Когда приготовления были закончены, Вершинин и Эмилия отправились в салон Софии Морель. Поскольку они давненько его не посещали, то внимание посетителей салона вновь было приковано к хорошенькой Эмилии, а несовершеннолетний сынок сахарозаводчика Яша Терещенко прямо из кожи лез вон, чтобы завладеть ее вниманием.
Эмилии наверняка было бы сделано не одно предложение, однако Рудольф Залманович, не спускавший с нее глаз, был рядом и не допускал никаких вольностей в ее сторону ни от посетителей салона, ни тем более от его завсегдатаев.
А вот ювелира Шталя в салоне не наблюдалось. Узнав у капитанши Морель, что Марк Аронович приходит только по вторникам, Вершинин и Эмилия почти тотчас покинули салон.
В следующий раз они пришли в салон во вторник. Ювелир Шталь был в числе посетителей и вел неторопливую беседу с держательницей салона Софией Морель. Заприметив Эмилию, он расплылся в довольной улыбке и не преминул подойти к ней и любезно поздороваться. Эмилия Бланк благосклонно отнеслась к любезностям Марка Ароновича, а Вершинин, увидев, что задуманное мероприятие успешно осуществляется, поспешил удалиться из салона, привычно сославшись на дела. Вернувшись в квартиру, Рудольф Залманович разделся, повесил себе на шею моток бельевой веревки и занял позицию за тяжелыми «зимними» портьерами, закрывающими единственное окно в спальне. Так он просидел часа два, покуда не вернулась Эмилия.
– Я одна, – громко произнесла она с порога, косясь на портьеру.
– Чего так? – облегченно выдохнув, что убивать придется не сегодня, Вершинин покинул засаду.
– Сегодня вечером он занят, так что мы уговорились на завтра, – ответила вполне обыденно Эмилия. – Я назвала ему этот адрес и назначила встречу на восемь вечера.
– Это хорошо, – чуть подумав, сказал Вершинин. – Никто не свяжет исчезновение ювелира с тобой.
Вечер вторника прошел как обычно. А вот среда тянулась так медленно, что, когда часы отбили шесть вечера, Эмилии и Рудольфу казалось, что прошел не день, а по крайней мере три.
Наконец подошло время свидания. Вершинин спрятался с куском бельевой веревки за оконными портьерами в спальне и принялся ждать. Так прошло четверть часа. Потом еще четверть.
– Его нет, – громко произнесла Эмилия.
– Что ты говоришь мне, что его нет, когда я и сам это знаю, – раздраженно произнес Рудольф Залманович из-за портьер.
– И что будем делать? – уже тише промолвила Эмилия.
– Ждем еще полчаса, – отрезал Вершинин.
Но ювелир не пришел и через полчаса.
По прошествии еще десяти минут Рудольф Залманович вышел из своего укрытия и устало плюхнулся на кровать. Его лицо выглядело постаревшим: серым и осунувшимся, как будто он неделю провел в одиночной камере, лишенный прогулок и нормальной пищи.
Среда началась для Марка Ароновича целым рядом событий, входящих в разряд раздражающих и неприятных.
Началось с того, что поутру в кране не оказалось воды, и Шталь вынужден был умываться из чайника, после чего воды едва хватило на полстакана чая. А что такое не умыться по-человечески и не выпить поутру обычный полный стакан чая? Это нарушение утреннего порядка, срыв ежедневной обрядовости (если хотите, некоторого таинства) и, как результат, изменение настроения в худшую сторону. А ведь несоблюдение утренней давно заведенной и никогда не нарушаемой церемонии может наложить негативный отпечаток на весь день.
При выходе из дома Марк Аронович долго искал свою правую калошу (невесть куда затерявшуюся), хотя отлично помнил, что вчера оставил обувку одна с другой рядышком в прихожей у самых дверей. Розыск калоши занял минуты три-четыре: пропажа отыскалась под шкафом с вешалкой, откуда ее пришлось доставать веником, изрядно перепачкавшись. Кто затолкал калошу под шкаф, если господин Шталь не держал у себя ни кошки, ни собаки, никакой иной живности, – оставалось неразрешимой загадкой.
День начался тоже так себе: управляющий ювелирным магазином на Кузнецком мосту, человек обычно спокойный, исполнительный и молчаливый, вдруг ни с того ни с сего в ультимативной и почти грубой форме потребовал у Шталя увеличения жалованья, да не на червонец или даже четвертную, а вполовину. Конечно, Марк Аронович решительно отказал наглецу, и тот демонстративно покинул магазин, громко хлопнув дверью, заставив самого Шталя исполнять какое-то время обязанности управляющего. После обеда Марк Аронович, конечно, нашел замену оставившему службу управляющему. Однако случившееся увольнение не прибавило хорошего настроения, которое и так с самого утра было паршивым. Если бы не предстоящее вечернее рандеву с очаровательной Эмилией Бланк, мысль о которой беспрестанно согревала душу пятидесятидвухлетнего ювелира, обремененного взрослыми дочерьми и прочими многочисленными семейными заботами, раздражение переросло бы в самую настоящую бурю.
Однако неприятности с изгнанием со службы наглого управляющего в этот день не закончились. В магазине, что на Тверской улице, пропали два золотых кольца с крохотными изумрудиками, общей стоимостью двадцать семь рублей. Надлежало либо разбираться со служащими магазина, либо прямиком топать в Тверскую полицейскую часть и писать заявление о розыске злоумышленников. Поразмыслив, обращаться в полицию Марк Аронович покуда повременил: следственные дела потребуют долгих разбирательств, которые могли затянуться на неопределенное время и попортить много нервов. Дознание о пропаже колец Шталь решил провести сам, наметив неприятнейшее мероприятие на завтрашний день.
Рабочий день Марк Аронович намеревался завершить в половине шестого пополудни и спокойно отужинать дома. В двадцать пять минут шестого он выбрал из собственных запасов золотое колечко с камушком в качестве подарка красотке Эмилии и не спеша направился к себе на квартиру.
Шталь долго подбирал гардероб, понимая, что все это не то… После долгих сомнений он решил надеть белую рубашку со стоячим воротничком с отворотами и накрахмаленными манжетами и узорчатый узкий галстух с плоским бантом, зашпиленным платиновой булавкой с крупным ярко-красным рубином. Затем его выбор пал на выходной сюртучный костюм-тройку, купленный в Торговом доме товарищества «Райкин и Манц» на Тверской, новое длинное пальто из тонкого сукна на куньем меху и фетровый котелок. Поскольку стояла оттепель, на кожаные новые ботинки Марк Аронович надел калоши…
Шталь вышел из дома в семь.
Настроение понемногу поднималось. Да и как может быть скверным настроение, когда предстояло провести время в телесных усладах? Одна только мысль о том, что ожидает его впереди буквально через какой-то час, заставляла Марка Ароновича убыстрять шаг и едва сдерживать на лице плотоядную улыбку. Однако, увы, испортить настроение человеку проще простого. И когда какой-то пацаненок, пробегая мимо Шталя, забрызгал полы его пальто жирной грязью, благостное расположение духа мгновенно улетучилось, будто бы его и не существовало.
Когда Марк Аронович попытался взять извозчика, проезжающего мимо, то за рукав его пальто вдруг ухватился нищий. Ювелир попытался оторвать от себя его руку, да не тут-то было, – нищий словно запрещал Шталю двигаться дальше и продолжал цепко держать его крючковатыми пальцами. При этом он что-то бормотал несвязанное и несуразное, но из-за его скороговорки можно было разобрать разве что единственное – «домой».
Наконец Марку Ароновичу удалось выдернуть рукав пальто из пальцев нищего. Невесть откуда появилось удрученное состояние, которое он обычно гасил рюмкой коньяка. Шталь отошел на несколько шагов, и тут рядом с ним остановилась крытая бричка с молодцеватым рыжебородым извозчиком.
– Куда изволите, барин? – с готовностью предложил ювелиру извозчик.
Марк Аронович уже было вознамерился назвать адрес, даже поставил ногу на ступеньку брички, но какая-то недодуманная, похожая на туман мысль, молнией пронесшаяся в мозгу, удержала его.
Марк Аронович убрал ногу со ступеньки брички, оглянулся в сторону убежавшего мальчишки, что обрызгал грязью его пальто, затем посмотрел в сторону нищего и вспомнил слова мудрого отца…
«…Свыше нам всем часто посылаются знаки и знамения. Но мы их не всегда видим, стараемся не замечать. Особенно когда мы молоды и беспечны. И когда в достижении каких-то целей перед нами встают неодолимые преграды, мы разбиваем их собственными лбами. Вместо того чтобы просто понять: преграда – это некое знамение, указующее на то, что это неправедное намерение. И его следует либо оставить и уйти прочь, либо обойти. Лишь с возрастом приходит понимание того, что следует примечать все, что происходит вокруг тебя. Ибо происходящее отнюдь не случайно… Случайного в жизни вообще не существует. И если что-то мешает нам сделать какое-то выбранное дело, то следует задуматься, а мое ли оно? Если бы я не под конец жизни, а много раньше умел распознавать такие знаки, посылаемые мне свыше, я бы не наделал столько глупостей и не совершил бы столько ошибок, сынок…»
Такие слова незадолго до смерти сказал отец вместо родительского благословления, прозвучавшие, как заповедь….
«Почему слова отца вспомнились именно сейчас? А ведь не случайно вспомнились! – подумалось вдруг Марку Ароновичу. – Разве все эти неприятности и досадные происшествия, происходившее с утра, не есть предупреждающие послания? Конечно, можно не знать точно, о чем они предупреждают, можно лишь предполагать. Но сам факт появления таких знаков непременно следует учитывать…»
Ну и конечно, пацаненок с нищим, что попались на его пути. Пожалуй, что это уже не знаки, а знамения…
Итак, куда он направлялся? Правильно, на квартиру девицы Эмилии Бланк. Мальчишка с нищим возникли на его пути не случайно, а ведь он хотел даже повернуть назад, когда пацаненок забрызгал его пальто. Но желание увидеть прекрасную Эмиль взяло на над ним вверх, и он пошел дальше, и тут неожиданно возник нищий, все время повторявший: «Домой, домой…»
Нужно так и поступить.
Марк Аронович вернулся в свою квартиру почти успокоенный. Даже какой-то благостный. Так бывает всегда, когда поступаешь разумно.