Тот кивнул, подошел к баулу, глянул на остатки ярлыка:
– Все верно: такие цифры на ярлыке аккурат были в те числа, что вы назвали.
– А конкретно какого числа был отправлен в Дмитров этот баул? – спросил Воловцов. – Что говорят об этом ваши книги?
– Так это надо идти в контору, – промолвил конторщик так, будто ему надлежало пройти к своим конторским книгам верст десять, не меньше.
Иван Федорович недовольно посмотрел на конторщика и тоном, не терпящим возражений, произнес:
– Ну так идите и гляньте…
Когда конторщик ушел, Воловцов обратился к наклейщику ярлыков:
– Ярлык ваш?
– Наш, – последовал ответ.
– Когда вы наклеили этот ярлык?
– Не могу знать, – по-военному ответил наклейщик ярлыков.
– То есть? – поднял брови Иван Федорович.
– Не помню.
– А кто может помнить? – быстро поинтересовался Воловцов.
– Это Василия надобно спросить, – ответил наклейщик ярлыков.
– Это кто Василий?
– Это наш весовщик, – пояснил помощник начальника станции.
– Ну так позовите этого всезнающего Василия, – заявил Иван Федорович.
– Позовите Василия, – отдал распоряжение помощник начальника станции наклейщику ярлыков.
Тот кивнул и убыл. Вернулся он с тощим мужчиной, которому должность и само слово «весовщик» абсолютно не подходили. Наверное, поэтому Воловцов вынужден был спросить:
– Вы Василий, весовщик?
– Он самый, – басом ответил тощий мужчина.
– Вы не сможете припомнить, когда вы взвешивали этот баул? – указал на сундук Иван Федорович.
– Отчего же не смогу, – внимательно посмотрел на баул под английской клеенкой тощий весовщик. – Смогу. Приметный баул, такие запоминаются. Изготовлен он был в Германии, в Кельне. Фирмой «Вальдхаузен». Этот баул я взвешивал, – весовщик думал совсем недолго, – одиннадцатого января. Он весил шесть с половиной пудов.
– А владелец… Вы помните, кто был владельцем груза? – с надеждой спросил Воловцов.
– Помню, – ответил как само собой разумеющееся весовщик.
– Как его звали? – быстро спросил судебный следователь по особо важным делам.
– Он не представился…
– Хорошо. Тогда опишите его, – попросил Воловцов.
– Крупный мужчина, – припоминая, начал говорить тощий весовщик. – С усами с небольшой проседью, хотя пятидесяти лет, скорее всего, еще нет. Одет богато: касторовая шуба с бобровым воротником, меховая шапка.
– Он один был? – задал новый вопрос Воловцов.
– Один…
Вернулся конторщик с амбарной книгой в руках.
– С такими буквами на ярлыке не ранее десятого января и не позднее восемнадцатого было отправлено всего два крупных груза. Первый – большой дорожный баул весом четыре пуда три фунта – с номерным ярлыком «жэ» сто восемьдесят четыре, – ткнул пальцем в середину листа амбарной книги станционный конторщик. – Груз был отправлен в Дмитров пятнадцатого января. Владелец груза – купеческая дочь Марфа Кузьминична Яворская. Второй груз, – конторщик послюнявил палец и перелистнул несколько страниц амбарной книги назад, – большой дорожный баул весом шесть с половиной пудов. Номерной ярлык «дэ» сто восемнадцать. Груз был отправлен в город Дмитров одиннадцатого января…
– Меня интересует груз, что весил шесть с половиной пудов, – нетерпеливо произнес Воловцов. – Кто оформлял груз?
– Владелец груза – коммерсант Вершинин Рудольф Залманович, – зачитал из амбарной книги станционный конторщик и пытливо посмотрел на судебного следователя.
– Благодарю всех за помощь, – сделал записи в своей памятной книжке Иван Федорович. – Более никого не задерживаю. А ты, голубчик, – обратился Воловцов к перронному носильщику, – вези баул к извозчичьей бирже.
Кажется, судебный следователь по особо важным делам был доволен…
Глава 16Женские золотые часы с крышечкой
Около четырех часов пополудни, одевшись с иголочки и выйдя из дому, судебный пристав Щелкунов, кивнув дворнику Федосею, направил свои стопы в сторону Охотного Ряда, где у него была назначена встреча со своими друзьями Гавриковым и Дынником в трактире «Лондон». Не то чтобы у них было какое-то дело, просто хорошо в выходной день посидеть с друзьями, перекусить и попить пивка за интересным разговором. После чего направиться к хорошенькой барышне, что сама пригласила домой.
Предстоял превосходный выходной!
«Баварское» было отличным. А механический оркестрион, выдававший арии из известных опер, исполнил в том числе вдохновенные мелодии из оперы Доницетти «Дон Паскуале», столь любимые Щелкуновым. Словом, настроение было с большой буквы.
В седьмом часу пополудни, распрощавшись с друзьями, Владислав Сергеевич взял извозчика и поехал в Хамовники. Дом на Малой Царицынской оказался вполне приличным и имел несколько квартир с отдельными входами. В дверь одного из них и постучал судебный пристав Щелкунов. Потом постучал еще…
– Кто там? – услышал он голос Эмилии.
– Это я, – ответил Владислав Сергеевич и переступил с ноги на ногу.
Через несколько мгновений дверь открылась, и Щелкунов встретился со взглядом Эмилии, который обещал все. Взгляд бы настолько прямым и откровенным, что Владислава Сергеевича даже подмывало не говоря ни слова тотчас схватить девушку, поднять на руки и утащить на диван, часть которого виднелась в дверном проеме. После чего сорвать с нее полупрозрачный халатик, накинутый на неглиже, впиться в ее бархатную шейку и целовать ее, спускаясь все ниже и ниже. Щелкунову стоило больших трудов сдержать себя и пройти, изображая рядового гостя, в небольшую комнату, выполняющую, очевидно, одновременно роль будуара и спальни. Единственное окно, закрытое толстыми зимними портьерами, находилось в головах дивана и усиливало налет интимности, чувствовавшийся в самом воздухе комнатки.
– Снимайте верхнюю одежду и присаживайтесь, – прощебетала Эмилия и указала на край дивана, что был ближе к окну.
Затем она унесла верхнюю одежду Владислава Сергеевича в прихожую и вскоре вернулась, держа в руках бутылку розового кремана[12]. Она поставила ее на столик возле дивана, на котором уже стояли два фужера и небольшая ваза с фруктами. Это говорило о том, что хозяйка квартиры готовилась к встрече и произвела все необходимые приготовления для этого. Надо полагать, она приготовилась и к тому, что случается между мужчиной и женщиной, когда они находятся в спальне одни и не прочь полежать вместе на кровати, диване или кушетке. Во всяком случае, Владислав Сергеевич очень на это надеялся.
– Как добрались? – поинтересовалась Эмилия, для того чтобы что-то сказать и тем самым завязать разговор.
– Благодарю, благополучно, – ответил Щелкунов, с интересом разглядывая спаленку.
– Прошу прощения, если апартаменты, в которых я вас принимаю, кажутся вам несколько бедноватыми, – слегка извиняющимся тоном промолвила Эмилия и кротко взглянула на судебного пристава. – Как я вам уже говорила, квартира не моя, так что…
– Полноте, Эмилия, – не дал ей договорить Владислав Сергеевич и взял девушку за руку.
Она не стала отнимать руку и посмотрела прямо в глаза Щелкунову. На этот раз он увидел в ее взоре желание и покорность. Владислав Сергеевич притянул Эмилию к себе и, не сводя с нее начавшего туманиться взора, впился в ее пухленькие губки своими губами. Она ответила на его поцелуй и обхватила его шею руками. Пальчики ее были прохладными… Потом, будто спохватившись, она отняла руки и слегка отстранилась от Щелкунова. А Владислав Сергеевич исступленно пылал страстью, ничего вокруг не замечая. Одна ладонь его легла на грудь Эмилии и начала ее легонько мять, другая поползла по ее коленке вверх, задирая полы халатика. Когда его пальцы коснулись сакрального женского места, Эмилия вскрикнула. В это время полы тяжелой портьеры колыхнулись, и из-за нее показался Вершинин. Лицо Рудольфа Залмановича было перекошено от злобы, крылья носа раздуты, рот приоткрыт, словно Вершинин вот-вот был готов броситься кусаться. Он был чем-то похож на актера Малого театра Александра Ленского-Вервициотти, исполняющего роль Отелло. Теперь в лице судебного пристава Щелкунова обанкротившийся комиссионер видел не только жертву, но и соперника, покусившегося на то, что целиком и полностью принадлежало ему, Рудольфу Вершинину. Это привносило в действия Вершинина еще и ненависть и тем самым облегчало осуществление задуманного.
Тихо, на цыпочках и едва сдерживая дыхание, поскольку внутри него бушевал вулкан, готовый вот-вот взорваться огнем и лавой, Рудольф Залманович подошел к дивану и резко набросил веревочную петлю на шею Щелкунова. Несколько мгновений судебный пристав ничего не понимал. Потом дернулся, замотал головой, насколько это ему удавалось, и попробовал встать, но из этого ничего не получилось: какая-то сила, злая и жестокая, удержала его на месте. Не вышло и просунуть пальцы под петлю и ослабить ее: это мешала сделать Эмилия, навалившаяся всем телом на руки Щелкунова. А потом в его глазах стало темнеть. Во рту появился кисловатый привкус. Щелкунов в отчаянии предпринял неимоверные усилия, чтобы освободиться, но не смог даже шевельнуться. Затем его будто с силой выбросило в холодное звездное небо, после чего пришли темнота и холод…
– Ну все уже, отпусти его. Все кончено…
Эти слова Эмилии словно отрезвили Рудольфа Вершинина. Невидящим взглядом он посмотрел на нее, затем медленно отпустил веревочную петлю. Щелкунов, вернее, его тело, что совсем недавно принадлежало судебному приставу Владиславу Сергеевичу Щелкунову, повалилось набок и застыло в неудобной позе. Впрочем, поза являлась бы неудобной, если судебный пристав был бы жив. А мертвые неудобств не чувствуют…
– Давай снимай с него все, – буркнул Рудольф Залманович и стал стягивать с трупа брюки. Эмилия сняла жилет и начала расстегивать рубашку.
– Быстрее! – резко выдохнул Вершинин и стремительно вышел из спальни. Менее чем через полминуты он вернулся, неся перед собой большой дорожный баул, то бишь вместительный деревянный сундук с округлой крышкой и расстегнутыми ремнями. Поставив баул возле дивана (предварительно отодвинув от него столик) и дождавшись, когда Эмилия до конца разденет мертвого судебного пристава Щелкунова, Рудольф Залманович откинул крышку сундука и достал из него большой холщовый мешок. Надев его на труп Щелкунова, как примерно натягивают на руку плотную перчатку, Вершинин опрокинул мешок набок, с силой затолкал в него высовывающиеся части т