники, перед ним. Слушали инструктаж и кивали. Кивали и слушали.
– Все поняли?
– Да, – кивнула немногословная баба.
– Чего не понять-то, все понятно. – Семен выразительно почесал кадык. – Только ведь с самогоном туда не сунешься, так? А где брать угощение?
Баба тут же ткнула его кулачищем в бок, чуть ребро не сломала, дура! Но мужик, молодец, даже не обиделся. Кивнул, похвалил и три тысячи отстегнул. Потом вышел из дома и исчез. Как призрак! Ни машины при нем, ни велосипеда, исчез – и все!
– Алкашня хренова!!! – саданула его кулачищем в спину жена, когда он попытался деньги спрятать в карманах штанов. – Дай сюда!!!
Деньги, конечно, отобрала. В дом втащила, не позволив вернуться в сад под яблоньку, где в свете уличного фонаря стыла в сковороде яичница, и ветрело сало, а главное, грелся самогон!
– Лежать! – приказала она, швырнув его лихо на койку. – И хватит уже пойло жрать, пока беды не наделал!
Три тысячи исчезли в ее огромном лифчике. Она ушла, убрала со стола под яблоней, быстро заперла дом. Семен точно слышал, как она гремела ключами. Вернулась к нему, неожиданно присела у него в ногах и уставилась, как ненормальная.
– Чего ты? – Он даже перепугался.
– Как думаешь, кто это был? – вдруг спросила она с тяжелым вздохом.
– Мне надо думать?! Мне деньги заплатили и…
– Алкашня хренова, – пробормотала она беззлобно и, что совсем уж неожиданно, погладила его коленку. – Все бы тебе деньги да водка. Сеня, что-то затевается, носом чую.
– В смысле?
Его вдруг начало морить от выпитого, от того, что жена не орет, а даже по коленке гладит, чего уж лет сто не случалось. Если сейчас к нему под бочок полезет, вообще сласть!
Пружины заскрипели, жена и правда мостилась рядышком. Обняла! Голову на плечо ему положила!
– Ты чего? – Он даже перепугался. – Чего ты?
– Страшно мне, Сеня! – вдруг призналась она.
И ему тут же страшно снова сделалось. Он всегда считал, что его бабе все черти нипочем. Она из тех у него была, что и коня взнуздает, и пожар потушит. Что, каждая полезет на чердак с биноклем за мужиком своим следить? Да ни фига!
– Чего страшно-то, дурочка? – Он покровительственно погладил ее по голове, чего не делал две сотни лет точно. – Человек приехал, попросил парню правду открыть окольными путями, денег дал. Чего тебе?
– Правду! – фыркнула жена свирепым шепотом. – Знал бы ты правду, Сеня! Знал бы…
– Так ты расскажи. Никому же не рассказываешь. Что тогда видела?
Он ловил в полумраке комнаты ее взгляд, но морило так, что все плыло перед глазами. И слова жены долетали, как будто он под водой находился. Звуки – размытые, гулкие, и все. И не понял, и не расслышал, как она произнесла с зевком: