нием, ни разрывающимися над самым ухом снарядами.
Так он проспал до утра.
Проснулся в состоянии тревоги, неизвестно откуда исходившей. Впрочем, известно: не вернувшаяся домой Эмилия вполне могла навести на дом в Марьиной роще полицию.
При воспоминании об Эмилии он скрежетнул зубами – ноющая и терзающая душу и сердце боль, отступившая в забытьи, опять вернулась.
Вершинин с трудом поднялся с кровати, оделся, взял с собой все деньги, что еще оставались, и покинул дом.
Идти было некуда. Разве податься в какой-нибудь развеселый дом и остаться покуда там?
Минут через сорок после того как Рудольф Вершинин покинул дом в Марьиной роще, в него ворвались полицейские. Командовал ими невысокий, плотного телосложения человек среднего возраста. Когда он убедился, что дом пуст, он произнес короткую фразу:
– Опять ушел.
Человек плотного телосложения был зол. Это означало одно: он сделает все, чтобы найти сбежавшего. И найдет…
Деньги были уже на исходе. Известное дело: на водку и баб деньги тратятся быстрее и незаметнее, нежели на что иное.
Во всех веселых домах Москвы Вершинина знали и как своего оставляли на несколько ночей. Он бы мог, конечно, залечь на дно в каком-нибудь одном публичном доме, но какая-то неведомая сила заставляла его идти от одного дома свиданий к другому, менять женщин одну за другой, забываться в тяжком хмельном сне, а наутро начинать все сначала. Ибо яд ревности и боль брошенного мужчины, которому предпочли другого, продолжали отравлять и терзать сердце Вершинина.
Его взяли в середине марта, когда он выходил из дома свиданий в Малом Колосовом переулке. С похмелья, заросший щетиной, еще более подчеркивающей его впалые щеки, коммерсант-комиссионер Рудольф Залманович Вершинин был мало похож на себя. Его сейчас не узнал бы даже его компаньон по комиссионерской конторе «Гермес», которого он обобрал едва не до нитки.
При задержании Рудольф Вершинин сопротивления не оказал и даже не спросил, на каком основании его задерживают. Не старался делать вид, что не понимает, что происходит. Напротив, Рудольф Залманович молча отдался в руки правосудия, как брошенная в весенний ручей щепка отдается его быстрому течению.
На предварительном дознании полицейские чины выяснили, кто он такой, почему скрывается и от кого. После чего доложили о задержании Вершинина ведущему следственные действия по убиению судебного пристава Владислава Сергеевича Щелкунова судебному следователю по особо важным делам Ивану Федоровичу Воловцову. Дальше Рудольфа Залмановича допрашивал уже Иван Федорович…
Вершинин не запирался, давал показания охотно и всю вину валил на Эмилию. Мол, это она решила поправить их материальное положение и изыскать средства противузаконными способами. Это она по собственной воле устраивала как бы случайные встречи с судебным приставом Щелкуновым, с которым она познакомилась во время его визита к ним домой по поводу взыскания долгов с него, Рудольфа Вершинина. Встречи эти она устраивала с целью очаровать пристава своею молодостью и красотой. А он, Рудольф Вершинин, ничего об этом не ведал. Ибо если бы знал, то непременно запретил бы ей встречаться с Щелкуновым… На одной из таких встреч Эмилия вызнала у пристава, что он держит дома деньги, принятые в субботу девятого января от какого-то взыскателя на обеспечение судебных затрат и издержек. Деньги были немалые: восемьсот шестьдесят два рубля. Судебный пристав Щелкунов принял их, но поскольку на службу более не заходил, то решил оставить их дома до понедельника. С целью завладения деньгами Эмилия решила завлечь судебного пристава на квартиру, которую загодя наняла под вымышленным именем именно для подобных целей. Она же купи…
Здесь Воловцов, слушавший Вершинина, не прерывая его, оборвал фразу допрашиваемого на полуслове. И промолвил:
– По показаниям Эмилии Бланк, это по вашей инициативе она стала встречаться с судебным приставом Щелкуновым. И именно вы велели ей снять квартиру под вымышленным именем сначала в Хамовниках, а затем в Марьиной роще…
– Она лжет, – услышав имя Эмилии, ответил Рудольф Вершинин, уняв дрожь и с большим трудом потушив пламя ненависти в глазах. – Она хочет очернить меня…
– Я вас понял, продолжайте, – нарочито безучастно произнес Иван Федорович. И Вершинин продолжил:
– Она же по собственной инициативе купила большой дорожный баул. Когда я спросил ее, зачем-де нам такой большой чемодан, она ответила, что у нее много вещей, которые ей не во что будет положить, если нам вдруг куда-нибудь придется ехать. Я ведь тогда и подумать не мог, что баул нужен ей для того, чтобы спрятать и после вывезти из Москвы труп…
Дальше Рудольф Залманович рассказал, что в воскресенье вечером десятого января он уходил на встречу по одному очень важному делу. А когда пришел, то увидел лежащий на полу труп. Его шею охватывала петля из бельевой веревки. На диване возле трупа сидела Эмилия. Увидев входившего Вершинина, она произнесла:
– Ну, вот все и кончено…
– Значит, вас не было в квартире, когда там произошло убийство? – спросил Воловцов, воспользовавшись случившейся паузой.
– Не было, – прозвучал ответ, претендующий на твердость.
– Ах да, ведь вы уходили «на встречу по одному очень важному делу», – без всякого намека на сарказм или иронию произнес судебный следователь. – А позвольте полюбопытствовать, что это было за дело?
– Это мой новый коммерческий проект, – решительно заявил Вершинин, глядя поверх головы Ивана Федоровича. – Понимаете, дела моей комиссионерской конторы в последнее время идут не так хорошо, как хотелось бы. Вот я и задумал поправить дела конторы и свои собственные результатами нового коммерческого предприятия, которые, по моим подсчетам, должны быть успешными.
– А что это за предприятие? – поинтересовался Воловцов. – Если не секрет, конечно.
– Секрет, – выдавил из себя улыбку Рудольф Залманович.
Иван Федорович не стал настаивать. Хотя мог. Он задал Вершинину новый вопрос:
– А с кем вы встречались по поводу вашего важного дела?
– А зачем вам? – метнул взгляд в сторону судебного следователя Рудольф Залманович. – Разве это имеет какое-то касательство к предмету нашего разговора?
– Ну, у нас не разговор, а допрос, – подчеркнул Воловцов. – И это во-первых. А во-вторых, – добавил Иван Федорович, – вопросы задаю я, а вы отвечаете. Вам понятно?
– Понятно, – произнес Вершинин и нахмурился.
– Так с кем вы встречались в воскресенье вечером десятого января? – повторил вопрос судебный следователь.
– С одним коммерсантом, – ответил Рудольф Залманович.
– Можете назвать его имя? – задал новый вопрос Воловцов.
– Я… не помню. Его звали, кажется, Виталием… – неуверенно произнес Вершинин.
– Вы сказали, что в воскресенье вечером десятого января вы встречались по важному делу, – напомнил Рудольфу Вершинину его собственные слова Иван Федорович. – И вдруг не помните, с кем встречались? И даже имя того, с кем встречались, не можете назвать твердо? – Похоже, судебный следователь по особо важным делам искренне недоумевал. – Как это может быть? Может, вы мне объясните? – добавил Воловцов и наконец поймал взгляд допрашиваемого.
Вершинин быстро отвел взор и промолвил:
– Мы познакомились с ним недавно… И я не успел еще запомнить его имя… У меня, знаете ли, память на имена очень скверная.
– Надо полагать, и на фамилии у вас плохая память тоже? – усмехнулся Иван Федорович.
– Да, – просто ответил Вершинин.
Воловцов глянул на подозреваемого в убийстве с насмешливыми искорками во взгляде. «Не мог, что ли, подготовиться к допросу получше? – подумалось Ивану Федоровичу. – Или до последнего надеялся, что не поймают? А может, уже наплевал на себя с высокой колокольни и врет просто по инерции…»
– Хорошо, – не стал настаивать на более точном ответе судебный следователь Воловцов, сделавший для себя кое-какие выводы. – Вы возвращаетесь после встречи по важному делу и видите в комнате труп судебного пристава Щелкунова с петлей на шее. На диване возле трупа сидит Эмилия и, завидев вас, говорит, что все кончено. Еще кто-то находился на тот момент в квартире?
– Нет, более никого не было, – не сразу последовал ответ.
Иван Воловцов удовлетворенно кивнул и поинтересовался не без доли ехидства:
– А этот задушенный бельевой веревкой судебный пристав был худой, тщедушный? Чахоткой, верно, страдал? Нет?
– Нет, – опять не сразу ответил Рудольф Залманович. – Он был вполне здоровый мужчина.
– Тогда как юная Эмилия Бланк смогла задушить, как вы изволили сказать, здорового мужчину? – задал более чем резонный вопрос Воловцов.
– У нее вполне мог быть сообщник, который уже покинул квартиру к моему приходу, – услышал Иван Федорович исчерпывающий ответ.
– Хорошо, о сообщнике мы спросим у самой Эмилии Адольфовны, – заключил Воловцов. – Что было дальше?
– Дальше она велела мне упрятать труп в мешок, а сам мешок поместить в баул и закрыть его, приготовив в дорогу. Тут-то я и понял, с какой целью был куплен ею этот баул…
– И вы безропотно ей подчинились? – поднял в удивлении брови Иван Федорович.
– Да, – виновато ответил Вершинин. И далее пояснил: – Она объявила мне, что теперь я соучастник убийства и более мне ничего не остается, как во всем помогать ей и слушаться ее…
– Вот как? – нарочито приветливо улыбнулся судебный следователь Воловцов. – Знаете, примерно то же самое рассказала мне на допросе Эмилия Бланк. Только она показывала, что убили судебного пристава Щелкунова именно вы, а не она. И соответственно, сообщником в этом преступлении сделались не вы, а она. И не вы, а она была вынуждена подчиняться вам, помогать и во всем слушаться вас…
– Она горазда врать, – стиснув зубы, с ненавистью проговорил Рудольф Вершинин.
– А вы? – с ходу задал вопрос Иван Федорович.
– Что я? – сделал Рудольф Залманович вид, что не понял вопроса судебного следователя.
– Вы тоже врать горазды или как? – более понятно сформулировал свой вопрос Воловцов.